Линкменис / Лингмян

В конце XIX века в Линкменисе жили 297 евреев (35,1 % всего населения)[164].

Первое местечко в Литве, куда приехали два врага – родина дедов Эфраима Зуроффа. Дед Зуроффа утонул в озере Жездрас. Эфраим до сих пор боится воды. В Линкменисе до войны жили двадцать три еврейских семьи.

Рядом с озером Жездрас – деревня Пажездрис. От Линкмениса, а стало быть, и от еврейских домов, до этой деревни полтора километра. В деревне Пажездрис родился Адомас Лунюс, командовавший партизанами, которые убивали евреев.

Что здесь произошло в 1941 году? Свидетельства сохранились в делах, хранящихся в Литовском особом архиве.

Свидетель Билейшис, житель Линкмениса, рассказывает:

В начале войны Германии против СССР в местечке Линкменис и его окрестностях действовал так называемый “партизанский отряд”, командиром которого был сидящий сейчас напротив меня Лунюс Адомас, членом этого “партизанского” отряда был и я. Как командир отряда Лунюс был вооружен пистолетом.

Точно не припомню, но приблизительно в конце июля 1941 года Лунюс Адомас собрал в помещении, где раньше было пожарное депо, а в то время – штаб, всех членов отряда. На этом собрании было человек примерно тридцать-сорок. В том числе и я. Тогда Лунюс Адомас, обращаясь к нам, “партизанам”, “повстанцам”, сообщил, что необходимо согнать все еврейские семьи в помещение школы в деревне Дваришкяй. В тот раз Адомас Лунюс всех повстанцев разделил на группы по четыре-пять человек. Лунюс дал каждой группе задание – какую конкретно еврейскую семью она должна забрать и доставить в помещение деревенской школы в Дваришкяй. Помню, что я с двумя незнакомыми “партизанами” получил задание доставить на место сбора одну еврейскую семью, фамилию не помню. Выполняя это задание, я пошел в дом той семьи, в семье было три или четыре человека, сейчас в этом доме живет Шеренас Юргис.

Когда я вместе с другими пришел уводить еврейскую семью, мы им предложили идти вместе с нами к деревенской школе в Дваришкяй. Мы привели еврейскую семью к школе, где нас встретил Адомас Лунюс, который мне и другим “партизанам”, “повстанцам” предложил доставить евреев на поляну, которая была за деревней Дваришкяй, неподалеку от озера Усяй. Как он сказал, мы там найдем место сбора. Когда мы привели евреев на поляну рядом с озером, там уже были евреи, которых конвоировали другие “партизаны”. Помню, что евреи сидели на земле одной кучей, а “партизаны” стояли рядом и их сторожили. Приведенных нами троих евреев мы посадили туда, где уже сидели другие евреи.

Всего на этой поляне было собрано около пятидесяти советских граждан еврейской национальности, может, больше, а может, и меньше. Когда всех евреев собрали на поляне у озера, пришел Адомас Лунюс, который осмотрел место сбора и дал команду всем евреям лечь на землю лицом вниз, что они и сделали.

Потом Лунюс сказал: будем расстреливать евреев, и “партизаны” должны будут начать стрелять по его сигналу, то есть когда он выстрелит из пистолета.

Лежавшие на земле евреи, услышав, что их расстреляют, начали кричать и плакать. Стоя рядом с местом расстрела, я хорошо видел, что Адомас Лунюс выстрелил из пистолета, но куда он стрелял, вверх или в лежащих евреев, я не видел.

После его выстрела, это было примерно в 11–12 часов дня, все “партизаны” (повстанцы), у которых было оружие, начали расстреливать лежащих на земле евреев. Расстрел советских граждан еврейской национальности продолжался примерно 15 минут. После расстрела евреев Адомас Лунюс обратился к повстанцам, у которых не было оружия, и сказал, что желающие могут идти домой, что я и сделал.

Несколько дней спустя из квартир расстрелянных евреев в синагоге в Линкменисе были собраны еврейские вещи, а потом некоторые вещи получили “партизаны”, среди них и я получил два полотенца, скатерть и еще что-то, но что – не помню[165].

Говорит Адомас Лунюс:

Я не вполне согласен с некоторыми показаниями свидетеля. […] Повстанцы просили у меня разрешения расстреливать евреев, раздев догола, забирать у них часы, кольца и другие ценности, однако я запретил это делать и дал команду расстреливать евреев в одежде. […] Показаний свидетеля о том, что после моей команды “Огонь” он сбежал с места расстрела, я не подтверждаю. Случаев бегства повстанцев с места расстрела вообще не было[166].

