3

3

На Цейлоне немало всяческих издательств и типографий — от больших, крупных, которые выпускают газеты тиражами по нескольку сотен тысяч, до тех, что довольствуются печатанием визитных карточек гинекологам и адвокатам. Далеко по все издатели издают такие журналы, как, скажем, ежеквартальный «Санскрути», или еженедельник «Трибюн», или те издания, в которых участвует сенатор Перера. Есть всякие. Но есть и еще одно прогрессивное небольшое издание — скромный внешне и вместе с тем боевой по содержанию журнал, в котором оперативно и правильно освещаются вопросы внутренней политики Цейлона, его взаимоотношений с другими странами, дается информация о всех важнейших событиях г, мире, систематически и правдиво рассказывается о Советском Союзе.

Кто же издатель журнала, название которого — «Навалокая»?

Он навестил меня в «Тапробане». Вошел в номер, сопровождаемый несколькими почтительно склонившимися служащими отеля, которые смотрели на него с истинным восторгом. Он был одет в оранжево-желтое, смуглое плечо его было оголено, волосы конечно же обриты. Обращались к нему со словом «реверепд», то есть «ваше преосвященство».

Он сел в кресло, спиной к улице, к свету: солнце, отражаясь в высоких белесых облачках, слепило его, он прятал больные глаза за стеклами дымчатых очков.

Это был Удакендавала Сарананкара Тхеро — очень большой и влиятельный представитель буддийского мира, большой и страстный общественный деятель, участник международного движения борьбы за мир.

Оп заговорил тихо, спокойно; спокойствие, и не просто спокойствие, а печто прямо противоположное всяческой суете исходило и от его манеры говорить, и от его доброй улыбки, от каждого неторопливого движения. Глядя на его монашеские одежды, никто бы никогда не подумал, что этот человек вместе с председателем Компартии Цейлона доктором Викрамасингхе сиживал в тюрьмах, подвергался полицейским преследованиям, участвовал в уличпых массовых демонстрациях, что он глубоко изучил не только буддийские догматы, но знает и революционное марксистско-ленинское учение. Всю жизнь он ищет дорогу к справедливому устройству человеческого общества.

Как же он познакомился с трудами Маркса и Ленина?

Это было давно, когда реверенд Сарананкара еще только учился в буддийском университете близ Калькутты в Индии. Он шел однажды, раздумывая, по дорожке парка. Навстречу ему, теряя дыхание, мчась, как лань, за которой гонятся тигры, выбежала девушка. Увидав его желтые одежды, она кинулась к нему. «Реверенд, умоляю! Сейчас здесь будет полиция. Спрячьте ради бога это!» Она подала ему большой револьвер с длинным стволом. Он взял оружие и пытался скрыть его в складках монашеских одежд. Но полиция была уже рядом. Схватили девушку, схватили и его.

Оказалось, что группа патриотически настроенной молодежи, в которую входила и девушка с револьвером, только что пристрелила какого-то крупного английского ставленника, чуть ли не генерал-губернатора штата. Последовал жестокий суд. Кому смертная казнь, кому тюрьма. Удакендавала Сарананкара получил четыре года заключения за соучастие в покушении.

— Мне повезло, — неторопливо, с улыбкой повествует этот удивительный человек. — Я попал в камеру с коммунистами. Четыре года участвовал в их беседах, диспутах, читал их книги. Они были прекрасными товарищами, идейными, убежденными людьми. Многому я у них научился. Очень многому.

На своем родном Цейлоне буддист Сарананкара участвовал в профсоюзном движении, в национально-освободительных организациях. Англичане, естественно, невзирая на священный сан, бросили его в тюрьму: это было во время второй мировой войны, когда остров был полон солдатни и японцы прилетали бомбить их базы. Англичане стремились обезопасить себя от народного взрыва в своем тылу. Но с их стороны это было просто подлостью, потому что с того момента, как гитлеровская Германия напала на Советский Союз, коммунисты в странах английского владычества и все, кто примыкал к прогрессивным организациям, объявили о своей поддержке военных усилий правительства.

От его преосвященства требовали, чтобы он в тюрьме снял одежду буддийского монаха. «Не вам этим распоряжаться, — спокойно, с величайшим достоинством отвечал заключенный. — Не вы определяли, что мне носить, чего не носить. Сдирайте насильно!» На то, чтобы смертельно оскорбить чувства буддистов, даже пришлая военщина не решилась. Сарананкара так и пребывал в тюрьме в своих монашеских одеждах.

У него плохо со здоровьем: больны глаза, расшаталось сердце, повышено артериальное давление. Но к своему нездоровью он относится с необыкновенным спокойствием. Зато почти каждый день, когда у меня ныла печень от проперченных местных блюд, он привозил в «Тапробану» отборные «королевские» кокосы, полные прохладной приятной воды, так отлично лечащей печень и почки. Он инструктировал коридорных, как хранить орехи, как вскрывать их, как подавать.

Года полтора спустя в Москве, когда я лежал в больнице после хирургической операции, он, ненадолго приехавший в нашу страну, пришел в больничную палату, и мы вспоминали с ним эти орехи с его пальм, растущих во дворе: как бы свежая кокосовая вода помогла моему выздоровлению.

Тогда был сентябрь, погода стояла нетеплая, с дождем и ветром, а реверенд Сарананкара ходил по Москве в своем цейлонском оранжево-желтом — никто не смог уговорить его одеться ипаче; он только прикрыл складками этой же одежды свое обычно оголенное правое плечо. Ему было холодно, по он держался: ни жалоб, ни какого-либо недовольства.

С первой же встречи в отеле «Тапробана» я понял, что имею дело с большим другом Советской страны, советского народа. Разговаривать с ним — большое удовольствие. У него свой ход мыслей, своя отчетливая логика, ясность суждений. Мы говорили о многом. И о буддизме и о коммунизме. О жизни Христа и о жизни Будды.

О типографских шрифтах и о транзисторах. О профсоюзном движении и фресках Сигирии, которые я все еще собирался поехать посмотреть. Об индийском царе Ашоке и о выносе тела Сталина из Мавзолея.

Сарананкара во все вносил логику и диалектику. «Мертвому мертвое, живому живое, — приблизительно так сказал он о выносе тела Сталина. — Я написал книгу об этом человеке. В буддийском мире, где сильно почтенно к мертвым, вынос тела Сталина был встречен с неодобрением. Но что касается меня, то на месте тех, кто из этого сделал один из поводов для решительных расхождений, я бы так но поступил. «Мертвому мертвое, живому живое» — иначе не будет движения вперед, наступит застой. Если бы передо мной встала проблема: Сталин или партия, я бы выбрал партию, отбросив свои личные, только мои точки зрения».

Много было переговорено с его преосвященством о судьбах писательского движения Азии и Африки. Вся беда в том, по мнению Сарананкары, что в этом движении участвуют не столько главные силы литературы этих частей света, а зачастую их подменяют люди, которые как литераторы мелки или даже просто ничтожны, но зато крупны и оборотисты как дельцы.

— Что делать, что делать! — сказал он со вздохом. — Настоящие писатели любят писать, их самих не видно, видны их книги. А те, которые мелькают на трибунах и перед экранами телевизоров, — плохие писатели. Так и получается… Что делать!