Секта баптистов в тайге

Был в лагере и еще один человек, с которым я с удовольствием разговаривал, так как знал, что он не опасен. Это – старый кипятильщик Никифор. Семидесятишестилетний Никифор получил двадцать пять лет лагерей за то, что, по версии МГБ, являлся «руководителем американской шпионской и диверсионной банды». Этот сильный широкоплечий старик с длинной белой бородой бросался в глаза каждому. Из-за преклонного возраста он работал кипятильщиком. В теплые дни он выходил посидеть перед деревянной лачугой.

Как-то я, впервые проходя мимо него, поздоровался с ним.

– Ты, должно быть, не русский? – ответил Никифор на мое приветствие.

– Да, я не русский, я югослав.

– Каких только народностей тут нет!

– Да, здесь собралось пестрое общество, – согласился я.

– Как вы сюда попали? – спросил он.

– Это длинная история, и, возможно, когда-нибудь я вам ее расскажу.

– Войдите, – любезно пригласил он меня.

Я вошел вместе с ним в кипятильню. Мы поговорили несколько минут. С тех пор я часто приходил к мудрому старику. Я был уверен, что Никифор попал в лагерь из-за своей принадлежности к религиозной секте, ибо знал, как «ценится» в Советском Союзе свобода вероисповедания. Но история Никифора не была типичной и поэтому она заслуживает того, чтобы я о ней рассказал.

В 1907 году царские власти из окрестных курских деревень в Сибирь выслали Никифора и еще сорок крестьян за их принадлежность к какой-то религиозной секте. Эти несколько семей поселились недалеко от Ачинска и занялись хлебопашеством. Земли было много, давала она богатый урожай и крестьяне быстро пришли в себя. Здесь им никто не мешал справлять религиозные обряды. Баптисты построили даже церковь.

В 1914 году началась мировая война, военнообязанные получили повестки, но на вызов никто не явился. И ни с кем ничего не случилось. Прошла и революция, в которой также никто не участвовал. В Ачинске в 1918–1923 годах власти менялись часто. Сначала были Советы, затем чехи, потом Колчак, за ним меньшевики, пока, наконец, снова не пришли большевики. Крестьян не волновало, кто был у власти, до тех пор, пока их не трогали. В 1929–1930 годах началась коллективизация. Но и это было не так страшно для крестьян, и без того совместно обрабатывавших землю. Однако однажды в деревне появились агитаторы-атеисты, называвшие религию «опиумом». После того, как церковь превратили в никем не посещаемый клуб, крестьяне решили покинуть свои дома. После тщательных сборов в дорогу тронулась вся община, включая детей и стариков. Взяли они с собой и часть инвентаря и скотину. Зашли глубоко в тайгу. Этот поход продолжался десять дней. Ежедневно они устраивали привалы всего лишь на три-четыре часа. Многие не выдержали напряжения. Когда, наконец, они решили остановиться на каком-то лугу вблизи реки, чтобы заложить новую деревню, их было не больше ста восьмидесяти. За лето все построили себе крышу над головой. Первый год они питались зерном, которое принесли с собой, а зимой выкорчевали вокруг деревни лес для пашни. И уже первый посев принес такой обильный урожай зерна и овощей, что его хватило бы на три года. Земля была исключительно плодородной. Через несколько лет у крестьян было все и никто не жалел о покинутой деревне, и никого не интересовало, что происходило в других краях.

– Одежду мы шили из звериных шкур, а на зверей охотились с луком и стрелами, – рассказывал старик.

Когда израсходовали всю соль, крестьяне нашли какую-то заменившую ее траву. Светильники делали из смолы, которую собирали с коры деревьев. Более двадцати лет крестьяне жили в полной изоляции от мира. О войне узнали лишь через шесть лет после ее окончания.

Как-то зимой 1951 года начали бешено лаять собаки. Крестьяне испугались, поскольку почувствовали, что лай вызвали не дикие звери, иногда подбиравшиеся к деревне. Но собаки вскоре замолчали, и крестьяне успокоились. Прошла неделя. И в тот момент, когда крестьяне были в церкви, снова залаяли собаки. Вскоре появилась и группа солдат на лыжах. Они долго смотрели на деревню.

– Со мной было четыре мужчины и моя единственная дочь, – продолжал свой рассказ Никифор. – К нам подошел один солдат и спросил, кто здесь главный. Я ответил ему, что у нас нет главных, что все мы равны, и что существует лишь один главный и то – бог. В ответ солдаты громко рассмеялись и загнали нас в церковь.

– Что вы здесь делаете? – спросил нас командир.

– Это наш храм, и здесь мы молимся богу, – ответили мы.

