Эфраим Зурофф Литва и Холокост[208]

Один из самых болезненных вопросов, на которые приходится отвечать молодым демократическим государствам Восточной Европы, возникшим на обломках Советского Союза, – как осмыслить историю Холокоста на собственных территориях. Сам по себе мучительный и трудноразрешимый, применительно к восточноевропейским землям он осложняется двумя отягчающими обстоятельствами. Одно из них – небывалый по масштабам и жестокости коллаборационизм. Если на других оккупированных территориях местные жители сотрудничали с нацистами только на первых стадиях “решения еврейского вопроса” (выявление евреев, дискриминация их как неарийцев, сбор в гетто и депортация), но не убивали еврейских соседей собственными руками, во многих странах Восточной Европы пособники оккупантов активно участвовали в массовом уничтожении евреев, прежде всего “своих”, но, бывало, и привезенных из других мест. Стоит ли говорить, что эта немаловажная “особенность” крайне затрудняет разговор о Холокосте в постсоветских странах.

Другое препятствие состоит в том, что четыре с лишним десятилетия советской власти повлияли на отношение к трагедии европейского еврейства и надолго определили трактовку участия местных жителей в преступлениях против соседей. На это есть три причины. Во-первых, в высшей степени политизированный нарратив Второй мировой войны и Холокоста, который навязывали жителям Советского Союза и стран социалистического лагеря. Ирония состоит в том, что представления о коллаборационизме во многих случаях были близки к истине, поскольку об этом неизменно говорилось на суконном языке советской риторики, дескать, “буржуазные гитлеровские фашисты” убивали “мирных советских людей”, а сама тема использовалась в идеологических целях, ее нередко воспринимали скорее как пропагандистский ход, а не как историческую правду.

Вторая причина (она связана с первой) состоит в том, что все годы своего существования Советский Союз последовательно отказывался признать небывалую трагедию европейских евреев и очевидность того, что евреи были единственным народом, который нацисты обрекли на полное уничтожение. Подобное допущение перечеркивало бы общепринятый нарратив “Великой Отечественной войны”, в котором Вторая мировая война изображалась как эпическая битва между двумя идеологическими титанами – нацизмом и коммунизмом. Если западный мир в большинстве своем признал Холокост невиданным по масштабам преступлением, направленным исключительно против евреев, многие жители постсоветской Восточной Европы долгое время вообще не знали этого понятия. Кроме того, советская историография целенаправленно отрицала националистический характер коллаборационизма. При том что многие местные жители, участвовавшие в массовых убийствах евреев, несомненно, были движимы националистически окрашенным патриотизмом, ангажированные историки, идеологически приверженные мифу о “братстве народов”, подчеркивали классовое происхождение убийц и намеренно “не замечали” их национальность; это также ставит под вопрос достоверность советского нарратива.

Третья причина связана с многочисленными послевоенными судами над местными коллаборационистами. С одной стороны, в Советском Союзе удалось найти и привлечь к ответственности достаточно много людей, так или иначе причастных к Холокосту, однако далеко не всегда их судили за то, что они убивали евреев. Чаще всего, обвинение шло по политической линии и было заведомо несправедливым в глазах местных жителей. С другой – за счет многочисленных процессов над “гитлеровскими пособниками” создавалось ложное впечатление, будто Советам удалось наказать всех коллаборационистов, конечно, кроме тех, кто скрывался за границей. Как следствие, новые демократические страны, часто не без обиды, отторгали саму мысль о необходимости разыскать и покарать нацистских военных преступников, и местные власти упорно не понимали, зачем это нужно делать.

Вскоре после того, как многие страны Восточной Европы обрели независимость, тема Холокоста приобрела для них особую остроту в связи с тем, что отношения с Израилем и евреями всего мира в целом рассматривались как один из важнейших критериев вхождения в Европейский Союз и НАТО, куда стремились молодые европейские государства. Поэтому с первых лет независимости они вынуждены были отвечать на шесть относящихся к Холокосту практических вопросов, считаться с шестью основными требованиями, какие Израиль и евреи всего мира считали необходимыми условиями долгожданного примирения. В общем виде они формулировались следующим образом:

1. Открытое признание вины и публичное покаяние за участие в Холокосте.

