Эфраим Зурофф. Литва в моей жизни

С самых юных лет Литва очень много для меня значила. Здесь родился мой дед – зейде, как это называется у евреев, Шмуэль Лейб Зар (в Америке его имя почему-то превратилось в “Самуэль Л. Сар”). Дед очень во многом повлиял на мою жизнь – даже еще до моего рождения. На самом деле это он выбрал мне имя в честь одной из жертв Катастрофы в Литве. Это было решение, которое мистики сочли бы роковым для моей человеческой жизни.

Я все еще храню телеграммы, которые посылали друг другу отец и дед, когда я родился. “Эстер родила мальчика”, – написал мой отец тестю, который в то время занимался помощью пережившим Катастрофу евреям в европейских лагерях для беженцев. И мой зейде сразу же ответил: “Предлагаю имя Эфраим”. Скорее всего, тогда, в августе 1948 года, он уже был уверен, что самый младший из его братьев, Эфраим (один из шести), был убит во время Холокоста в Литве. Так вот, его предложение было принято, и родители вместо предполагавшегося Моше Даниэль назвали меня Эфраим Яков.

Дедушка не только выбрал для меня имя, но и решал вопросы моего образования, предлагая школы, которые я должен был посещать, и интересуясь моими успехами. Никогда не забуду открытку, которую он прислал мне из отпуска в Майами в ответ на мое письмо. В этом письме я хвастался, что чистил снег и заработал деньги. Он написал, что готов заплатить мне столько же, сколько я заработал бы, чистя снег, если я это время проведу за учебой. Он оказал огромное влияние на мою жизнь – еще и потому, что дедушка был одной из главнейших фигур Иешивы-университета в США – важнейшего современного ортодоксального учебного заведения.

Мои родители встретились тоже по замыслу деда. Он выбрал моего отца как одного из наиболее способных студентов, видя в нем и возможного зятя. Моему отцу едва исполнилось 24 года, когда он стал преподавателем. Так что в нашей семье дед был настоящим патриархом и примером для всей мужской части родни.

Мой дед гордился тем, что он литвак. Он был уверен, что литваки необыкновенно умны и талантливы. У него был явный комплекс литвацкого величия. Это сочетание – интеллектуальный анализ со стороны деда и “бубба майсес” (бабушкины сказки) с другой – очень сильно на меня повлияло.

Странно, но тема Холокоста в нашей семье не поднималась, и тот факт, что брат моего деда Эфраим был способным исследователем Талмуда, для нас значил больше, чем трагическая гибель в Литве его самого, его жены Бейлы и сыновей Гирша и Элиягу. Лишь намного позже я узнал подробности их гибели. В то время я уже втянулся в тему Холокоста в Литве и других местах. Новые для меня факты еще больше связали меня с Литвой.

Впервые я прибыл в альте хайм – на родину предков, когда Литва еще входила в состав Советского Союза. Я уже с 1970 года жил в Израиле, и в 1985 году израильское правительство предложило мне поехать в Советский Союз и встретиться там с так называемыми “отказниками”, то есть евреями, которые хотели эмигрировать в Израиль, но советская власть им этого не позволяла. Люди, с которыми нам предстояло встречаться, были сионистами, преподавателями иврита. Организаторы искали людей, которые приехали жить в Израиль из западных стран, еще имели паспорта этих государств и, таким образом, могли поехать в Советский Союз, притворившись туристами. Я выбрал для себя Вильнюс, и мне разрешили поехать туда.

И вот осенью 1985 года я впервые приехал в Вильнюс. Мне очень хотелось съездить в Панеряй, где был убит брат моего деда Эфраим. Я знал, что мне не попасть в Линкменис, поскольку туристы с Запада не могли свободно путешествовать по стране. Однако Панеряй – это все еще Вильнюс. Накануне запланированной нами поездки в Панеряй мы столкнулись с КГБ.

