16

16

Там, где идут и идут, не прекращаясь, тяжелые бон за Кировскую дорогу, мы нашли своих старых знакомых — ополченцев Московской заставы: рабочих, инженеров, партийных работников с «Электросилы», «Скорохода», мясокомбината… Недавние ополченцы, правда, уже не были ополченцами. И армия народного ополчения и дивизии, из которых она состояла, уже давно выполнили свою огромную роль. Армии не было, а дивизии — одни расформировывались, другие переформировывались.

Таких дивизий, как мы знаем, в дни прорыва немцев на Ленинград было создано десять. 1-я ДНО геройски сражалась под Лугой, оттуда трудно отходила вдоль Витебской железной дороги, непрерывно попадая в окружение. В частности, и для ее выручки громила врага в лесах под Ново-Лисином дивизия полковника Бондарева, когда мы туда приезжали в первых числах сентября. 1-я ДНО в ходе боев понесла слишком большие потерн, чтобы остаться самостоятельным соединением; ее бойцы и командиры, вырвавшиеся из болотистых лесов, влились в состав других частей. 2-ю гвардейскую ДНО тоже расформировали: оиа, как говорят в таких случаях, истекла кровью под Красногвардейском, Тайцами и Пушкином. Не стало и 3-й ДНО, разбросанной по частям на разные участки фронта и тоже вконец истрепанной в контратаках и атаках августа — сентября.

Зато семь остальных дивизий народного ополчения, прошедшие беспощадную закалку огнем, были преобразованы в кадровые дивизии Красной Армии и получили другие, армейские номера.

Наша 2-я ДНО, на позициях которой на реке Луге, за Веймарном, мы услышали первые залпы войны, была переброшена из-под Петергофа, с ораниенбаумского плацдарма, называемого сегодня «Ораниенбаумским пятачком», и находится в составе 55-й армии. Номер ее — 85-я. Бывшие ополченцы сидят в окопах, в землянках, дотах, блиндажах. На равнине за Спиртстроем, перед рекой Тосной, — сотни нор в снегу. Это входы в подземные жилища. Днем вокруг них рвутся снаряды и мины, а ночью прямо из-под земли летят рыжие искры из железных труб земляночных печурок.

В одной из землянок сидит Степан Бардин, тот ополченец, который пришел во 2-ю ДНО прямо из фабричной скороходовской газеты.

— Степан Михайлович?

— Так точно. Он.

Улыбается по-прежнему добро, мирно, смотрит спокойно голубыми глазами. В петлицах у него «шпалы». Он комиссар стрелкового полка. Прежде чем занять такую высокую должность, Бардин успел побыть и политруком роты и комиссаром батальона.

Это уже не только кадровый политработник, по и командир. Ему пришлось даже покомандовать своим полком.

С интересом слушаю рассказ Бардина.

— Ну вы помните, конечно, как мы воевали в лесах за Веймарном? При полнейшей нашей безграмотности в военном деле и то держали немца на берегу Луги почти месяц. А в сражении с 8 по 13 августа положили там не одну сотню солдат и офицеров наступающего врага. Когда это было! В самом начале войны. А теперь мы многому научились. Мы уже не те.

То, что он говорит дальше, можно было услышать прежде лишь от опытных кадровых майоров да полковников, окончивших соответствующие учебные заведения, повоевавших на Халхин-Голе или в зимнюю финскую кампанию, а то и значительно раньше — в гражданскую войну.

Он говорит:

— Теперь мы неплохо изучили наступательную тактику немцев. Прежде чем двинуть в бой пехоту, они проводят сильную массированную артподготовку. Их пушки и гаубицы бьют по нашим вторым эшелонам, стараются разрушить нашу оборону на всю глубину. Минометы тем временем обрабатывают передний край. Танки противник пускает непременно вместе с пехотой. Стремясь воздействовать на наши нервы, наступающие танки, как правило, стреляют на ходу, хотя эффективность такой стрельбы и невелика. Фашистская пехота, идя в атаку, тоже открывает огонь. Создается адский шум, сплошной непрерывный грохот. Всем этим преследуется одна цель: любой ценой подавить наше сопротивление.

