Страна вечной мерзлоты
Около шести часов собрались все те, кого определили в IX лаготделение. К группе, прибывшей со мной из тюрьмы, добавилось еще человек двадцать. Три погонялы проводили до ворот группу из восьмидесяти человек. Там нас уже ждал конвой.
Четырехкилометровый путь от II до IX лаготделения проходил мимо здания управления лагерей Норильска. Недалеко от него находились казарма и штаб лагерного конвоя. Опустив головы, мы миновали большую каменную постройку центральных гаражей, рассчитанных на восемьсот автомашин. Дорога шла по правому берегу Длинного озера. Отсюда уже можно было рассмотреть строения IX лаготделения и большого кирпичного завода. Шли медленно, многие из нас быстро идти не могли. Начальник конвоя не подгонял нас.
По дороге мы дважды останавливались на несколько минут на отдых. В 23 часа мы прибыли в лагерь. Но, несмотря на поздний вечер, было светло, как днем, так как солнце в это время года не заходило. После долгого мучительного ожидания ворота открылись. С той стороны стояли представители лагерной администрации. Нарядчик называл каждого пофамильно, проверял данные и распределял в бригады, вернее, все оказались в одной бригаде.
Когда подошла моя очередь, он сначала назвал тот же номер бригады, но тут же передумал и закричал:
– Нет, ты пойдешь в другую бригаду. Ты еще слишком слаб, чтобы работать в песках.
Посоветовавшись со своими помощниками, он снова обратился ко мне:
– Ты пойдешь в двадцать первую бригаду, барак номер девять.
Я отправился в сооруженный из досок девятый барак. Все спали. Я попробовал найти свободное место, но барак был переполнен. Так я и стоял с небольшим узелком в руке, пока не услышал, как кто-то за моей спиной цыкнул. Я обернулся. На нижних нарах лежал человек, делавший мне руками знаки, чтобы я приблизился. Когда я подошел, он спросил, что мне здесь нужно. Я объяснил ему, что меня сюда направил нарядчик.
– Куда мне тебя положить? Ты и сам видишь, что мест нет.
Он поднялся в задумчивости, дважды в поисках места прошелся по бараку, затем разбудил четверых человек и приказал им немного потесниться. Люди стали ругаться, и лишь двое немного ужались. Остальные продолжали спать.
– Втискивайся сюда, – произнес дневальный.
Я снял телогрейку и ботинки и залез на нары, улегшись на половину на своего соседа. Ботинки и мешочек с хлебом я сунул под голову. Только после этого люди немного потеснились, и я почувствовал, что лежу на голых досках. Накрывшись телогрейкой, я поспешил заснуть, поскольку было уже очень поздно, а на работу выходили рано утром. Вдруг мне на лицо что-то упало. Я глянул на доски верхних нар. Они были черны от клопов! Я привык спать вместе с клопами, но то, что я увидел здесь, было уже слишком. Клопа, упавшего на меня, я раздавил, но тут же почувствовал, как они атаковали все мое тело. Я было попытался как-то от них отделаться, но вскоре отказался от этой бессмысленной затеи. И так и пролежал до утра, не сомкнув глаз.
Раздался удар в рельс. Люди просыпались. Тех же, кто не мог этого сделать самостоятельно, будили тумаки соседей. Мои соседи удивленно поглядывали на меня сонными глазами.
Небольшие любители чистоты сразу же направились на кухню за завтраком. Мне же пришлось пойти в канцелярию за жетоном на обед и хлеб. С большим трудом отыскал я ответственного за выдачу жетонов. Хлеб я мог получить только вечером.
Пока я так бегал по кругу, у меня украли оставленный в бараке мешочек с хлебом.
Раздался второй удар. Значит, пора на работу. Из барака выплеснулась река заключенных, построилась в колонну по пять и отправилась на работу.
Я искал двадцать первую бригаду, в которую меня распределили. Отыскав ее, я представился бригадиру. Но не успел занять свое место в колонне, как появился тот самый нарядчик, который вчера распределял новичков по бригадам.