Свидетель Владас Клюкас, живший рядом с местом расстрела:

Я увидел из своего окна, как члены отряда повстанцев гонят евреев на поляну у озера Усяй. Мне стало интересно, что повстанцы сделают с евреями. Я пошел в свой сад и, прячась за деревьями, вошел в сарай, который находился во дворе у Миколаса Пиланиса. Войдя в сарай, я залез, как по лестнице, по приколоченным к стене доскам и стал смотреть через дыру размером 30 см в стене сарая, через которую хорошо было видно поле рядом с деревней Дваришкяй. Со своего наблюдательного поста я видел советских граждан еврейской национальности, которые сидели на земле. […] Кто-то из евреев стал просить повстанцев позволить им перед смертью помолиться. Как евреи молились – сидя или лежа, – за давностью событий не помню.

Когда расстрел закончился, я вышел из сарая и решил пойти посмотреть своего коня, который пасся на расстоянии примерно 300–400 метров от места расстрела. Когда я шел посмотреть коня и прошел примерно 20–25 метров, кто-то из повстанцев подозвал меня к месту расстрела, и когда я подошел, Адомас Лунюс показал мне лопату и велел копать яму. Нас было несколько человек, и мы выкопали четыре или пять ям[167].

Свидетель Алекна, 7 января 1960 года в кабинете 157 спецотдела КГБ. Очная ставка происходит при электрическом освещении[168], на литовском языке, через переводчика Тарашкявичюса. В протоколе записано:

Летом 1941 года, в начале войны Германии против СССР, я шел через местечко Линкменис, где встретил Лунюса – он сейчас сидит напротив меня, – который предложил мне вступить в отряд повстанцев под его командованием, еще он сказал, что, если я вступлю в отряд, меня не мобилизуют в немецкую армию и не угонят в Германию. Узнав об этом, я дал Лунюсу согласие вступить в отряд повстанцев. Таким образом, я в отряде командира Лунюса пробыл две недели.

Помню, что два раза по приказу Лунюса я сторожил в Линкмянской синагоге вещи евреев, собранные у расстрелянных евреев, которые жили в Линкменисе. Помню, что Лунюс мне сказал: иди постереги еврейские вещи, потому что их могут растащить. В комнате в штабе отряда стояли винтовки, я пошел и взял себе винтовку и пошел сторожить, в той комнате, где были винтовки, находился и Лунюс, у которого и были ключи от синагоги.

Приблизительно через четыре-пять дней Лунюс сказал мне, чтобы я следил за другими повстанцами, которые стояли на посту у синагоги, как он сказал – чтобы они, будучи на посту, через окна не вытаскивали вещи, что я и сделал.

Через несколько дней кто-то из повстанцев сказал мне, что в какой-нибудь день я должен пойти в синагогу, и там я получу часть еврейских вещей, которые комиссия под руководством Лунюса будет раздавать повстанцам. В тот день я пришел к дверям синагоги, и кто-то из повстанцев дал мне кальсоны, простой воротник и еще какие-то мелкие вещи. Получив эти вещи, я ушел[169].

Отряд повстанцев под командованием Адомаса Лунюса убил семьдесят человек. В том числе – девять детей. Приказ убивать Лунюс получил в каком-нибудь штабе, скорее всего, от нацистов. Своих соседей расстреливали не все повстанцы из отряда, а только те, кто раньше служил в армии независимой Литвы – по одному в каждой группе повстанцев. Только у них были винтовки. Так сказано в протоколах допросов.

Когда Лунюс руководил убийствами, ему было 26 лет. У него были жена и двое детей, которые жили там же, в деревне Пажездрис. Про его семью в деле записано все – и про отца, и про детей, и про других родственников. Старшая сестра Лунюса в то время, когда брата арестовали, жила в Австралии. Ее фамилия – Ванагене. Мне даже не по себе стало, когда я это прочла. Может ли быть, что Она Ванагене, сестра убийцы, – жена кого-то из моих родственников? Я никогда этого не узнаю, но иногда думаю о том, как все мы связаны…

В 1950 году Адомас Лунюс был в первый раз арестован и приговорен к пяти годам лишения свободы по статье 117 Уголовного кодекса. Тогда КГБ было неизвестно, что он убивал людей. Вернувшись из заключения, Адомас Лунюс создал новую семью на новом месте. Во второй раз он был арестован 25 декабря 1959 года. В Рождество.

Личные вещи арестованного Адомаса Лунюса, сданные на тюремный склад:

Кожаный ремень – один

Шерстяной пиджак – один

105 рублей 05 копеек

(Подпись кладовщика)

Ведь везде у арестованных прежде всего отнимают то, что можно использовать, чтобы повеситься.