Бардин протягивает нам кисет с махоркой. Все закуриваем, с удовольствием разглядывая друг друга: встретились-таки, не растерялись на путаных дорогах войны.

— Разгадав, усвоив тактику врага, мы приучаем наших людей не бояться снарядов и мин, воспитываем в бойцах хладнокровие, выдержку. «Подпусти, — говорим, — противника поближе и тогда прицельно расстреливай его».

Странно слушать, потому что все это говорит добрейший и мирнейший человек. «Расстреливай», «бей», «громи»… Что ж, нам это навязали. Мы хотели только строить, только делать добро человеку на земле. Нас заставили «бить», «расстреливать». Напавшие на нас не посчитались с уроками истории, не вслушались в слова, на весь мир сказанные с киноэкрана Николаем Черкасовым, одним из моих любимых артистов, от имени Александра Невского: «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет». Редактор фабричной многотиражки Степан Бардин сменил перо на меч не потому, что ему нравится рубить головы, а потому, что, не срубив голову врагу, не сносишь и свою собственную.

А Бардин все рассказывает, и беседа наша похожа скорее на разговор командиров, чем собратьев по перу.

— Насчет младших командиров — это вы правы. Вначале мы им тоже не придавали должного значения. Ну что там отделение или даже взвод! А постепенно убедились, что в современном бою именно от них во многом зависит успех. Отделение — первичное звено в организации армии. Сплошь и рядом взвод решает самостоятельные тактические задачи. Поняв это, мы по-иному стали подходить к подбору низовых командиров. Стали выдвигать на эти должности лучших, испытанных в боях красноармейцев. И боеспособность полка и всей дивизии от этого резко повысилась. И еще я вам скажу. Первое время в ходе боя мы всех командиров и политработников штаба непременно рассылали по подразделениям — вплоть до рот. Поплатились за это излишними потерями в командном и политическом составе. Выбывал, например, из строя помощник начштаба по разведке, и, увы, это сейчас же отражалось на состоянии всей разведки. Бросили мы заниматься такой растратой командных кадров.

Война научила ополченцев многому. В землянку к Бардину зашел и второй наш старый знакомый, бывший рядовой ополченец, — тот, которому не смогли подобрать сапог по ноге, и под Ивановской он наступал тогда в сандалиях выпуска своей фабрики, — Николай Максимилианович Гамильтон. Экономист со «Скорохода» тоже прошел немалый путь. Зная немецкий язык, он вскоре был взят переводчиком в штаб полка, потом стал помощником начальника разведки дивизии, а сейчас уже ее начальник. Говорят, что это отличный организатор разведки. Но если Степан Михайлович по всем статьям стал похож на кадрового военного, то Николай Максимилианович как был экономистом с фабрики, так им и остался. Глядим на него: сугубо штатский человек в военной форме.

Он сегодня в тяжелом, подавленном состоянии, то и дело протирает очки, щурит глаза, в которых залегла скорбь. Несколько дней назад пришло известие из Ленинграда о том, что во время почного налета погибла от бомбы его единственная дочь.

Бардин сказал нам потом, что все последние ночи Гамильтон сам лично ходит с разведчиками блокировать и подрывать немецкие дзоты. Вылазки эти далеко не каждый раз имеют успех, многие из них кончаются кровью, большими потерями. Но Гамильтон ходит и ходит, точно ищет в опасности средство хоть как-то приглушить свое горе.

В полку Бардина мы встретили и геолога Георгия Бунтина; он ныне в звании интенданта третьего ранга, но занимает должность командира саперной роты. Бунтин горячо говорит о своей роте.

— Вы знаете, что это за люди? Это настоящие герои!

И понятно: он сам создавал свою роту. Отобрал в стрелковых батальонах бывших плотников, каменщиков, подрывников. Раздобыл наставления по саперному делу, разные справочники. Сначала сам тренировался резать проволоку, работать с миноискателем, взрывать толовые шашки. Потом стал учить этому и своих бойцов.