– Где Штайнер? – спросил он.
– Это, вероятно, новичок, – ответил бригадир.
Я вышел из колонны.
– Ступай обратно в девятую бригаду, – приказал нарядчик.
Я попросил оставить меня здесь, но он ответил, что ничем не может помочь: он вполне мне сочувствует, но «сверху» пришло указание использовать меня только на тяжелых физических работах. Я был полностью подавлен. В это время открылись ворота и бригады тронулись. Я присоединился к девятой бригаде. Снаружи нас встречал конвой.
Дорога до места работы показалась мне неимоверно долгой. Невыспавшемуся, уставшему от поисков жетонов и пищи, мне с трудом удавалось шагать в ногу с остальными. Конвоир ругательствами подгонял меня. Придя на место, начальник конвоя осмотрел площадку в поисках чего-либо запрещенного. Иногда случалось, что из жалости к заключенным люди оставляли куски хлеба. А этого нельзя было допустить.
Конвой окружил площадку. Начальник конвоя проверил, везде ли установлены таблички с надписью «Запретная зона». Только после этого он разрешил приступить к работе.
Из дощатого барака, служившего конторой, вышел нарядчик и дал бригадирам инструкции. Впрочем, они были такими же, как и прежде, поскольку и работа была всегда одной и той же. Перед нами был холм, который предстояло сровнять с землей. Лагерники выдалбливали в вечной мерзлоте углубления и заполняли их взрывчаткой. Затем наступал черед тех, кто вставлял туда капсулы с фитилем.
Во время полуденного отдыха нас отводили на триста метров от опасной зоны.
Смерзшиеся груды земли мы долбили кайлом и ломом, грузили на тачки и отвозили за двести метров к бункеру. У каждой тачки был свой номер, а возле каждого бункера стоял счетчик, записывавший количество опорожненных тачек. В конце рабочего дня это количество складывалось, и каждый лагерник, соответственно результату, получал свою долю хлеба и баланды.
Все уже находились на своих рабочих местах и только я все еще оставался без работы. Нарядчик, взглянув на меня, спросил:
– Тебе сколько лет?
– Тридцать восемь.
– Дa-a? А я думал, что тебе семьдесят. Ты не болен?
Я сообщил ему, откуда прибыл.
– Что будем с ним делать? – спросил он бригадира.
– Я уже думал об этом. Он еле доплелся. Ты писать умеешь?
– Умею.
– Будешь считать тачки, – сказал нарядчик.
Я уселся на разбитой тачке и на доске, где были записаны номера тачек, отмечал количество выгруженных тачек. Вечером, сложив крестики, я записал результат на бумажке и передал ее бригадиру.
Во мне уже не было такого отчаяния, как утром. Я был счастлив, что встретил хороших людей, направивших меня на легкую работу. В бригаде было 90 % немцев и 10 % – русских. Большинство прибыли из Германии, но были и советские немцы. В тот же вечер ко мне подошло несколько знакомых из нашей бригады и попросили облегчить им работу, т. е. приписывать им по нескольку крестиков в день. Я обещал.
После работы главной моей заботой было найти посуду, чтобы иметь возможность пойти на кухню за ужином. Поиски мои длились недолго. У одного человека из моей бригады оказалась лишняя миска, которую я и купил за две пайки хлеба. Отдать их я должен был за четыре раза.
Два дня спустя ко мне подошел нарядчик и спросил, как могло получиться, что все выполняют и даже перевыполняют норму, а бункеры остаются полупустыми. Я уверял его, что записываю все в точности. После этого разговора я стал приписывать меньше. Мои друзья рассердились. Некоторые обвиняли меня в бессердечности.
Я не мог долго отмахиваться от их просьб и не мог больше терпеть упреки некоторых в моем равнодушном созерцании того, как большинство «по моей вине» получает меньшую пайку хлеба. Я снова начал делать приписки и у меня снова произошел серьезный разговор с нарядчиком.
