В Красноярске

На седьмой день пароход прибыл в краевой центр Красноярск. Сначала он причалил к левому берегу, где вышли все пассажиры. После этого он направился к правому берегу и пристал к временной пристани. Через некоторое время открылись двери, солдаты приказали сначала вынести бочки, служившие нам во время плавания парашами. Потом снова, как и при посадке, началась перекличка. И опять шеренга вооруженных солдат образовала коридор, ведущий на берег.

Мы поднялись на крутой холм, резко обрывавшийся у берега. Под конвоем солдат и собак, которых держали на поводке, мы шли по еще незастроенной правобережной части города – было всего несколько заводских зданий и жилых домов. Здесь возводился новый район. Вдали виднелся левый берег, связанный с нашим железнодорожным мостом. Штук двенадцать труб взвились в небо. Красноярск – большой индустриальный город. Прямиком через поля мы двинулись в направлении великой сибирской магистрали. Вдали от нас промчался транссибирский экспресс, который от Негорелого до Владивостока преодолевает путь в десять тысяч километров. Перейдя железнодорожный мост, мы миновали станцию «Енисей». Рядом со станцией мы заметили группу заключенных, которая под охраной конвоя выгружала бревна из пятидесятитонных вагонов. Мы прошли мимо большого поселка с небольшими, выглядевшими заброшенными деревянными избушками. Рядом с многими домами паслись козы, привязанные длинными веревками. Женщины смотрели на нас с испугом, старухи крестились. Если кто-нибудь слишком близко подходил к нашей колонне, конвоиры его тут же отгоняли. Люди прятались в кусты или за деревья.

Наконец мы увидели знакомые птичники – караульные вышки, напоминавшие скворечники и поэтому так и прозванные. Вдоль высокого дощатого забора мы шли целых два километра, пока не оказались у ворот Пересылки, пересыльного пункта Норильлага. У самых ворот наша колонна остановилась. С обеих сторон стояли надзиратели и вохра. В нескольких метрах от ворот стоял стол, за которым сидели служащие лагерной канцелярии. Здесь же мы увидели и заместителя начальника Норильлага Двина, следившего за тем, как вызванные заключенные подходят к столу и отвечают на вопросы. Некоторые с ним здоровались, а он им весьма любезно отвечал.

Когда поверка закончилась, мы построились в колонну по пять и в окружении надзирателей и вохровцев направились к бараку, стоявшему в двухстах метрах от нас. В бараке было три входа, в центральный из них мы так и вошли в колонне по пять.

Помещение было квадратным, вдоль стен и посередине стояли двухъярусные нары. Рядом со мной не оказалось никого из старых друзей. Некоторое время все занимались устройством постелей: вместо матрасов расстилали бушлаты, а вместо подушек клали мешки. Когда мы, наконец, с этим управились, то обнаружили, что барак закрыт на ключ. Это нас взволновало. Это могло означать, что готовилось нечто дурное. Но во время обеда барак открыли. Снаружи, перед самым входом уже стоял котел с горячей баландой. Мы подходили по очереди, держа в руках свои миски, а повар в белом переднике каждому наливал половник вкусной баланды. Нам разрешили немного походить вокруг барака и насладиться солнечным прекрасным днем. Пришел надзиратель и приказал нам возвращаться в барак. Когда он снова стал закрывать нас на ключ, мы его спросили, зачем он это делает.

– Приказ начальника, – ответил тот.

На следующее утро мы потребовали от надзирателя, чтобы он позвал начальника. Двин пришел в сопровождении начальника пересылки и других офицеров. Все мы вскочили со своих мест, и вскоре вокруг них образовался круг. Брагинский, которого и здесь назначили старостой, выступил вперед и спросил хорошо знавшего его Двина:

– Гражданин начальник, почему нас закрывают?

– Я отдал такое распоряжение, чтобы защитить вас, – ответил Двин.

– Как это понимать?

– Здесь находится много бандитов, приговоренных к двадцати пяти годам и ждущих отправки в Норильск. Они вполне могут вас ограбить.

– Мы не боимся, мы сможем сами себя защитить.

– Но я не могу допустить, чтобы началась кровавая резня.

– И все-таки мы вас просим не закрывать нас, – нажимали мы.

– Я подумаю об этом. Я посмотрю, что можно сделать.

На следующий день Двин снова пришел в наш барак и мы опять стали просить его разрешить нам свободное передвижение по зоне. Двин повторил, что он беспокоится о нас и что ему было бы неприятно, если бы с такими заслуженными людьми, как мы, произошло что-нибудь нехорошее. Мы посчитали его ответ искренним. В конце беседы Двин сказал, что днем он двери закрывать не будет при условии, что мы будем гулять вокруг барака. Мы согласились. Как только Двин покинул барак, мы вышли на свежий воздух и солнце. Тут же нас окружили заключенные из других бараков, желая увидеть это «чудо». Все это время на зоне распространялись различные слухи. Одни считали, что нас везут в Москву, чтобы вручить ордена за заслуги в строительстве города Норильска и выпустить на свободу. Другие утверждали, что слышали, как какой-то высший офицер рассказывал, что мы в Красноярске будем строить большой завод; нашу группу так и называли «этапом инженеров».

Уголовники, поддерживавшие здесь хорошие отношения с охраной и администрацией, постоянно обирали новичков до нитки. Награбленные вещи надзиратели выносили за зону и продавали, а добычу делили. В этом были замешаны не только рядовые надзиратели, но и офицеры.

Заключенные оставались в Пересылке до тех пор, пока за ними не приходил предназначенный для них транспорт. Не брали только тяжелых больных. Но и некоторые здоровые находились здесь более года – все они поддерживали тесные деловые контакты с администрацией. Двин возложил на начальника пересыльного пункты личную ответственность в случае, если с нами что-нибудь случится. Только его мы должны благодарить за то, что уголовники нас не трогали.

Через несколько дней мы наблюдали картину, как бандиты у входа в барак напали на группу молодых латышей. Перед возвращением латышей урки спрятались под нары. Ожидавшие нападения извне, латыши оставили у дверей охрану, а сами вошли в барак. И тут бандиты вышли из своих укрытий и принялись за грабеж. Решительные латыши стали отрывать доски от нар и бить ими бандитов. Было слышно, как урки завопили о помощи, и тут же первые из них стали выскакивать из барака с окровавленными головами. Прибежали на выручку своим подопечным и лагерные погонялы с надзирателями.

После этого происшествия в лагере несколько дней царил мир.

Нашими соседями по бараку были недавно прибывшие уголовники. Едва успев разместиться, они принялись за свое обычное воровство, но, поскольку они не принадлежали к местной клике, связанной с администрацией, украденные вещи были найдены тут же, в бараке. Большинство уголовников уже не раз бывали на зоне. Недолго наслаждались они «гуманной» амнистией, пожалованной Сталиным уголовникам после войны. Они снова принялись за свое преступное ремесло и снова получили по двадцать пять лет. Должен сказать, что они не остались в долгу перед Сталиным – такой брани в свой адрес он никогда в жизни не слышал. Чаще всего его называли «гуталинщиком», так как в больших городах России чистильщиками обуви большей частью были грузины или армяне.

– Скоро гуталинщику придет конец, – говаривали они, сопровождая эти слова отборной бранью.

Уголовники постоянно просили у нас махорки и продуктов.