В тот же день мы зашли в землянку к артиллеристам бывшей 2-й ДНО. Если полк, в котором служит Бардин, в основном состоит из рабочих и специалистов фабрики «Скороход», то артиллеристы — главным образом мясокомбинатовцы.

За окном землянки батальонного комиссара Гусева — Нева, скованная льдом, покрытая черными пятнами разрывов. Землянка вкопана в берег. Гусев угощает нас аппетитнейшим супом из горохового концентрата «Суп-пюре-горох», в котором плавают золотисто-коричневые шпротины. Кажется, что ничего вкуснее этого супа мы никогда в жизни не видали и не едали. А когда каждому из нас гостеприимный хозяин наливает по половине алюминиевой кружки темно-фиолетовой жидкости — водки, в которую добавлен черносмородиновый сироп, то нам кажется, что мы на роскошнейшем банкете, какие иногда устраивались до войны для кого-то кем-то или в Екатерининском дворце в Пушкине, или в Большом дворце в Петергофе, о чем ходили потом разные завлекательные рассказы.

У Гусева тоже вспоминаем первые бон ополченцев на Кингисеппском участке, вспоминаем Веймарн, Ополье.

— Мы же прямо из вагонов шли в бой, — охотно возвращается к прошлому Гусев. — Артиллеристы наши, молодежь в большинстве, умели, попятно, заряжать орудия, дергать за шнур. Их этому обучить успели. Но ведь артиллерия — дело точное. Это даже не дело, а наука и, как всякая паука, имеет немало секретов, которые раскрываются перед тобой лишь после долгой учебы или даются долгим опытом, а вернее, знание их достигается и тем и другим, вместе взятыми. Вот я вам назову слесаря Бориса Александрова. У слесаря, как известно, у хорошего слесаря, глаз зоркий, руки привычные к точности. Поэтому мы Александрову, как только он пришел в расчет, поручили самую ответственную и сложную работу — назначили его наводчиком, от которого, по существу, зависит точность стрельбы, полет снаряда в цель. И вот человек, имевший весьма смутное представление об артиллерии, стал буквально виртуозом наводки, обучил этому и весь расчет, и тогда мы назначили его командиром орудия. Сейчас это настоящий артиллерист. Он умеет предусмотреть любую мелочь. Вот пример. Блиндаж у расчета Александрова двухъярусный. В верхнем отделении живут политрук и командир расчета, в нижнем — бойцы. Выбираться из такого в общем-то сложного сооружения им всем труднее, чем другим, у кого блиндажи обычные. Тем не менее, когда подается команда, бойцы Александрова оказываются возле орудия первыми. Почему? Предусмотрительный командир определил каждому его постоянное место в блиндаже и во избежание сутолоки установил твердую очередь, кому за кем выходить. Казалось бы, мелочь, да? Но многим ли пришло в голову подумать об этом?

Гусев говорит о людях:

— Отличным командиром орудия оказался рядовой Алексей Серебряков, рабочий одного из предприятий Московского района. Стал младшим политруком красноармеец Маурин, политруком — Арсеньев, который, кстати, не раз участвовал в стрельбе прямой наводкой. Его бойцы и знать не знают, что такое трусость. О трусах я вообще вам рассказать ничего не смогу: их у нас нет. А о смельчаках — пожалуйста. Вот Владимир Орлов, съемщик шкур на мясокомбинате. Это истинный храбрец. Разведывать цели он отправляется к самому переднему краю противника. При его участии уже уничтожены две роты вражеских солдат, походная немецкая кухня, хозяйственный взвод, группа автоматчиков. Он же вынес из-под ураганного огня раненого командира батареи. Кстати, не хотите ли посмотреть сводку боевой работы нашего полка? Вот что мы «наработали» своим огнем с начала войны. Сведения, попятно, неполные. Не все мы могли подтвердить документально, да и не все смогли должным образом наблюдать.