2. Поминовение жертв.

3. Привлечение к ответственности остающихся безнаказанными местных коллаборационистов.

4. Документирование (создание точных и достоверных исторических нарративов).

5. Просвещение (в том числе преподавание истории Холокоста в средней школе, переработка и дополнение учебных пособий).

6. Реституции и компенсация ущерба.

7. Решимость совершить эти шаги стала наилучшим показателем того, насколько та или иная страна готова честно и ответственно признать Холокост частью собственного прошлого.

Разумеется, подобные требования вполне оправданны и закономерны. Естественно ожидать, что страны, жители которых активно участвовали в массовом уничтожении евреев, признают свою вину и публично покаются. Столь же естественно предположить, что в странах, отказавшихся от исторических концепций, навязанных предшествующим режимом, появятся новые работы по истории, а также школьные учебники с непредвзятым рассказом об истории Второй мировой войны и Холокосте. Конечно, с реституциями и с наказанием бывших коллаборационистов дело обстоит гораздо сложнее, но оба этих требования, и в особенности последнее, – необходимые условия примирения. С самого начала было очевидно, что полностью восстановить справедливость и возместить потери мы не сможем никогда, но если удается найти и должным образом покарать хотя бы наиболее злостных пособников нацистов, это, несомненно, пойдет на пользу всему обществу. Не менее ценно искреннее стремление вернуть еврейскую довоенную собственность, особенно если этому сопутствуют усилия честно и ответственно ответить на другие вопросы, которые ставит перед человечеством Холокост.

Тем не менее, как показали события последних двадцати пяти лет, в постсоветской Восточной Европе разговоры о Холокосте зачастую сводятся к высоким, но пустым словам. Один из наглядных примеров тому – Литва, в течение долгого времени уходившая от попыток честно осмыслить причастность собственного народа к уничтожению соседей, а попутно и от признания Холокоста небывалым по масштабу геноцидом. Этот процесс, известный как искажение или замалчивание Холокоста, не стоит путать с куда более частым огульным отрицанием трагедии. Именно он все громче заявляет о себе в последние годы (особенно с тех пор, как страны Балтии стали полноправными членами Евросоюза и НАТО), посягает на память о Холокосте, мешает распространению неискаженных знаний о нем, и это обстоятельство объясняет, почему книга Руты Ванагайте исключительно важна не только для литовцев.

Чтобы полнее понять литовскую ситуацию, понадобится исторический экскурс. До войны в Литве проживало около двухсот двадцати тысяч евреев. Уцелело не более 4 %, то есть около восьми тысяч человек, меньше, чем в какой-либо из крупных еврейских общин, если не считать Эстонии, где было около четырех с половиной тысяч евреев, из них трем с половиной тысячам удалось бежать на соседние территории, а оставшуюся к приходу нацистов тысячу уничтожили почти полностью. Почти все литовские евреи были расстреляны неподалеку от своих домов или в местах массовых расстрелов, например в Понарах (пригород Вильнюса). В большинстве случаев “акцию” проводили сотрудничавшие с нацистами литовцы.

В конце войны оставшихся тридцать тысяч евреев депортировали из Литвы. Пять тысяч из них, главным образом, старикови детей, вывезли в Польшу, в лагеря смерти Аушвиц и Собибор, примерно пятнадцать тысяч человек отправили в созданные на территории Латвии и Эстонии трудовые лагеря, где большинство их них были убиты, и еще десять тысяч выслали из каунасского и шауляйского гетто на верную смерть в Германию.

