106. Е. Макарова – И. Лиснянской 23 марта 1993

23.3.93

Дорогая мамочка! Сегодня три года, как мы живем в Иерусалиме. По-моему, здесь я разучилась сочинять. Чему научилась? Думать на разных языках. Это сомнительное приобретение для писателя. Мы небрежно говорим. Главное – понять и быть понятым. Цветаевские нюансы с уточнениями смыслов ушли куда-то в Красновидовские дали и затерялись в тамошних ивах, вдоль Истры. Та жизнь кажется совсем нереальной, вроде детской влюбленности в красавца Вана Клиберна.

Позавчера я шла не спеша на урок иврита в Бейт ха-Керем. Было туманно и волгло, что бывает здесь редко. Мясистые алоэ с красными бутонами напоминали тугие косы отличниц с нелепыми бантами. Без этих огромных алоэ можно было бы поддаться соблазну погружения в весеннее Рижское взморье. Оставалось 10 минут до начала урока, я решила покурить на камне, около ярко-зеленой лужайки, сесть к алоэ спиной. Но и спиной я ощущала эти зеленые щупальца с вязким светло-зеленым соком внутри. Горечь лечебного средства.

У меня три учительницы – Даниэла, Кармия и Лиора. Все они невероятно милые. «Мавох» на иврите «Лабиринт». «Мавуха» – «Я запуталась». Пока мы занимались с Кармией «лабиринтами», я вспоминала, какое слово изобрел Достоевский, долго вспоминала, надо признаться, но вспомнила – «стушеваться». А ведь такие вещи прежде мне не приходилось вспоминать – мы же не вспоминаем таблицу умножения.

Эти дни смотрела Российское телевидение, обе программы. Мама, я почти ничего не могла понять там. У нас в Кнессете тоже много говорят, но законченными, оформленными предложениями. Короткими. Идиоты и там и здесь. Но «идиотизм» качественно иной. Там у вас какой-то гомогенный поток, из которого трудно вычленить даже примитивную мысль, все сплошное, а здесь штрих-пунктирное. ‹…›