Как в каждом городе СССР, в котором побывали, мы пошли в синагогу – евреям в Советском Союзе не запрещено было ее посещать. Конечно, среди молящихся всегда находился внедренный человек – агент КГБ. Когда мы в тот день пришли на вечернюю молитву, в синагоге были только старики и всего один молодой человек, он-то и вызывался показать нам еврейский Вильнюс.

Мы все вместе свернули с улицы Пилимо, где находилась синагога, на улицу Басанавичюса. Внезапно двое мужчин в гражданской одежде напали на нашего проводника и повалили его на землю. Потом велели нам немедленно вернуться в гостиницу, где на следующее утро нам предстоит разговор. На следующее утро мы спустились в вестибюль гостиницы “Литва” и стали ждать назначенного разговора. Никто так и не появился. Мы отправились в Панеряй – если им понадобится, они все равно нас найдут, где бы мы ни были.

Три десятилетия спустя, летом 2015 года, подав в Литве просьбу, я получил архивную справку КГБ, в которой было написано, что наш разговор в синагоге прослушивался – слушали и информировали КГБ сотрудники милиции. Были ли они в синагоге или слушали из стоявшей поблизости машины – этого мы уже не узнаем…

Охота за нацистами в Литве

Двинемся дальше, во времена распада Советского Союза. Удивительная новость: Литва становится независимым государством, и это пробуждает у меня множество надежд. То, чего десятилетиями и представить себе было нельзя, теперь, в новых политических обстоятельствах, скорее всего, станет возможным. Я принялся писать статьи, в которых говорил о том, что свободная Литва должна добросовестно посмотреть на свое кровавое прошлое – на Холокост. “Будем ждать справедливости от Литвы” – эта статья, напечатанная в марте 1990 года в ежедневнике Jerusalem Post, была словно бы стартовым выстрелом для моей многолетней деятельности в Литве.

Первая моя встреча с независимой Литвой состоялась в июне 1991 года при довольно своеобразных обстоятельствах. Литва пригласила большую израильскую делегацию, в том числе и людей, переживших Холокост в Вильнюсе, на открытие нового монумента в Панеряе. На этом монументе уже не будет советских надписей, маскирующих происхождение и жертв (евреев), и палачей (большей частью литовцев). Уже не будет мелких памятников там, где были убиты около ста тысяч человек, из которых семьдесят тысяч – евреи. Однако только во время церемонии открытия этого памятника, под проливным дождем, я начал осознавать, с какими трудностями придется столкнуться евреям при решении связанных с Холокостом вопросов как в Литве, так и в других посткоммунистических государствах. Эти вопросы связаны и с поминовением жертв, и с преследованием убийц, и с документированием истории, и с образованием, и особенно со сложной проблемой реституции.

Главный оратор на этой церемонии, премьер-министр Литвы Гедиминас Вагнорюс, пытался умалить и масштаб трагедии, и роль литовских убийц в уничтожении еврейской общины в Литве. “Мы не должны забывать о том, что эта трагедия произошла не в одно мгновение, но продолжалась самое меньшее три месяца”, – торжественно произнес Гедиминас Вагнорюс, сократив три года убийств до трех месяцев.

Еще того хуже – он попытался охарактеризовать участие местных жителей в массовых убийствах евреев как действия преступной группировки, хотя факты свидетельствуют о том, что с нацистами сотрудничал весь спектр литовского общества – от ксендзов и интеллигентов до криминальных элементов и хулиганов. Так вот, по мнению Вагнорюса, подвиги литовцев, спасавших евреев во время Холокоста, и общие усилия евреев и литовцев по восстановлению независимости Литвы куда важнее для истории, доброго имени страны и совести нации, чем действия преступной группировки.

Таким образом, в самом начале независимости, на самом высочайшем уровне, Холокостом пренебрегли, провозгласив ложную симметрию между небольшим числом тех, кто спасал евреев, и тысячами тех, кто активно участвовал в истреблении практически всей еврейской общины Литвы. Так вот, если кто-то надеялся, что литовцы открыто взглянут на кровавое прошлое страны и действительно попытаются привлечь к ответственности нацистских преступников, то, слушая Вагнорюса, он должен был понять, что его надежды рушатся.