Помимо огромного множества жертв, есть еще несколько весомых причин, объясняющих многолетнее нежелание Литвы открыто и честно размышлять о Холокосте как о странице собственной недавней истории. Прежде всего, это беспрецедентный по масштабам коллаборационизм местных жителей, активно участвовавших в массовых убийствах и с особым рвением способствовавших “окончательному решению еврейского вопроса”. Точного числа литовских коллаборантов не знает никто, однако по данным наших исследований, в той или иной форме – от подстрекательства до расстрелов – к уничтожению евреев причастны по меньшей мере двадцать тысяч литовцев.

Во-вторых, не стоит забывать, что после того, как в июне 1940 года Литва была оккупирована Советским Союзом, часть литовских государственных деятелей создала Фронт литовских активистов (ФЛА), многие члены которого горячо поддерживали Третий рейх и призывали местное население убивать евреев. Однако, несмотря на весьма сомнительное прошлое, в демократической Литве они были объявлены народными героями. Аналогичная проблема возникает и в связи с героизацией некоторых наиболее выдающихся участников послевоенного антисоветского сопротивления, в годы Второй мировой войны участвовавших в преследованиях и массовых расстрелах евреев. Разумеется, подобные преступления автоматически “отменяют” все прочие заслуги, однако в Литве, равно как и в других странах постсоветской Восточной Европы, на это нередко смотрят иначе.

Третья, не менее веская, причина кроется в том, что во многих местах, главным образом в провинции, большинство карателей были добровольцами, а кое-где немцы или австрийцы вообще никого не расстреливали; “решение еврейского вопроса” полностью брали на себя литовские “белоповязочники”. Так было, к примеру, в Лаздияйе, Тельшяйе, в Йонишкисе, в Дубингайе, в Бабтайе, в Варене и в Вандзёгале, а в Онушкисе, Вилькавишкисе и Вирбалисе нацисты оказывались на местах расстрелов только для того, чтобы сфотографировать “акцию”.

Четвертое обстоятельство, которое также следует иметь в виду, – преобладание антиеврейских настроений в довоенной литовской среде. Во многих городах, местечках и деревнях литовцы, зачастую с подачи ФЛА, устраивали еврейские погромы еще до появления войск вермахта, и это еще раз подтверждает, что нередко они убивали своих еврейских соседей по собственной недоброй воле.

Пятая причина связана с тем, что к преступлениям оказались причастны все слои литовского общества, в том числе духовенство, интеллигенция, люди умственного труда. Конечно, среди тех, кто непосредственно участвовал в карательных акциях, было много недоучек или вообще безграмотных, но литовская элита – политическая, религиозная, культурная, интеллектуальная – тоже сыграла немаловажную роль в уничтожении евреев.

Шестым фактором можно назвать географический масштаб трагедии, которая не обошла стороной ни одну из двухсот двадцати литвацких общин, разбросанных по всей стране. До войны евреи составляли около десяти процентов населения оккупированной Литвы, общины существовали до последнего дня, и все они были стерты с лица земли при активном содействии местных коллаборантов.

Седьмая причина состоит в том, что литовцы убивали евреев не только в собственной стране. Несколько тысяч мужчин, служивших во вспомогательных полицейских частях, помогали проводить расстрельные “акции” в Белоруссии и Польше.

Наконец, восьмая причина – это участие литовцев в уничтожении евреев, депортированных в Литву из Германии, Австрии, Франции, а также из Протектората Богемии и Моравии. Если уточнить, что расстрелам нередко предшествовали унижения, изощренно-жестокие издевательства над раввинами и уважаемыми членами общин, а также помнить, что большинство коллаборантов были убежденными радикальными националистами, становится понятно, почему Литве так трудно дается прямой разговор о Холокосте.

