В Маклакове

Я сел в автобус, который два раза в день ездит по маршруту Енисейск – Маклаково. И снова оказался в базарной грязи. Я нашел приятеля, который помог мне отыскать место для ночлега, что было не так просто. Первую ночь я провел на солдатской койке вместе с еще одним человеком. Утром отправился на завтрак в чайную, а затем продолжил поиски жилья. Знакомый пообещал меня пристроить на семь дней. Вторую ночь я спал на полу, где все же было удобнее, чем на узкой кровати.

Начались сильные морозы, а я все еще ночевал на полу. За такое «гостеприимство» я каждый день рубил дрова и топил печь. Здесь было много дров, и я мог их жечь сколько угодно. В комнате было довольно тепло. Дважды в месяц мне следовало ходить отмечаться в управление МВД, и каждый раз офицер интересовался, где я работаю и сколько зарабатываю. На предприятие часто наведывались представители МВД и МГБ с проверкой, все ли находятся на своих рабочих местах. Работу, которую мне обещал начальник отдела кадров, я не получил, так как за это время нашелся кто-то, кто угостил его большим количеством водки, чем я. Чтобы не остаться без работы, я временно устроился рабочим в столярной мастерской.

Моим напарником на циркулярной пиле был представитель ленинградской богемы Александр Дрекслер. Длинная худая фигура его напоминала мне Барона из горьковской драмы «На дне». Дрекслер вел себя на работе так, словно он играет какую-то роль. Когда начальник цеха представил меня и сказал, что я буду с ним работать, Дрекслер приветствовал меня стихами Пушкина. Он мне сразу же понравился – десять лет лагерей не сломили его дух. Этот сорокачетырехлетний мужчина хорошо разбирался в красивых девушках и, как он выражался, «с удовольствием их потреблял». Он признался мне, что большую часть зарплаты тратит на подарки молодым девушкам, поэтому у него уже через четыре дня после зарплаты не было денег, и он вынужден был «по привычке удовлетворяться куском черного хлеба». В одном и том же одеянии он ходил на работу и проводил воскресенья. Разница между повседневным и воскресным костюмом заключалась в том, что в будни он носил брюки, вывернутые наизнанку. Мы несколько лет проработали с Дрекслером и стали хорошими друзьями. Сейчас он живет на Урале, близ Свердловска, и руководит небольшим театром.

Там ему работать лучше, чем на электропиле.

И старый болгарин Петков работал на пиле. Я иногда перебрасывался с ним словами, но старый болгарский крестьянин никогда не говорил больше того, чем это было в тот момент необходимо. Лагерь его состарил, поэтому я очень удивился, когда он однажды, возвращаясь домой, пригласил меня к себе на ужин.

Когда мы с ним и его молодой женой, еврейкой из Белоруссии, сидели за кухонным столом и ели сваренную в «мундирах» картошку с селедкой, он рассказывал мне, что этот домик, состоявший из комнаты и кухни, его собственность и что картошка эта с его огорода. Он поведал мне, как приобрел этот домик. Однажды на большой лесопильне начался пожар, и огонь уничтожил большой склад досок и большую часть завода. Болгарин строил новую лесопильню, и директор разрешил рабочим взять остатки досок и употребить их в качестве дров. Болгарин купил себе за небольшие деньги маленький участок на опушке леса и начал строить домик, используя в качестве строительного материала обгорелые балки, иногда же приносил и обгорелые бревна. Строил он в свободное время и очень гордился этой работой. Со слезами на глазах он рассказывал мне, как работал не покладая рук и как на своих старых плечах переносил тяжелые балки. Он был счастлив, что построил крышу над головой. В конце он предложил мне жить у него, и я согласился. Спал я на койке в кухне.

Мне было тепло. Каждый день я слушал свары старика и его молодой жены, которая хотела ходить в кино и покупать шелковые чулки. Болгарин считал это роскошью и легкомыслием.

