Попытка восстания

Ночью 20 ноября 1943 года тюрьма проснулась от необычного шума, в коридорах было слышно оживленное движение, хлопали двери открывающихся и закрывающихся камер. Мы подумали, что снова начался «мясной день», так мы называли дни массовых расстрелов. Вскоре открылась и наша дверь и к нам вошло четверо заключенных из I лагерного отделения. Из этого лаготделения отправили в тюрьму сто сорок заключенных, большинство из которых работало в центральных ремонтных мастерских, некоторые – на электростанции. Никто не знал, за что они попали в тюрьму. Среди арестованных были и политические, и уголовники. В ту же ночь двоих вызвали на допрос. Миша, уголовник, вернулся на следующее утро, политического же заключенного, Хижняка, допрашивали двадцать четыре часа. Мы узнали причину всей этой большой заварухи. В центральных ремонтных мастерских работал бывший полковник Советской армии Кордубайло[13]. Он был завскладом готовой продукции. Его арестовали во время большой партийной чистки и приговорили к двадцати годам лагерей. Несколько лет он работал на рудниках, а потом, как говорили, благодаря хорошим связям с НКВД получил хорошее место. Когда началась война, Кордубайло овладела фантастическая идея – организовать восстание. Он собирал заключенных и говорил им, что связан с внешним миром, что за ним стоит вся охрана и пожарная команда. Он собирал сведения о силе охраны и о других вооруженных группировках. Кордубайло организовал штаб из восьми человек. Себя он назначил главнокомандующим, а нескольких заключенных – своими заместителями. Миша у него был «начальником штаба».

Конечно, об этом стало известно НКВД, за Кордубайло и всеми, кто был с ним связан, установили наблюдение. Когда в руках у НКВД уже был довольно приличный список людей, их арестовали всех сразу. На первом же допросе Кордубайло во всем признался, и количество арестованных возросло до двухсот. Но большинство из них не сознавалось. Кордубайло они знали лишь поверхностно, не знакомы и с другими членами заговора. «Начальник штаба» Миша, высокий, худой, с короткими усами и лысиной, мужчина лет сорока рассказал мне, как он оказался участником заговора.

Миша никогда не занимался политикой. Он был главарем банды взломщиков в Одессе, которая прославилась сенсационным ограблением филиала государственного банка в 1934 году. Миша и два его помощника унесли четыре миллиона рублей и еще около полутора миллионов в иностранной валюте. Два года не могли напасть на их след. Но одного из его помощников выдала любовница, хотя она и ничего не знала об этом ограблении. После этого арестовали и Мишу. Среди уголовников Норильска Миша был большим авторитетом, так называемым паханом воров. Мы это заметили, едва он появился в камере: все урки повскакали со своих мест и каждый пытался к нему так или иначе подмазаться. Мише не пришлось бы даже рта раскрывать. Ему достаточно было лишь движением или жестом показать, чего он хочет, и это желание тут же выполнялось. Он больше походил на интеллигента, чем на кулацкого сына.

Он много рассказывал мне о своей жизни. У его отца недалеко от Одессы было хорошее имение. Он специализировался на выращивании овощей и конкурировал с окрестными болгарами, снабжавшими овощами всю Одессу. Мишин отец продавал овощи и большим трансокеанским судам, стоявшим на якоре в одесском порту. Был у него и собственный грузовик.

Но вот наступил 1929 год. Начало коллективизации. Мишиного отца раскулачили в числе первых, отняв у него все имущество. Всю его семью, состоявшую из девяти человек, вместе с еще четырнадцатью семьями погрузили на товарный поезд и отправили в Сибирь. Но Миша и еще четыре парня спрыгнули с поезда и вернулись в Одессу. Некоторое время они скитались по городу, но вскоре растратили весь тот небольшой капитал, который имели. Они стали по ночам нападать на прохожих, добывая таким образом себе деньги. После знаменитого взлома банка они вынуждены были покинуть Одессу, так как НКВД напал на их след.

После ареста все мысли Миши были обращены на то, как бы отомстить советской власти за все, что она сделала ему и его семье. В I лаготделении Миша, как и многие воры, получил легкую роту. Он был контролером на электростанции. У него было достаточно и времени, и возможностей для налаживании связей с внешним миром. Благодаря различным помощникам ему удалось приобрести вещи, которые скрашивали жизнь. Водка у него не переводилась. Появилась и любовница, работавшая уборщицей. Тогда он начал раздумывать над тем, как бы убежать. Началась война. Он познакомился с Кордубайлом, который знал о Мишиных счетах с советской властью и о его связях с волей.