Гораздо легче, по крайней мере, на первый взгляд, поминать жертв, однако и тут немедленно обнаружилось множество “подводных камней”. Каждый год в Литве проходит множество мероприятий, призванных напомнить о трагедии европейского и литовского еврейства, но если внимательно вслушаться в речи, которые на них звучат, или вчитаться в их программы, обнаруживается, что нередко историческая правда искажается умолчаниями о роли литовцев в уничтожении собственных соседей. Об этом либо не вспоминают вообще, либо явно приуменьшают вину или пытаются убедить, мол, евреев убивали только закоренелые преступники или “отбросы”, тогда как обычные литовцы ничего подобного не делали. Стоит ли говорить, что об ответственности национальных лидеров, о невероятной жестокости и националистическом патриотизме убийц, равно как и о том, что в десятках городов и местечек Литвы издеваться над евреями начали еще до того, как пришли нацисты, речь зачастую не идет вообще.

В этой связи очень показателен выбор даты для национального дня памяти жертв Холокоста в Литве. Обычно поминовение совершается либо в Международный день памяти жертв Холокоста, то есть 27 января, в день освобождения Аушвица-Биркенау, либо приходится на дату, значимую для истории Холокоста в той или иной стране. Литовское правительство назначило мемориальной датой 23 сентября, день, когда в 1943 году было ликвидировано вильнюсское гетто; примечательно, что главная роль в этом скорбном событии принадлежала нацистам, а не литовским коллаборантам. На мой взгляд, куда более подходящей датой было бы 28 октября, когда в Девятом форте литовцы расстреляли более десяти тысяч евреев из каунасского гетто. Разумеется, эта дата заставила бы задуматься об ответственности местных жителей, но именно такое напоминание представлялось тогда крайне нежелательным. (По схожим принципам день поминовения назначали в Эстонии. В конце концов, предпочли 27 января, несмотря на то что среди узников Освенцима не было ни одного эстонского еврея. Не исключено, что такой выбор был формой скрытого протеста против требования ввести в календарь дату, напоминающую о трагедии, которая не столь важна для эстонской истории.)

Еще одной попыткой создать альтернативный нарратив Второй мировой войны и Холокоста можно считать стремление уравнять злодеяния нацистов и коммунистов. Очевидно, что при таком подходе – его нередко называют “теорией двойного геноцида” – стирается признанная всем миром уникальность Холокоста как беспрецедентного зла, а внимание и сочувствие переносится на сравнительно недавние страдания литовцев под советским игом. Отчасти стремление закрепить определение “геноцид” за действиями коммунистического режима может объясняться тем, что евреи (среди них было немало коммунистов) в этой логике тоже предстают виновными. Тем самым создается ложная симметрия злодеяний, которая обесценивает или, по меньшей мере, ослабляет позицию тех, кто призывает критически осмыслить литовский коллаборационизм. К сожалению, попытки пересмотреть изначальный смысл понятия “геноцид” отразились в литовском законодательстве: так, например, Сейм принял резолюцию, объявляющую геноцидом преступления советского режима и предписывающую уголовную ответственность за соучастие в них.

Подобные настроения во всеуслышание заявили о себе в 2003–2004 годах, сразу после того, как Литва вошла в Евросоюз и НАТО. Они во многом объясняют, почему литовский Сейм принял подписанную 3 июня 2008 года Пражскую декларацию о европейской совести и коммунизме, которая, на мой взгляд, во многом способствует искажению правды о Холокосте. Подписанная тридцатью тремя политиками, историками и общественными деятелями, главным образом из Центральной и Восточной Европы, она, по сути, предлагает не видеть различий между злодеяниями нацистов и коммунистов: “Европа не сможет объединиться, пока она не упразднит разрывы в собственной истории, не признает коммунизм и нацизм единым наследием и не инициирует полную и многостороннюю дискуссию о преступлениях всех тоталитарных режимов”. Одним из практических шагов к преодолению исторических разрывов должен был стать “тщательный пересмотр и согласование учебников по истории Европы, чтобы дети могли узнать о коммунизме и осудить его совершенно так же, как сейчас они учатся справедливо оценивать нацистские преступления”. Кроме того, авторы декларации предложили создать Институт общеевропейской памяти и совести, который исследовал бы тоталитаризм во всех его проявлениях, поддерживал региональные академические структуры, занимающиеся (преимущественно в рамках “теории двойного геноцида”) изучением тоталитарных злодеяний и одновременно служил бы музеем и мемориалом всех жертв тоталитарных режимов.