После церемонии в Панеряе мне удалось добраться до местечка Линкменис – штетла, где родились мой дед и пять его братьев. Мой дед Элиягу совсем молодым утонул в озере, и вдова, моя бабушка (буббе) осталась одна с шестью сыновьями. Это была очень волнующая поездка, прежде всего потому, что в местечке не осталось никаких признаков, свидетельствующих о том, что целыми десятилетиями, а может, и столетиями здесь жили евреи. Путь на землю моих предков был открыт и достижим, но никто там уже не помнил прошлого моей семьи.

Это я пишу теперь, когда после того посещения Литвы прошла четверть века, когда страна вновь обрела независимость и получила возможность впервые в своей истории взять на себя ответственность за свое прошлое. Я стремлюсь к этому все двадцать пять лет своего общения с Литвой, общения со страной, в которой родились и выросли мои предки и с маминой стороны, и со стороны отца. Четверть века я стремлюсь к тому, чтобы память жертв почитали, привлекая к ответственности убийц, чтобы историческая правда об участии литовцев в Холокосте была раскрыта и стала известна и в Литве, и за ее пределами. Мне было очевидно, что эта задача – не из легких и что мои старания в Литве оценены не будут. Однако мне казалось, что, выполняя эту миссию, я не должен стремиться ни к компромиссам, ни к популярности. Враждебное отношение литовцев ко мне и к тому, что я делал, было ценой, которую мне придется заплатить, и я об этом знал.

Теперь, двадцать пять лет спустя, я не жалею о том, что выбрал этот путь, но признаюсь, что недооценивал все те трудности, с которыми пришлось столкнуться. Я не мог себе представить, что спустя четверть века Литва еще больше отдалится от правды и станет, будто слово Божие, распространять по миру искаженные факты о Холокосте и двойную теорию геноцида. Согласно этой теории, геноцид, осуществленный Сталиным, и Холокост равнозначны. Все равно я не думаю, что моя борьба за правду окончена, и уверен, что ложь, распространяемая властью и организациями, которые она финансирует, не будет всемогущей. Однако “победы”, наверное, удастся добиться лишь в отдаленном будущем, когда историки Литвы и другие известные люди бросят вызов рассказу, впервые сфабрикованному после начала независимости. А я могу утешать себя хотя бы тем, что не предал жертв Холокоста в Литве и не принизил их память.

Человек, вдохновивший меня выбрать такой жизненный путь и упорно по нему идти, – это прославленный охотник за нацистами Симон Визенталь, чьим именем назван наш центр. Когда его спросили, почему он после окончания войны отказался от карьеры архитектора и стал охотиться за нацистами, Симон ответил: “Я не религиозен, но верю, что существует не только этот мир. Я уверен, что после смерти мы все попадем на небо и встретимся там с жертвами Холокоста. Они сразу скажут нам: «Вам повезло, вы выжили, вы сберегли свою жизнь и сохранили много ее даров. Как вы распорядились этими дарами? Что сделали со своей жизнью?» Некоторые из нас ответят: «я стал бизнесменом», другие – «я стал юристом», третьи – «я стал учителем». Я хочу ответить им так: «Я не забыл вас».”

Это путешествие с врагом – важная часть книги “Свои”, и вместе с тем своеобразное примирение, а может, даже и прощание с Литвой, передающее факел памяти о Катастрофе литовцам, в том числе – и автору книги Руте Ванагайте, которой хватило смелости признаться, что и ее родственники участвовали в Холокосте. “Свои” – это попытка открыто сказать, что убийства местных и привезенных из других стран евреев были трагедией Литвы, и эта трагедия будет бросать тень на прекрасную страну до тех пор, пока ее не осознают и не признают. Только тогда, когда вы, литовцы, поймете, что мой народ, убитые евреи, хоть они и были другой веры, с другими традициями, вели другой образ жизни, тоже были своими для вас, – только тогда в вашей стране начнется настоящий процесс исцеления. Я на это надеюсь и об этом молюсь.