203. И. Лиснянская – Е. Макаровой 30 марта 1997

30.3.1997

Доченька! Пишу тебе в тот же день, как поговорила с тобой. ‹…› Читала твою книгу[339] двое суток безотрывно. Книга прекрасна – и рассуждениями, и иллюстрациями твоих «рассуждансов». Баухауз, Фридл и гетто вписались в текст так, словно всегда в нем пребывали. Удивительно даже, что книга существовала и без Фридл. Нет, она без нее не существовала, Фридл, о которой ты еще ничего не слышала тогда, уже присутствовала в тексте незримо как предчувствие встречи, как мироощущение параллельное. Не будь этого мирочувствования, ты никогда не попала бы в музей Праги, никогда бы ничего не знала ни о Фридл, ни о Швенке, ни о подробностях испепеляющего душу транспорта. Все было предопределено Провидением, и твои с Фридл пути не могли не пересечься мистически.

Но ведь и для дальнейшей работы, для работы над задуманной книгой о Фридл нужно не только стоические душевные силы, но и силы физические – твое здоровье. Оно сейчас необходимо не только твоей маме, мужу, детям, оно необходимо человечеству, чтобы оно, человечество, снова окончательно не озверело.

Что касается меня, то все просто и ясно. У меня было полтора месяца «эйфории», как в Комарове и чуть позже него в 1972 г. Теперь все стало на свои обычные места: в свою книгу заглядывать противно. И т. д. и т. п. Кстати, частые и т. д. и т. п. в твоей книге – единственное замечание, какое я смогла бы тебе сделать. Но это такая мелочь по сравнению с содержанием книги и способом ее написания. А как чудно названы главы, как хорошо, что они не многословны.

Эта книга – многозначимое явление, пища не только для воспитания детей взрослыми, но и осознание личности каждого, кто прочтет. И еще пища для философов. Да, эта твоя книга может послужить отправной точкой для философского осмысления детства и не по Юнгу, тем более не по Фрейду, а по Макаровой. Я тебе строчу, не задумываясь над тем, что строчу. Все это мною пережито в твоей книге, и мои, м.б., наивные мысли – не что иное, как преодоление ребенком страха с помощью искусства. Но как бы я ни восхищалась книгой твоей, один страх меня не покидает – страх за тебя.

Родная моя, поверь, чувство долга, м.б., не в такой форме и не в такой степени, как тебе, мне тоже присуще. Это бесконечное чувство долга соседствует с чувством ничем не искупаемой вины. И это трудно переживать. Какие счастливые люди те, что винят других во всех причудах судьбы, а не себя. Это, пожалуй, единственное, чему я завидую: не слава, не богатство, а отсутствие постоянного ощущения вины вызывает во мне зависть. Если бы я могла избавиться от этого чувства, я была бы, наверное, и здорова, и счастлива. ‹…›