Оба замысла до сих пор остаются в проектах и вряд ли осуществятся в ближайшем будущем. Идея, которая, на мой взгляд, посягает на память о Холокосте и усилия непредвзято рассказывать о нем, оказалась более привлекательной. Речь шла о том, чтобы “23 августа, в день подписания договора между Гитлером и Сталиным, вошедшего в историю как “пакт Молотова – Риббентропа”, назначить днем памяти жертв нацистского и коммунистического тоталитарных режимов подобно тому, как 27 января Европа вспоминает жертв Холокоста”. Это предложение поддержали вышедшие примерно через год после появления Пражской декларации три общеевропейских документа – две резолюции Европарламента (одна из них была принята большинством голосов: 533 против 44 при 33 воздержавшихся) и резолюция Парламентской Ассамблеи ОБСЕ. Не получится ли так, что, учрежденный при столь влиятельной поддержке, этот день со временем вытеснит из календаря и памяти даты, в которые мы вот уже много лет вспоминаем трагедию европейского еврейства?

Впрочем, если на уровне общеевропейской политики столь упорно и последовательно, не жалея аргументов и средств, пытаются исказить историю Холокоста, стоит ли удивляться, что Литве с момента обретения независимости так трудно выполнить шесть упомянутых выше необходимых условий примирения. Нельзя сказать, чтобы литовские власти бездействовали, однако создается впечатление, будто необходимые шаги часто совершаются, чтобы избежать международного давления, а не из честного осознания своей исторической ответственности. Взять хотя бы публичное покаяние. Многие литовские политические лидеры во время визитов в Израиль приносили извинения за причастность литовцев к трагедии Холокоста, но дальше слов дело зачастую не шло. 1 марта 1995 года Альгирдас Бразаускас произнес в Кнессете прочувствованную речь, в которой не только попросил прощения за участие литовцев в уничтожении евреев, но пообещал, что литовских пособников нацизма найдут и преступления их будут расследовать “последовательно, осознанно и открыто”.

К сожалению, если это и происходит, то крайне медленно и во многом хаотично. Как минимум десяток литовских военных преступников, многие годы скрывавшихся в США, после того как их разоблачили и выслали из страны, вернулись в Литву, однако никто так и не стал расследовать их злодейства. Бывший шеф полиции Вильнюсского округа Александрас Лилейкис и руководивший двумя подразделениями литовской тайной полиции Казис Гимзаускас, в конце концов, под давлением США, Израиля и международных еврейских организаций, были привлечены к ответственности и предстали перед судом, но к началу расследования они были уже настолько стары и больны, что понести наказание попросту не могли. Сотрудничавший с тем же литовским гестапо Альгимантас Дайлиде был приговорен к пяти годам тюрьмы, однако судьи позволили ему не отбывать срок, поскольку он должен был ухаживать за тяжелобольной женой. Одновременно литовский парламент принял закон, позволяющий привлекать к уголовной ответственности подозреваемых в геноциде независимо от состояния их здоровья (в крайних случаях им разрешалось давать показания по видеосвязи), однако, как уже говорилось, иногда кажется, будто государственные власти скорее стремятся произвести благоприятное внешнее впечатление, а не заслуженно покарать нацистских пособников.

На этом фоне обескураживающе несправедливой представляется развернувшаяся в 2006 году кампания против нескольких “еврейских советских партизан”, которым инкриминировали военные преступления против мирных литовских граждан. Она сопровождалась травлей в националистических масс-медиа, где Ицика Арада, Фаню Бранцовскую, Рахиль Марголис и Сарру Гиноите, которым удалось уцелеть только потому, что они бежали в партизанские отряды, безнаказанно клеймили “убийцами”. Ирония состояла в том, что один из обвиняемых, Ицик Арад, известный израильский историк Холокоста, возглавлявший мемориальный и исследовательский центр Яд ва-Шем, в те годы состоял в международной межгосударственной исторической комиссии, расследующей преступления нацистских оккупантов. В конце концов, обвинения не подтвердились, дело заглохло, но обнародованные в тех же националистически ориентированных СМИ просьбы о разоблачительных свидетельствах вынуждают опасаться, что его могут возобновить в любой момент. Показательно также, что ни одной из оклеветанных женщин по сей день не принесены официальные извинения.