Когда дела на фронте пошли неважно, полковник Кордубайло подумал, что следовало бы использовать шанс и любым способом вырваться на свободу. Сначала он, как и многие другие, написал прошение на имя Сталина, в котором жаловался на то, что был невинно осужден, и что он готов пойти на фронт и отдать там свою жизнь. Но на это прошение он ответа так и не получил. После этой неудачи Кордубайло стал искать другие пути к свободе.

Писал Сталину и Миша. У него было больше шансов, чем у Кордубайло, так как он не был политическим заключенным. Известно, что десятки тысяч уголовников были выпущены из лагерей и направлены на фронт. Однако Миша был кулацким сыном, отца его сослали в Сибирь и поэтому его имя из списка вычеркнули.

Кордубайло и Миша быстро нашли выход из положения. Они сформировали штаб восстания, имевший целью завербовать как можно больше заключенных, наладить тесные контакты с внешним миром, особенно с теми людьми, которые некогда отбывали срок в лагерях. Согласно плану восставшие должны были занять самые важные здания НКВД: управление Норильского металлургического комбината, управление лагеря и главное здание тюремной охраны. После этого они должны были расстрелять всех офицеров НКВД. Им удалось, организовать большое число заключенных и жителей Норильска.

Естественно, большинство из тех, кого они завербовали, не имело понятия о том, что происходит, так как организаторы собирали информацию о настроениях людей и согласно этому составляли список восставших. Таким образом оказался в списке и Хижняк. Он ничего не знал об акции Кордубайло и имел с ним лишь служебные контакты. Хижняк руководил отделом снабжения на заводе металлоизделий. Несмотря на это, Кордубайло показал на допросе, что и он знал о подготовке восстания. Хижняку было уже за пятьдесят, это был невысокий сильный, человек с длинной седой бородой. Старый партийный работник, он после революции руководил предприятием, пока в 1937 году в Минске не был арестован и осужден на десять лет лагерей «за вредительство».

Нечто подобное произошло и с белорусским крестьянским парнем, маленьким Мишкой, который тоже отбывал десятилетний срок. Двадцатичетырехлетний бледный парень с каштановыми волосами притворялся более глупым, чем был на самом деле. Ничего не подозревая, он оказался в списках восставших. Мишка работал на заводе токарем и, чтобы еще кое-что подзаработать, в свободное время делал ножницы, ножи и другие предметы, необходимые в быту, которых в Норильске не было. На допросе следователь спросил Мишку, делал ли он для повстанцев «холодное оружие». Мишка признался, что он делал ножницы и ножи. Этого было достаточно для обвинения в «контрреволюционной деятельности».

Следствие против повстанцев длилось две недели. Через два месяца ночью в коридорах тюрьмы снова послышались шум и грохот. Подошел черед и нашей камеры. Троих участников заговора Кордубайло вывели из камеры. Остался лишь маленький Мишка. На следующий день его вызвали, чтобы он подписал свой приговор, в котором значилось, что он за участие в «контрреволюционной организации» и за «подготовку вооруженного восстания» осужден на десять лет лагерей. Из двухсот человек, арестованных в связи с заговором Кордубайло, 164 было расстреляно, остальные получили по десять лет лагерей. Приговор вынесло Особое совещание (ОСО). В тот день, когда должны были расстрелять Хижняка, он сказал мне, что ему приснился страшный сон.

– Я чувствую, что сегодня меня уже не будет среди живых.

Увели и Мишу, пахана всех уголовников и «начальника штаба», а главенство в нашей камере захватил Иванов. Хотя урки и признавали Иванова своим главарем, у него все-таки не было ни такого авторитета, ни такого уважения, как у Миши, не терпевшего мелких подвохов, придирок, подковырок и не позволявшего уркам нападать на политических.

После ликвидации группы Кордубайло в ту же неделю расстреляли много уголовников, в том числе и Иванова. Это произошло в воскресенье во второй половине дня. Когда уголовников уводили на расстрел, разыгрывались страшные сцены: они не хотели покидать камеры и их приходилось связывать. Чтобы они не кричали, в рот им запихивали так называемую «грушу» из твердой резины. Конвоиры избивали их до крови, тащили по коридорам и двору, затем, словно поленья, их грузили в машины и отвозили в другую тюрьму НКВД, где их и расстреливали. С политическими заключенными было гораздо легче. Они шли на расстрел без единого слова, или просто говорили:

– Прощайте, товарищи!

Уходили спокойно, без лишних жестов.

В то время за саботаж, то есть за отказ идти на работу, расстреляли сорок восемь уголовников. Во время войны достаточно было три дня не выйти на работу, чтобы специальный суд применил к таким заключенным статью 58–14, что означало смертную казнь. До войны же за такие проступки получали лишь небольшие административные наказания. После массовых расстрелов несколько дней царил мир, даже на допросы никого не вызывали.