– Дорогой друг, – сказал он, – я вижу, что у тебя больше сочувствия к другим, чем к самому себе. Мне кажется, тебе скоро тоже придется катать тачки. Если подобное повторится еще раз, я на твое место поставлю другого человека.
Я обещал нарядчику исправиться.
Я стал подумывать о том, как бы подыскать другую работу, поскольку знал, что на этом месте мне осталось быть недолго. В тот же вечер я пошел в канцелярию и попросил нарядчика дать мне какую-нибудь легкую работу. Но безуспешно. Он сказал, что сожалеет, но ничем мне помочь не может, и посоветовал сходить в санчасть, которая, удостоверив мое плохое состояние здоровья, может потребовать, чтобы меня перевели на более легкую работу.
Я обратился к доктору Майеру, поволжскому немцу, арестованному еще в 1934 году и осужденному как «немецкий шпион» на десять лет. Большую часть времени он провел на тяжелых физических работах, но сейчас, из-за нехватки специалистов, его оформили врачом. Это был крупный седовласый и наполовину лысый мужчина, добродушный и уравновешенный. Представ перед доктором Майером, я хотел было раздеться, чтобы продемонстрировать ему свое тело, но он лишь рукой махнул:
– Не надо раздеваться. Я и без этого вижу, в каком вы состоянии.
Он пообещал подать рапорт начальнику лагеря и настоять на том, чтобы меня перевели в другую бригаду. Пока я его благодарил, он сказал:
– С первого числа вы будете получать цинготное питание.
Это дополнительное питание получали больные цингой, и состояло оно из небольшой дозы кислой капусты, моркови и нескольких капель растительного масла. Кроме того, каждый больной получал четверть литра кваса, который на лагерной кухне делали из ржаной муки и хмеля.
Я проработал счетчиком еще два дня. На третий же день, когда я собирался уже занять свое место у разбитых тачек, ко мне подошел бригадир с одним из заключенных. Я вынужден был передать последнему доску, а сам стал вместо него возить тачку. Первые пять тачек я аккуратно доставил к цели, но на шестую меня уже не хватило: тачка перевернулась и половина содержимого высыпалась посреди дороги. Остаток я с громадными усилиями довез до бункера. Мое место занял другой, а я стал нагружать тачки. До обеда я кое-как дотянул, но после обеда не мог даже пошевелиться.
В таких случаях обычно сыпались упреки, но, благодаря тому, что я дописывал крестики, товарищи меня щадили.
Я был счастлив, когда день закончился. Поддерживаемый двумя товарищами, я вернулся в лагерь и тут же направился в санчасть. Дежурный врач дал мне градусник. Температура была нормальной. Значит, завтра снова на работу.
Я думал о том, как бы завтра увильнуть от работы, хотя и знал, что за это меня бросят в карцер, где будет еще тяжелей, а хлеба еще меньше. Нет, это неправильный путь.
Я пошел к начальнику лагеря, чтобы попросить его поставить меня на легкую работу. Но в канцелярии начальника не оказалось, и я обратился к его заместителю. Однако едва я появился в дверях, он закричал:
– Чего ты опять хочешь?
– Я здесь в первый раз, – ответил я.
– Вчера здесь был один, похожий на тебя доходяга.
Я пожаловался ему, что для меня работа слишком тяжела.
– Как фамилия и какая статья? – спросил он.
Я назвал фамилию и статью.
– Для таких, как ты, у нас есть только тачка к кайло.
Я понял, что дальше разговаривать бесполезно.
Было уже десять часов. Ударили в рельс к отбою. Я потащился в барак кормить клопов, бросавшихся на человека, едва тот приближался к нарам. Я лежал беспокойно, давил клопов и думал о том, что ожидает меня завтра. Я был уверен, что не выдержу. Упаду, и муки мои закончатся навсегда. Но это было бы слишком просто, слишком просто, подумал я.
Я должен выжить!
Наконец я заснул. Утром я не слышал удара в рельс, меня разбудил дневальный.
Я быстро побежал на кухню за завтраком. Падая с ног от усталости, я думал о том, как мне выдержать этот день.