В следственном изоляторе заключенный Адомас Лунюс жаловался на боли в плече, и 23 мая 1960 года тюремный хирург д-р Овсеюс начал лечение. Сделав рентгеновский снимок области плеча, доктор нашел у Лунюса неподвижность плечевого сустава.

Предписанное пациенту лечение:

1. Прогревание (парафин, “Соллюкс”)

2. ЛФК и массаж.

Помогло ли лечение – неизвестно. Несколько месяцев спустя, в сентябре 1960 года, смертный приговор Лунюсу был приведен в исполнение. Его дочке было тогда пять лет.

июль 2015 года

Семьдесят четыре года спустя после гибели евреев из Линкмениса мы с Эфраимом Зуроффом стоим на лужке, где в июле 1941 года евреев по приказу Адомаса Лунюса сначала посадили на землю, потом уложили лицом вниз. Наверное, он все же разрешил им помолиться. И не раздел догола, расстрелял одетыми. Поступил гуманно. Лес вокруг красен от малины – в этом году ее особенно много. Может, и тогда, в июле 1941-го, так было? Путешествуя по Литве, мы увидим огромные ягодники на всех местах массовых убийств. Зурофф никогда в жизни не видел лесной малины. И вот как увидел. А мне, когда я смотрела на ягоды малины, вспомнилось давно читанное стихотворение Марины Цветаевой:

Сорви себе стебель дикий

И ягоду ему вслед:

Кладбищенской земляники

Крупнее и слаще нет.

Эфраим Зурофф стоит рядом с памятником и читает кадиш – поминальную молитву. Молится, а потом поет. Не знаю, как мне себя вести, и потому стою поодаль и жду, пока он закончит. И тут слышу странный звук. Очень странный. Охотник за нацистами плачет.

Здесь же, совсем рядом с местом расстрела и памятником, – усадьба. Мужчина трактором убирает сено, женщина пропалывает грядки в огороде. Подхожу, спрашиваю про убийства, которые совершались прямо у них под окнами – под окнами у их родителей или дедушек и бабушек, потому что эти двое слишком молоды, сами они ничего видеть не могли. Здесь жили их родители. Женщина показывает нам старый сарай. В тот день, когда отряд Лунюса расстреливал евреев, белоповязочники на полдня закрыли всех детей из деревни Дваришкяй в этом сарае и стерегли их, чтобы не вылезли оттуда и не увидели. Хлев Миколаса Пиланиса на холме уже развалился, а сарай этот еще стоит. А кто, спрашиваю, расстреливал. Литовцы, все они были литовцы, из Линкмениса, отвечает женщина. Так отец говорил. И родители моего мужа, и они были в этом сарае, когда расстреливали евреев. Они знали и тех евреев, и тех литовцев.

Соседняя изба. Здесь живет одинокая девяностолетняя старушка Янина. Она все помнит. Так сказала соседка. Но она не расскажет. Муж Янины был партизаном. Долго сидим в доме у старушки. Не хочу, не скажу, говорит она. Кто расстреливал? Немцы, отвечает, только немцы. Потом все-таки рассказывает:

Молодая была. Когда евреев вели расстреливать, я была у соседских дочек по ту сторону дороги. Вели прямо мимо нас. Мы думали, что их увели из домов, говорили, на собрание. Мы решили, что, пока их не будет, в их домах сделают обыск, а потом их приведут обратно. Пока сидели, слышали выстрелы. Когда выстрелы стихли, я вернулась домой, и только потом от мамы узнала, что всех евреев расстреляли.

Мужа Янины, когда вернулись русские, застрелили люди из истребительного батальона. Ее саму сослали в Сибирь – видно, из-за мужа. Был ли будущий муж Янины, партизан, на поляне в то время, когда расстреливали евреев? Не знаю. Хочу спросить фамилию старушки, но зачем? Чтобы и ее поискать в архивах среди перечисленных убийц? Но ведь эта одинокая старушка, живущая в убогом домишке, здесь ни при чем. Прощаемся. Вижу на стене фотографию в рамке – красивый молодой мужчина. Это он, ваш муж? Нет. Это сын, говорит она. Единственный. Умер уже.

Идем к машине, собираемся ехать дальше. Нас догоняет женщина, которая познакомила с Яниной, хочет дать только что выкопанной картошки, лука. Она не хотела ни идти с нами к Янине, ни разговаривать. Узнала меня, видела по телевизору. Отдавая картошку, сказала, почему не хотела ни говорить, ни участвовать в этом: “Ай, еще напишете или по телевизору расскажете… Не хочу”.