У болгарина я прожил всю зиму. А весной он купил двух поросят и поселил их на кухне, уверяя меня, что мне это не помешает, два месяца я терпел эти визги и хрюканье, а потом мне это осточертело. Мой приятель Дрекслер, знавший, что я живу в одном помещении со свиньями, познакомил меня с начальником жилищного отдела райисполкома Маклакова. После того, как мы за одно воскресенье пропили мою месячную зарплату, Савченко выделил мне комнату. Я начал ее обустраивать. В мае 1954 года должна была приехать моя жена.

С помощью начальника участка Сипера я соорудил широкую кровать и кухонный стол. За двести рублей, которые мне выслала жена, я купил кастрюлю и две тарелки. Теперь у меня было почти все, что составляет хозяйство сибирского ссыльного, и даже больше, чем у некоторых, живших здесь уже годами.

Из писем жены я понял, что у нее неправильное представление о жизни в Маклакове. Я писал ей, помимо прочего:

«… Из твоего последнего письма я понял, что у тебя неправильное представление о жизни в Сибири. Так, как ты думаешь, было тридцать лет назад. Во-первых, ты не должна бояться, что на тебя по пути от Красноярска до Маклакова нападут медведи или волки. С тех пор, как НКВД на всем протяжении пути расселил жителей из прибалтийских стран, дикие животные ушли глубже в тайгу. Прежде всего, ты должна сторониться людей, особенно в чайных, у которых останавливаются машины. Там задерживаются и те, кто ожидает, что путники предложат им стакан водки, а если они этого не сделают, то этим дикарям ничего не стоит напасть на путников. Поэтому лучше человеку заплатить и быть спокойным.

Что бы я мог тебе посоветовать? Прежде всего, прошу тебя пока не приезжать, но если ты все-таки хочешь приехать, я буду жить в надежде, что с тобой ничего не случится.

Что касается Маклакова и жизни здесь, будь готова к самому худшему. Единственно, у меня хорошая квартира, которой, надеюсь, и ты будешь довольна. К сожалению, здесь нет перьевых матрацев, а только лишь набитые соломой, но это не повредит нашему счастью. Еду будешь готовить сама, или можем обедать в столовой за двадцать рублей.

На рынке, где десяток крестьян продает овощи, свинину и молоко, ты можешь купить самое необходимое. В четырех магазинах можно приобрести различные продукты, только сахар редкость. Было бы хорошо, если бы ты привезла его из Москвы. Маклаково – это большой поселок, где в новопостроенных бараках и старых крестьянских избах живет свыше десяти тысяч человек. Конечно, это, как и во всей Сибири, главным образом ссыльнопоселенцы, а больше всего здесь литовцев – примерно половина. Затем латыши, немцы, русские, украинцы, поляки, евреи и румыны.

Общество, в котором я вращаюсь, состоит из группы интеллигентов всех национальностей, среди которых есть много интересных людей. Не удивляйся, что я ничего не пишу тебе о самих сибиряках, но до сих пор у меня не было возможности познакомиться с ними поближе.

Условий для гигиены у этих десяти тысяч человек почти никаких – лишь одна наполовину разрушенная баня с двумя кабинами, которые могут совместно использовать супружеские пары. Есть и кинозал в старом бараке. Мы надеемся, что скоро будет лучше. Новую баню строят уже третий год, но люди не потеряли надежду, что ее наконец достроят. То же самое можно сказать и о новом клубе, который должен открыться до октябрьских праздников, только не известно, какого года…»

В ожидании майской, спустя почти два десятилетия, встречи со своей женой, я старательно работал, чтобы иметь возможность приобрести различную хозяйственную мелочь. Я постоянно думал о своей жене, и не мог поверить в то, что вскоре смогу обнять ее. Мою Соню, которая почти за два десятилетия столько натерпелась из-за меня и которой я стольким обязан. Меня мучила мысль о предстоящей встрече. Не станем ли мы чужды друг другу? Не превратится ли большая радость в большое разочарование? Не лучше ли отказаться от встречи, ради сохранения иллюзии, будто мы принадлежим друг другу?