Гусев подает листок, на котором мы читаем:

«Рассеяно 15 рот фашистских солдат,

уничтожено и подавлено 40 артиллерийских и минометных батарей,

разбито 29 пулеметных гнезд,

8 минометов и орудий,

И танков и танкеток,

34 грузовые машины,

2 броневика,

1 походная кухня,

16 повозок,

2 склада с боеприпасами,

40 блиндажей,

3 фашистских штаба,

5 наблюдательных пунктов,

2 зенитных и

8 противотанковых орудий».

— Вот так, друзья корреспонденты, воюют бывшие ленинградские слесари, бухгалтеры, артисты, студенты. Сейчас перед нами важнейшая боевая задача — пробить своими снарядами брешь во вражеском кольце вокруг Ленинграда, одну за другой уничтожая огнем бронированные точки немцев.

Много знакомых повстречали мы в 85-й дивизии. Встретили и старшего политрука Гродзенчнка, того, которому июльской ночью везли подарок от жены ко дню рождения — торт и коробку конфет. А старший политрук Тихвинский, помнач политотдела по комсомолу, тощий, бледный от голодухи, долго и горячо рассказывал нам о комсомольцах, какой они боевой и бесстрашный народ.

— Когда мы нынешним летом впервые столкнулись с немцами, многие у нас в дивизии — от рядового до командира — поняли: надо учиться и учиться. Без умения врага не разобьешь. А теперь, встречая очередное пополнение, старые бойцы называют молодым ребятам имена героев дивизии, говорят: «Вот у кого учились мы. Они погибли, но в бою всегда незримо идут с нами, в наших рядах. Помните о них. Учитесь у них». Опыт и боевые традиции — великое дело. Они нам здорово помогают бить врага. Вот вы говорите, были у Гусева и он вам много чего нарассказал. А про комсомольца Шабловского он рассказал? То-то. Сложное дело артиллериста Шабловский освоил в совершенстве. Это он расстреливал танки противника прямой наводкой, это он своими снарядами обращал в бегство вражескую пехоту. Его орудийный расчет, его орудие всегда готовы к бою, всегда действуют безотказно. Точность его стрельбы вызывает одобрение даже опытнейших старых мастеров артогня. И товарищ Бардин вам много правильного рассказал. Насчет тактики, и немецкой и нашей. Эти завшивевшие фашистские вояки любят давить на нашу психику разными шумовыми эффектами. Излюбленный их прием при наступлении — засылать во фланги нашим подразделениям своих автоматчиков и дикой пальбой создавать видимость окружения. Надо признаться, было время, когда трюк этот удавался и крепко действовал на наши нервы. Теперь фокус разгадан. Однажды мы шли в контратаку. На правом фланге у нас поднялась автоматная трескотня. Что такое? Не окружены ли уже? Секретарь комсомольского бюро Пашков отправился разведать, в чем дело. Подкрался и видит: всего-навсего один-единственный немецкий автоматчик стрекочет. Пашков пристрелил его — и на фланге смолкло. Дело пошло, контратака закончилась успехом. После нескольких случаев к разговорам об окружении у нас стали относиться с осторожностью, и — поговорите с бойцами — слово это они употребляют чаще всего с иронией, когда хотят, например, посмеяться над паникерами и любителями приврать.

Штрих за штрихом собираем мы материал, из которого постепенно складывается широкая картина боевого пути не просто знакомой, но близкой нам бывшей ополченческой дивизии Московского района, боевой путь мирных трудовых людей, ставших бойцами и командирами. Дивизия сыграла огромную важную роль, закрывая собой пустые лесные пространства под Кингисеппом на реке Луге, через которые немцы хотели с ходу прорваться к прямым шоссейным магистралям на Ленинград. Дивизия сражалась героически, и когда-нибудь герои ее сами напишут историю своих сражений.

