4

4

В тот воскресный день мы объехали в автобусе дома и места, так или иначе связанные в Стратфорде-он-Эйвон с именем Шекспира: и дом его жены, Анпы, окруженный цветниками, в которых высажены все цветы, упомянутые у Шекспира в пьесах, и дом дочери, Сусанны, один из замечательнейших образцов архитектуры времен Тюдоров, и, наконец, остановились возле отеля того же архитектурного стиля и носящего название «Отель «Шекспир» на Чэпел-стрит.

Видимо, это — тоже очень старое здание, и сам отель достаточно стар. Может быть, когда-то здесь был постоялый двор или трактир с комнатами наверху, и в них хозяева закалывали кухонными ножами тех постояльцев, которые побогаче. Обслуживание в отеле современное, отличное, но старина смотрит на вас из всех углов. Деревянные, крутые лесенки, узкие, запутанные, как на большом пароходе, коридоры, двери из старого дерева, петли и ручки на дверях и окнах, кованные из железа или из меди. Все грубовато, средневеково. В комнатах средневековые шкафы, высокие постели. На дверях, рядом с no-мерами комнат, написаны еще и имена того или иного из шекспировских персонажей. Короли Лиры, Гамлеты, Ромео, Джульетты, Ричарды…

Нам отвели комнату № 146. Она носит имя Генриха VIII, того самого короля, который срубил головы семи или восьми своим женам но одной только причине, что все они рожали ему девчонок, в то время как он ждал наследника, сына. Надо полагать, этот метод воздействия на строптивых женщин должного эффекта не дал, так как после Генриха VIII, если я не запутался в историях английских королей, царствовала знаменитая Елизавета I, кстати, тоже срубившая немало голов своих приближенных.

Остаток дня мы провели в городе, на его улицах, на поросших деревьями берегах Эйвона, среди тысяч гуляющих англичан; заходили в старинные пивнушки, слушали говор горожан.

Конечно, прогуливаясь сегодня по Москве, ты слишком далеко будешь от той Москвы, какой была она, скажем, в XVII или в XVI веке. Но все-таки от тех времен остался Кремль, остались палаты бояр Романовых, дом Малюты Скуратова, храм Василия Блаженного, Лобное место, башни, церкви, монастыри, и если прищурить глаза, чтобы не так яростно в них врывалась современность, если при этом еще и пофантазировать, то кое-что и предстанет перед тобой из тех времен далеких. Вот так же фантазировали и щурились мы в Стратфорде-он-Эйвон, дабы в какой-то мере увидеть, почувствовать эпоху Шекспира, представить самого Шекспира на улицах этого провинциального городка. И река Эйвон, должно быть, не слишком изменилась за четыре столетия, и канал с его дряхлой плотиной, и пятисотлетий, поросший зеленью мост стоит, как стоял в ту пору, и башня старой, очень старой церкви Святой Троицы — Holy Trinity Church — отражается в недвижной зеленой воде, как отражалась и лет шестьсот — семьсот назад, хотя воды этой утекло, видимо, достаточно много; и в этих пивнушках трудовые люди сидят перед бокалами пива так же степенно, тихо, раздумывая над сложностями и трудностями жизни.

Нет уже, правда, за городской окраиной дремучего Арденнского леса (тезки того, что во Франции), куда ежегодно стратфордцы сходились первого мая на праздник Робин Гуда и разыгрывали в его память сценки из легендарной Робингудовой жизни. Повывелись в окрестностях городка, не скачут по утрам конно и не едут колесно знатные и могучие герцоги и графы; остались их ветшающие замки вроде Варвик-Кастла или того, которому имя Кенильворт и которым во времена Шекспира владел блистательный временщик Елизаветы граф Лестер. В недалеко расположенном Ковентри, разбитом немецкими бомбами, вместо известного старинного собора несколько лет назад возведен новый, ультра-модерный.

Мало, мало осталось от шекспировских времен, как, впрочем, повторяю, мало осталось у нас от времен Ивана Грозного или тишайшего Алексея Михайловича. Но что осталось, что сохранилось, то волнует приезжего и впечатляет.

Назавтра, склонив головы, мы стояли возле серых каменных надгробий в церкви Святой Троицы — Тринити, под которыми три с половиной века покоится прах Вильяма Шекспира, его жены Анны и любимой дочери Сусанны. Старыми английскими литерами на старом английском языке стихотворная надпись, выбитая в камне, обращается к живущим с просьбой не трогать, по беспокоить прах поэта. Не лазайте, мол, под плиту ни по каким поводам. Она помогла тому, что могилу Шекспира не перенесли в Вестминстерское аббатство, в Лондон, о чем не раз заходили разговоры; она пока что охраняет прах великого драматурга от искателей его рукописей. Хотя как раз она, надпись эта, и возбуждает фантазии искателей. С чего бы, дескать, Шекспир, которому некоторые приписывают эти предупреждающие стихи, стал бы принимать подобные охранительные меры? Явно, что забрал с собой все черновики.

Слева от могил, в стенной нише, — скульптурный портрет Шекспира. Смотришь на него и думаешь: жаль, чертовски жаль, что при жизни этого человека никто но понял его бессмертия и ни одна талантливая кисть, ни один гениальный резец не запечатлели подлинный образ его для грядущих поколений. Остались два или три портрета неведомых живописцев, возможно, просто любителей. Причем один из них, как полагают, выполнен ужо по гипсовой маске, снятой с покойного. Да вот кто-то слепил из глины этот аляповатый бюст. Слепил и раскрасил. Но и за то спасибо. Лепил, должно быть, человек, видевший Шекспира живого. Он передал и подтверждаемый в письменных воспоминаниях карий блеск глаз поэта и светло-русый цвет его волос, овал лица, его черты, характерную бородку.

Вот так завершился земной путь великого англичанина — от комнатки в доме на Хенлей-стрит до церкви Святой Троицы — Тринити, каких-нибудь несколько коротких сотен метров.

Но как бесконечен путь его творений через века, через сердца и души, через океаны и материки, через крутые смены общественных формаций и государственных устройств! Если он не был нужен и не нужен обывателю, то тот, кто борется, кто ищет дорогу в будущее, кто мятежен и живет с огнем в груди, тому Шекспир — товарищ и друг. Случайно разве, что еще в первые дни революции, к годы гражданской войны Шекспира в Советской стране играли на подмостках красноармейских театров? Он помогал бороться и побеждать.

1964