– Да, да, молитвенный дом, – усмехнулся командир. – Где вы прячете радиопередатчик?

– У нас нет радиопередатчиков.

– Это мы сейчас проверим, – ответили солдаты.

Нас загнали в угол и строжайше запретили шевелиться. Закончив обыскивать храм, они велели нам выходить по одному и раздеваться. Так же тщательно они обыскивали нашу одежду. После обыска, поставив у входа двух часовых, солдаты ушли. Стемнело. Прошло несколько часов. Начался допрос. Я был последним, и моя очередь наступила только под утро. В избе за столом сидел офицер, в комнате было полно солдат.

– Ну, старик, говори. Твои помощники во всем признались.

– Что вам угодно?

– Где ты спрятал радиопередатчик и оружие?

– Я ничего не прятал. Все наше имущество у всех на виду.

Офицер схватил меня за бороду и притянул к себе так, что голова моя легла на стол. Он вытащил длинный нож.

– Если ты, собака, сейчас же не признаешься, я отрежу тебе голову.

Я ничего не ответил. Он снова поднял мою голову, потянув за бороду вверх. В его ладони остались лишь белые волосы.

– Даю час времени. Если за это время не сознаетесь, я подожгу все село и превращу вас в прах и пепел.

Через несколько часов меня вызвали снова.

– Старый человек, а занимаешься шпионажем, – произнес офицер.

Я молчал, я не знал, что такое «шпионаж».

– Ты будешь признаваться?

Я начал рассказывать о том, как мы бежали в тайгу, чтобы вдали от людей начать новую жизнь. Офицер все записывал в небольшой блокнот. После нескольких часов допроса меня выпустили из избы и разрешили вернуться домой. Там уже были сын и сноха, которых тоже допрашивали несколько часов. У каждого дома стоял солдат, и выходить во двор можно было только после его разрешения. Так продолжалось две недели. За это время солдаты привыкли к крестьянам и с удовольствием угощались за их столом. Беседуя с крестьянами, солдаты говорили, что командир отправился в райцентр и что после его возвращения они снова будут жить, как и прежде.

Но офицер вернулся с новыми солдатами. Через два дня они собрали всех крестьян и зачитали им постановление районного исполнительного комитета: это удаленное поселение переносится ближе к райцентру, чтобы приобщить сельчан к цивилизации. Существует опасность их одичания без школ и т. п. Офицер дал всем три дня на сборы. Крестьяне восприняли все это молча. Они легли на снег и долго молились богу. Женщины всхлипывали.

– На третий день, рано утром, мы были готовы к дороге. Солдаты в полном боевом снаряжении. Двести взрослых и восемнадцать детей отправились в далекий путь. Перед уходом мы накормили и напоили скотину. Рассвет нас застал в дороге. Часть женщин и детей сидела в санях, покрытых медвежьими шкурами, а мужчины все шли пешком. Солдаты на лыжах окружили нашу колонну. Днем мы шли, ночью солдаты натягивали палатки. Через десять дней мы прибыли в Ачинск. Женщин и детей поместили в одну большую тюремную камеру, мужчин – в другую. Следствие длилось два месяца. Нас обвиняли в связи с американской разведкой и в подготовке свержения советской власти. Среди нас лишь двое умели немного читать и писать, остальные были неграмотны и в протоколе вместо подписи ставили три крестика. А что было там написано, никто не знал. На суде мы заявили, что уже двадцать лет не видели иностранцев. Судья, однако, заметил, что большинство созналось в том, что деревню регулярно навещал американский шпионский курьер и приносил доллары. В доказательство этого утверждения он предъявил нам протоколы, где стояли наши три крестика. Всех нас приговорили к двадцати пяти годам лагерей. Детей у нас отняли.

Когда старик закончил, я спросил у него:

– Чем вы объясните, что ваше поселение в тайге было обнаружено? Может быть, кто-то из ваших решился пробраться так далеко вперед?

– Исключено, – сказал старик. – У нас не было необходимости удаляться от деревни дальше, чем на десять километров, так как у нас было, что человеку необходимо.

– Неужели за двадцать пять лет к вам не забредал ни один человек?

– Ни разу. Иногда мы слышали вдалеке выстрелы, но не более.

– Вы рассказывали, что однажды бешено залаяли собаки. Может быть, поблизости были охотники?

– Да, вероятно. Теперь мне ясно, что нас обнаружили охотники.

– Как ваше здоровье?

– Очень хорошо. Я должен быть здоров, так как мне предстоит еще долгая жизнь. Сейчас мне семьдесят шесть лет, а мне нужно прожить еще двадцать пять. Я не могу оставаться должником Советского государства и великого Сталина.