В землянках, в окопах дивизии мы вспоминаем минувшие дни, но дни нынешние тоже вызывают немалые раздумья. На всех фронтах идут жестокие сражения. Если под Ростовом-на-Дону наши войска успешно громят и гонят зарвавшихся немецких вояк, то под Москвой ситуация еще очень острая. Немцев бьют, но они не оставили мысли овладеть нашей столицей. Тревожные, очень тревожные вести уже давно поступают из района Волхова и Тихвина. Тихвин, как рассказывают, в руках немцев; изо всех сил войска гитлеровского генерала Шмидта рвутся к Волхову. Положение страшноватое. Это расчет на то, чтобы все-таки полностью замкнуть кольцо вокруг Ленинграда. Что не совсем удалось в районе Шлиссельбурга и Ладожского озера, то немцы измерены осуществить броском от Тихвина на север вокруг озера. В штабе фронта нам еще с неделю назад рассказывали о том, что наше командование располагает захваченным у противника приказом, из которого становится ясным задуманное Гитлером. Фюрер решил через Тихвин и Волхов выйти к южным берегам Онежского озера и там соединиться с белофиннами. Вокруг Ленинграда будет двойное кольцо, и уже без трещин, и никакие наши удары «на Мгу» тогда не дадут ни малейших результатов: они будут просто бессмысленны. Вот как хочет Гитлер расправиться с городом Ленина, который не смог взять в лоб: он хочет задушить его блокадой, осадой — голодом. Страшпый, изуверский план.

Но одно дело — план, другое дело — его осуществление. Если Тихвин уже взят, то под Волховом и Шумами идут ожесточенные бои, враг успеха там не имеет. Корреспонденты фронтовой газеты «На страже Родины» сообщают, что под Шумами непрерывный бой идет целую неделю — обе стороны дерутся за станцию Войбокала. Деревни вокруг по нескольку раз в день переходят из рук в руки. В Волхове, где стоит первая наша электростанция, построенная но ленинскому плану электрификации России и на стройку которой когда-то пароходом «Коммунар» ездили мы, новгородские пионеры, на экскурсию, земля дрожит от артиллерийской канонады. Слышны уже и пулеметы. Но гвардейцы прославленного командира Гагена не только сдерживают натиск врага, но и отбрасывают его, то и дело переходя в контратаки.

Ленинградцы и Ленинградский фронт с тревогой прислушиваются к тому, что происходит под Тихвином. Для всех нас чрезвычайно важно, чтобы враг не прошел к Онежскому озеру.

В один из дней, когда мы вновь сидели в землянке Степана Бардина и по обрывочным телефонным разговорам пытались представить себе картину боя, разыгрывающегося на торфянике по сторонам от насыпи Кировской дороги, принесли «Ленинградскую правду» с нашей полосой о дивизии. Были тут статьи и самого Бардина, и Тихвинского, и Гусева, Гродзепчика. Была и наша с Михалевым, по подписанная очень странно: «Н. Самсонов». Все дело в том, что, когда статья была уже написана, она нам не понравилась, мы поссорились и сначала один, за ним другой «сняли» подписи под статьей, то есть попросту каждый в ярости зачеркнул свою фамилию. Но полосе надо было срочно идти в набор, в секретариате требовали немедленно ответить, какая же все-таки будет подпись. Я сказал: «Ну, подпишите: Пушкин. Александр Сергеевич». Михалев рявкнул: «Уж тогда прямо — Лев Толстой». А вот вышло «Н. Самсонов» — первое, что вздумалось товарищам из секретариата.

Газету с полосой вертят в руках, рассматривают, читают. На первой странице я вдруг вижу сообщение: «Награждение бойцов, командиров и политработников Ленинградского фронта», и там, где перечисляются награжденные орденом Красного Знамени, читаю: «Ефрейтор Абадзе К. К.». Кушук Абадзе! Тот самый молодой адыгеец, бывший учитель, который стал наводчиком у тяжелого орудия в дивизионе Яковлева. Удивительно радостно читать об этом. Здорово, очень здорово. Мы же приехали на огневые позиции дивизиона, когда пушки еще были горячими, когда невдалеке перед их стволами горели подбитые тапки немцев. Чертовски приятно, когда награждают людей, которых ты знаешь, и когда ты уверен, что они достойны награды.