Подобные странности можно наблюдать также в подходе к реабилитации жертв советского режима, предполагающей, кроме прочего, денежные выплаты репрессированным. По закону, принятому 2 мая 1990 года, те, кто “участвовал в геноциде”, реабилитации не подлежат, но, в действительности, десятки человек, причастных к уничтожению евреев, были признаны невинно пострадавшими и получили соответствующую моральную и материальную компенсацию. Для расследования подобных случаев правительство Литвы, по нашему настоянию, создало совместную израильско-литовскую комиссию, мы договорились о принципах ее деятельности, но, к сожалению, сработаться нам не удалось: местные власти зачастую не выполняли своих обязательств и мешали усилиям комиссии. В конце концов, они сочли за лучшее разбирать подобные дела без вмешательства извне, так что возможности понять, насколько тщательно и беспристрастно расследуется каждый случай, у нас практически нет.

Есть немало вопросов и к деятельности литовского государственного Центра исследования геноцида и сопротивления жителей Литвы. Он был создан для изучения, прежде всего, преступлений коммунистического режима, а также антисоветского сопротивления, но в нем также ведется серьезная исследовательская работа по истории Холокоста. В частности, сотрудники Центра анализируют свидетельства о спасении евреев и обладают правом представлять к учрежденной правительством Литвы награде “Крест за спасение жизни”. (Заметим, что, по нашему мнению, литовские критерии определения праведников во многом отличаются от разработанных мемориалом Яд ва-шем, который первым начал присваивать это высокое звание.) Кроме того, Центр помогает разыскивать и привлекать к ответственности литовских коллаборационистов. Несколько лет назад ему было поручено, в ответ на обнародованные Иосифом Меламедом, главой Ассоциации литваков в Израиле, имена двадцати трех тысяч литовцев, участвовавших в уничтожении евреев, составить собственный список. Он оказался гораздо короче – всего две тысячи пятьдесят пять имен. Вскоре после появления на сайте Центра его удалили раз и навсегда. Более того, насколько известно, никаких действий по отношению к людям, упомянутым в этом списке, государство не предпринимало: никто не потрудился узнать, живы ли они, достаточно ли крепки, чтобы предстать перед следствием. На наш взгляд, это позволяет предположить, что во многих случаях государство предпочитает умалчивать об исследованиях и документах, проливающих свет на историю Холокоста в Литве. Наконец, в деятельности Центра можно усмотреть попытки обелить тех национальных литовских героев, о которых доподлинно известно, что они участвовали в уничтожении своих еврейских соседей.

Подобные вопросы возникают и в связи с Музеем геноцида, расположенным на главной улице Вильнюса, в здании, которое в 1942–1944 годах занимали печально известный расстрельный отряд особого назначения, гестапо и литовская тайная полиция, а в советское время – КГБ. Сейчас это одна из самых известных вильнюсских достопримечательностей. После обретения Литвой независимости в этом здании проходил суд над Лилейкисом, Гимзаускасом и Дайлиде, именно здесь в настоящее время находятся архивы КГБ, в которых, кроме прочего, хранятся материалы о послевоенных судах над коллаборантами. С другой стороны, среди выгравированных на фасаде имен литовских героев антисоветского сопротивления – например, Йонас Норейка, запятнавший себя кровью литваков. Да и сама концепция музея свидетельствует о том, что геноцид евреев интересует его создателей гораздо меньше, нежели преступления, совершенные Советами, в том числе еврейскими коммунистами. Сами по себе ужасающие, эти злодеяния, на наш взгляд, все же не могут расцениваться как геноцид – или мы должны принять крайне расширительную трактовку этого понятия, аналогичную предложенной литовским парламентом.

