149. И. Лиснянская – Е. Макаровой 19, 21, 23 ноября 1994

19.11.1994

Доченька! ‹…› Послезавтра будет месяц, как «лежу». Кавычки не случайны, ибо и вовсе не лежала, – то то, то се. 22-го перестанут колоть сермион, дадут передышку в 7 дней и начнут колоть церебролизин, – подумать только, одна упаковка 100 тысяч! Так что мне бесплатно вкалывают лекарств на полмиллиона. Отличная житуха!

Завтра к 12-ти придет Ир[ина] Сергеевна, все-таки постараюсь разобрать хоть один ящик писем, – нужно для работы. В понедельник мне принесут «Цветаеву», «Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь». В своей новой главе «После книги» я хочу показать влияние Ахматовой на Цветаеву. Я думала, что и без того понятно; само собой разумеется: Ахматова первая в русской поэзии поэт женского роду дерзко стала писать от первого лица (вспомни Гиппиус, Каролину Павлову), и так получилось, что раскрепостила и Цветаеву, которая в первых книжках обходилась либо местоимениями «он, они», либо «мы» и редко «я». Это «я» было не открытие женской души и психики, а нейтральное отношение к тому или иному предмету описания.

Ахматова – первый поэт из русских женщин, не побоявшихся своего «я», женской его принадлежности, так, если бы заговорила от первого лица героиня Достоевского. Конечно, это все надо обдумать, т. е. написать. Пора браться уже за эту книжку. Перечитать страшно. Если у тебя будет время, вдруг – выберешь, – перечитай книжку, м.б., у тебя найдутся ц.у. и еще какие-либо соображения – предложения. ‹…›

21.11.1994

Леночка! Ну что за невезуха, за непруха такая. Я тебе написала, т. е. писала с того самого 9 числа, когда с Яниной знакомой отправила тебе простынку недописанную. Эта же была полностью написана с разными нужными и ненужными подробностями жизни, быта, литературных всяких новостей и т. д. и т. п. и вдруг пропала. Я и вчера после ухода издателя моего все переворачивала, и до завтрака, и после – вплоть до после обеда. Такая жалость, видимо, позавчера, когда я с Ир[иной] Сер[геевной] сортировала письма, ища те, что относятся к «Музыке поэмы без героя», и много чего ненужного отправила на помойку, Ир[ина] Сер[геевна] впопыхах с кучей мне ненужных уже стихов выкинула и последний свиток к тебе. А тут я еще, зная твое мрачное настроение (еще до твоего звонка!), решила тебя потешить и прямо в свиток накатала, вернее, накатывала чертову дюжину стихотворений от имени мамани под заглавием: «Стихотворные примечания к роману “Смех на руинах”», я вовсе не думала их предлагать в «Знамя» – это в «Семейный альбом». ‹…›

23.11.1994

Вернусь к своей «маме-чепухане».

Ты распиши и Макаровой, что и к чему.

Стары, что малы, и так от разрухи усталы,

Что и в гостях у тебя запирались в дому,

И упирались в заморские сериалы.

Мимо землицы святой, а она мимо нас.

Так и прошли. Не привычны мы к пестрой свободе,

В Храме Господнем мы были всего только раз,

Свечку купили, теперь стоит на комоде.

Бабкин комод. Мы таили, что дедушка – поп.

С ужасти-страху проник твой отец в коммунисты.

В общий твой прадед попал в соловецкий сугроб,

Но навещают его хотя бы туристы.

Возле тебя помереть бы – дак чистый магнит

Русский наш корень, хоть ствол наш стоит на болоте.

Дважды убивцам у нас воздвигают гранит

И подновляют ограды, как той Лизелотте.

Каша в моей черепушке – от смеха помру,

Каша у нас в телевизоре – вор на вору –

Русская Дума, а все-то слова иностранны:

Ваучеры, криминалы, омон, церэу.

А мертвецов простых кладут в целлофаны.

Правильно сделал, что ноги отседа унес,

Жаль вот пропозлами ты навредил папане,

В стельку упьется – строчит в тетрадь амбарну донос,

А протверезит – строчит на себя оправданье.

Я, славь те богу, коль что – тебе в письмах строчу

Все наподряд. Мои письма, что яйца всмятку.

К слову о яйцах – чуть свет у соседской подклети торчу;

Я петуха завела, а Матрена – хохлатку.

Вот и считаем с Матреной те яйца вслух,

Спор подымает наш бизнес в делах куриных:

– Как не моя б несушка! – А как не мой бы петух…

Ну апосля смеемся. Смех на руинах.