Наконец наступил май. Я получил от Сони телеграмму, в которой она сообщала, что пятнадцатого выезжает сорок вторым поездом и что билет она уже купила. Получив телеграмму, я подумал, что сойду с ума от счастья. Я всем рассказал о радостном известии. Все меня поздравляли. Я вынужден был принять снотворное, чтобы заснуть.

Через два дня пришла новая телеграмма. Я был уверен, что содержание ее такое же, как и первой, и что просто Соня послала ее, не будучи уверенной, что я получил первую. Но, развернув ее, я прочитал: «Мой отпуск из-за срочной административной работы отложен, поездка невозможна. Подробнее в письме».

Я пережил нервный шок. По всему телу разлилась дрожь. В этот момент на почту случайно зашел Дрекслер. Увидев меня, он подбежал испуганно:

– Что с вами? Вы бледны как мел.

Я протянул ему телеграмму, Дрекслер старался меня успокоить.

Он потащил меня в ближайшую чайную, я выпил стопку водки, но мне стало еще хуже. Затем он проводил меня домой. Больше недели я не мог ходить на работу. Лишь получив авиаписьмо, немного успокоился.

Жена писала, что она уже оформила отпуск и готовилась в дорогу, когда из управления пришел курьер и велел тут же идти к начальнику. Начальник объяснил ей, что вынужден отменить решение об отпуске, потому что нужно сделать срочную работу, которую он не может доверить никому другому. Она протестовала, но это не помогло. Начальник сказал, что если она не согласится, то потеряет работу.

В первое время я осуждал ее за то, что она уступила. Я считал, что она все-таки должна была ехать даже в том случае, если бы потеряла работу. Но, здраво поразмыслив, я пришел к выводу, что она поступила правильно. Глупо было терять работу, которая позволяла ей содержать себя, мать и помогать мне. Из письма я понял, что она так же страдает, как и я. Я жалел ее. Она уверяла меня, что предпримет все, чтобы как можно быстрее приехать ко мне.

Я попытался найти утешение в работе, но работа была физически тяжелой и я чувствовал, что теряю силы. Не могло меня удовлетворить и окружающее общество.

Ссыльные группировались согласно положению, которое занимали. Здесь не было общих интересов и все боялись обратить на себя внимание МВД и МГБ. А эти блюстители режима неусыпно следили за нашей жизнью. О политике здесь не говорили. Это значило бы снова подвергнуть себя и остальных опасности оказаться в лагере, вся общественная жизнь состояла из карт, песен и водки. После выпивки начинались пляски. Для разнообразия люди начинали ухаживать за чужими женами, а те, кого не удовлетворяла такая безобидная игра, шли еще дальше. И редко когда терпели неудачу.

Каким-то чудом я узнал, что мой друг Йозеф Бергер находится совсем близко, в пятидесяти километрах от Маклакова, в поселке Казачинск, старом центре ссыльнопоселенцев. Я тут же написал ему письмо, поскольку мне сейчас, как никогда раньше, нужен был совет этого мудрого человека и верного друга, вскоре я получил ответ. Йозеф также радовался, что мы снова нашли друг друга. Мы думали о том, что можно сделать для того, чтобы снова объединиться. Жизнь Йозефа в Казачинске была еще более тоскливой, чем моя в Маклакове. И мы договорились, что он переедет в Маклаково.

В ресторанчике я случайно встретил начальника отдела кадров строительного комбината. Выпив два литра водки, он пообещал найти Йозефу работу. На следующий день я получил у него письменное подтверждение и послал его в Казачинск.

После долгих мучений Йозеф переехал в Маклаково. Наша встреча стала большим событием.