Наконец, стоит упомянуть о Международной комиссии по оценке преступлений нацистской и советской оккупации в Литве, которая, как видно из ее названия, последовательно отстаивает полное тождество нацистского и советского режимов. Одна из главных задач комиссии – образовательная; в частности, она курирует учебные программы по истории Холокоста и отбирает литовских учителей для участия в семинарах Яд ва-шем. В свое время именно она обратилась к литовскому правительству с просьбой поддержать Пражскую декларацию и последовательно распространяет ее идеи, а кроме того, проводит разнообразные мероприятия, на которых трагическое прошлое Литвы осмысливается, главным образом, в русле теории “двойного геноцида”.

Однако едва ли не главным препятствием, мешающим Литве до конца признать правду о собственной истории, нам видится упорное многолетнее сопротивление литовского правительства. Какие бы партии ни входили в правящую коалицию, почти все они разделяют идею “двойного геноцида” и отказываются признавать масштабы ответственности литовцев за уничтожение евреев. Эта позиция настолько влиятельна, что сторонники иной точки зрения, те, кто поддерживает нашу работу, нередко вынуждены скрывать в общественных полемиках свои взгляды и переходить на противоположную сторону. На них “давят”, пытаются подкупить престижными и выгодными должностями в государственных структурах, и лишь очень немногим удается устоять перед искушением, что, конечно, сказывается, на весьма печальном положении дел, связанных с осмыслением Холокоста.

Одним из тех, кому удалось в этой ситуации сохранить честность и отвагу, я бы назвал профессора Довида Каца, который, вот уже без малого десять лет почти все свое время и силы отдает обоснованию исторической правды о Холокосте в Литве. Уроженец Бруклина, один из лучших знатоков идиш, профессор Кац приехал в Литву по приглашению Вильнюсского университета, где совместно с Менди Каханом создал Вильнюсский институт идиша. В течение восьми лет он занимался исключительно преподаванием и научной работой, однако после того, как узнал, что уцелевших в Холокосте еврейских партизан обвиняют в военных преступлениях, не только выступил в их защиту, но и начал публично критиковать попытки утаить преступления Холокоста и снять с литовцев вину за уничтожение соседей. Его действия, равно как и созданный им замечательный сайт defendinghistory.com тут же привлекли внимание властей. Вскоре профессора Каца несправедливо лишили должности в университете, из-за чего он вынужден значительную часть года жить вне Литвы и во многом ограничить свою деятельность.

Если бы последовательные попытки “переписать” историю Второй мировой войны и Холокоста предпринимались только в Литве, они не вызывали бы такой обеспокоенности. Литва, как представляется, последовательней, чем другие страны, отождествляет преступления нацизма и коммунизма, а также скрывает или, по крайней мере, приуменьшает роль местных коллаборационистов в “окончательном решении еврейского вопроса”. Рискнем сказать, что в течение многих лет она была своего рода лабораторией умолчаний о собственной истории. Однако подобное сопротивление правде можно наблюдать в других странах Балтии, а также в Украине, в Венгрии, Румынии и Хорватии. Поэтому книга “Свои” очень нужна не только постсоветской Восточной Европе, но всему современному миру.

То, что происходит сейчас в Литве, во многом обнадеживает, но пока историческая правда о Холокосте и собственной причастности к ней не будет услышана всеми, вряд ли стоит ждать значительных перемен. Надеемся, что эта книга радикально изменит отношение Литвы к собственному прошлому. Кто знает, быть может, совместный труд еврейского “охотника за нацистами”, названного в память о жертвах Холокоста в Литве, и популярного публициста, близкие родственники которого преследовали евреев, поможет найти путь к общему будущему.

Перевод с английского С. Панич