В передовой этого номера нашей газеты говорится:

«Наши орудия были расположены на открытой позиции и сильно беспокоили фашистов. Немцы решили во что бы то ни стало уничтожить их. Для подавления орудий они двинули 25 танков, открыли бешеный огонь, рассчитывая навести панику в рядах артиллеристов. Но смельчак Абадзе сорвал гнусный замысел врага. Он подпустил вражеские танки на близкое расстояние и прямой наводкой стал бить по ним. В этом неравном бою артиллерийский расчет, где наводчиком тов. Абадзе, уничтожил несколько вражеских машин».

Батюшки! — думаю, вчитываясь в эти строки. — Неужели же и мы с Михалевым пишем в своих корреспонденциях так неточно и сугубо приблизительно, как о наводчике Абадзе написал автор передовой? Танков было — мы это помним, это записано в наших блокнотах — не 25, а десятка полтора. Зачем прибавлять? Пятнадцать мощных машин в броне тоже достаточно. Или автору передовой этого показалось мало? И не один смельчак оказался на батарее — все до одного там были смельчаками и героями. И подбили они дружным своим боевым коллективом из своих 152-миллиметровых пушек-гаубиц не «несколько танков», а девять, о чем мы написали и что было опубликовано в «Ленинградской правде» 27 августа. Абадзе — герой. Он действительно многое сделал в том бою. Он стрелял из орудия командира Бахарева, когда в расчете ранило наводчика, стрелял из орудия Грибанова, в котором был постоянно наводчиком. Но надо ли писать о героях так, будто они действуют в одиночку: «сорвал гнусный замысел», «подпустил», «уничтожил»? То был блестящий бой, в котором до предела слитно действовали все расчеты орудий, все взводы батареи.

Нам стоит призадуматься над тем, чтобы так не писать, выхватывая одиночек из массы, изолируя их от действительности. А то получается вроде бы и правда, и в то же время покрытая налетом искусственности, которая мешает читателю верить в написанное.

О том, что правдой никогда не может быть плоскостное, однолинейное изображение чего-либо, свидетельствует и другой факт, сообщенный в том же номере газеты. С одной стороны, здесь награждение храбрецов орденами и медалями, а с другой стороны, и вот что.

«Вчера в «Ленинградской правде», — читаем мы, — был напечатан приказ Военного совета Ленинградского фронта о нарушении военной присяги бывшим командиром Н-ской стрелковой дивизии полковником Фроловым И. М. и бывшим военным комиссаром той же дивизии полковым комиссаром Ивановым К. Д. Военным трибуналом фронта они лишены воинских званий и приговорены к расстрелу…

Фролов и Иванов совершили самое тяжкое злодеяние. Получив ответственное задание от командования фронта, они проявили трусость и преступное бездействие, в результате чего выполнение боевого задания было сорвано. Оли предали страну, советский народ в трудный и ответственный момент для Ленинграда и Ленинградского фронта, когда бойцы, командиры и политработники напрягают все свои усилия, мужественно, честно, не щадя своей жизни, с боем отвоевывают каждый метр земли, чтобы прорвать кольцо вражеской блокады».

Жестокий штрих, но его никуда не денешь, его не обойдешь, если хочешь, чтобы картина была правдивой.

«Фролов И. М., Иванов К. Д.» — из какой же это дивизии? Мы ее не знаем, мы в пей, очевидно, не были, таких фамилий не помним. Но мысль все возвращается к этим «Фролову И. М. и Иванову К. Д.». Что совершили они? Может быть, в решающий час бросили свою дивизию, как бросили свой полк перепуганные командиры, дрожавшие в канаве под Федоровной, под прикрытием снайпера? А может быть, под ураганным огнем противника не смогли поднять в атаку свои батальоны? Но могло быть и третье: они не захотели губить людей, бросая их в безнадежное наступление «на Мгу», не поняв жестоких, но неизбежных закономерностей войны.