Пока я стоял в очереди у двери, прошел доктор Майер. Я поздоровался с ним. Он удивленно посмотрел на меня, подошел и спросил, неужели я еще не получил другую работу. В двух словах я рассказал ему обо всем, а он пригласил меня после работы к себе. Это придало мне новых сил. Путь к стройплощадке уже не был так длинен, а дорога не так изматывала, как вчера. Работал из последних сил, чтобы не рассердить товарищей. Во время перерыва я рассказал им о том, что надеюсь на помощь доктора Майера, который пригласил меня в амбулаторию.
– Скорей бы уж, – заметил один из моих товарищей. – А то мы так и будем получать уменьшенную пайку. Мы уже третий день не выполняем норму.
Вечером я пошел к доктору. В отделе труда меня обещали перевести на более легкую работу. Нужно потерпеть всего лишь несколько дней.
Я чуть не заплакал, так как надеялся, что больше не буду работать на старом месте. Доктор Майер, видя мое разочарованное лицо, попытался меня успокоить, но я уже не слышал, о чем он говорит. Я думал о том, как мне пережить завтрашний день. Мне было страшно.
В приемной амбулатории я встретил работавшую с доктором Майером медсестру. Мы с ней уже были знакомы.
– Как дела? – спросила она.
– Превосходно! Лучше и быть не может.
– Неужели вы все еще разгружаете землю?
– К сожалению.
– А что говорит доктор Майер?
– Он пытается мне помочь, но там, в канцелярии, не очень-то спешат.
– Доктор Майер вам обязательно поможет. Он мне говорил, что непременно что-нибудь сделает для вас.
– Я знаю, что доктор Майер хороший человек, но стоит мне вспомнить о завтрашней работе в песках, так и жить не хочется.
– Подождите немного, я поговорю с доктором.
Через несколько минут она вернулась и пригласила меня в ординаторскую.
– Пока на три дня вы освобождаетесь от работы, а я за это время попробую решить вопрос о вашем перемещении.
У меня не хватало слов для благодарности. Комок подступил к горлу. Пробормотав нечто похожее на благодарность, я вышел. Можно было целых три дня отдыхать. Теперь у меня появилось время для более основательного знакомства с IX отделением. Людей я старался почти не навещать, поскольку они после работы падали от усталости. Но первым, кого я все же встретил, был Саша Вебер, работавший на кирпичном заводе помощником бухгалтера. Мои отношения с Сашей не были особенно дружественными из-за различия взглядов на сталинский режим.
Саша приветствовал меня очень сердечно. Неужели он так изменился? Я не ошибся. Уже после первых его слов я понял, что Саша мыслит иначе, нежели раньше. Стоило мне только упомянуть кого-либо из «любимых вождей», как он тут же обрушивался на них с бранью и называл их бандитами. Сашу озлобила национальная политика в отношении советских немцев, особенно в отношении немцев Поволжья.
Он принес кипяток, мы сели на нары и так, за чаем, беседовали до тех пор, пока не прозвучал сигнал к отбою. Когда заканчивался третий день, подрядчик сообщил мне, что меня перевели в бригаду, которая работает на кирпичном заводе. Я переселился в другой барак.
В первую же ночь я заметил разницу. Клопов было намного меньше, спалось спокойнее.
Кирпичный завод примыкал к зоне, и на работу мы ходили без конвоя. Охрана находилась на расставленных вокруг завода караульных вышках.
В мою задачу входило грузить подаваемые мне сырые кирпичи на тачку, отвозить их в сушилку, там разгружать и складывать на полки. Работа была напряженной, так как норма была высокой, но вполне терпимой. К тому же не нужно было проделывать лишний путь на работу и обратно.
Я спросил работавших здесь долгое время товарищей, как насчет пайка. Они уверяли, что, в основном, получают «хорошую пайку». Тут главным образом работали женщины, жившие во второй части IX лаготделения. Это отделение было разделено кирпичным заводом на две части: на правой половине находились женские бараки, на левой – мужские.