Плателяй / Плотель

В конце XIX века в Плателяе жил 171 еврей (28 % всего населения местечка).

Луг. Пригорок. Бокштакальнис совсем рядом с Плателяем. Лестница наверх, к памятнику. Здесь были расстреляны молодые сильные мужчины из Плателяя. Евреи. Рядом усадьба, старик с женой вяжут банные веники. Подходим. Они говорят на жемайтском диалекте, понять трудно, но я понимаю. Странные эти жемайты, немногословные, но каждое слово весомо. Может, оттого, что мало говорят, мало и выдавали?

Я спрашиваю: вы видели, кто расстреливал?

Я все видел. Мне было восемь лет. Я все помню. Нас было десять. Мы с горы смотрели. Приехала машина, вылезла такая красивая женщина, немка, и дала команду. Всех расстреляли, уехали, тогда один остался сторожить, пьяный. Спал, сидя неподалеку от дороги и от той ямы. Потом Норвилас пришел закапывать, Норвилас такой ловкий был человек, так он зубы вынимал. Я этого не видел, только отец рассказывал.

Ну, и один вылез из могилы, весь в крови, но не раненый. Дурачок, мог побежать в гору, побежать и добежать, так нет, он побежал к этому часовому. Так у этого гада еще один патрон оставался. И он выстрелил. Пьяный стрелял, а все равно. За ноги дотащил и бросил обратно…

А вы с еврейскими детьми до того дружили?

А как же, всех знали. Отец кузнецом был, так, бывало, колеса евреям оковывал.

Молодых мужчин расстреливали. По шесть или по пять ставили у ямы. Из винтовок стреляли. Ни один не кричал. Как обмершие были. Потом привезли хлорной извести и засыпали. Те, кто не стрелял, закапывали.

Вы сказали родителям, что видели?

Как не расскажешь. Не пускали идти смотреть. Говорили, куда вы лезете, еще застрелят. Жалел отец тех евреев, как не жалеть. Мы с ними ладили, уживались… Когда они еще живы были, я приходил в лавку, баранок домой приносил на пять центов, на руку накрутив. Пироги пекли, телят резали. И коптильня была, и бойня. Всех знали, но кто стрелял – не знаю, далеко было…

Две недели спустя расстреляли женщин из Плателяя.

В синагоге остались в заключении около ста человек. В конце августа Якис (начальник полиции безопасности[184] Кретинги) прислал приказ командиру повстанцев, учителю Баркаускасу, их ликвидировать. Было созвано собрание, на котором наметили место, день и час и обсудили, как без шума собрать женщин, которые в то время служили у землевладельцев, и где взять достаточно повозок, чтобы везти детей и стариков. Среди собравшихся были Баркаускас, Жвинис, Зубавичюс, до войны работавший в городском управлении писарем. Когда все обговорили, пригласили двенадцать человек, полицейских и повстанцев. Среди них нашлись шесть добровольцев.

Когда евреев привезли к яме неподалеку от озера Плателяй и они ясно поняли, что их ждет, начались рвущие нервы крики и плач. Взрослых раздевали и аккуратно расстреливали по одному. По-другому поступали с детьми. Их расстреливали поодаль от ямы, а потом сбрасывали в нее. Всего детей в возрасте от одного до десяти лет было около двадцати. Всех их расстреляла жена Гришманаускаса Берта Гришманаускене. Расстрел продолжался всего около часа. Одежду участники поделили между собой. На следующий день Баркаускас послал отчет о выполненном задании[185].

Убийца Берта Гришманаускене была немкой. Словом, не наша.

Разговор с врагом

Плателяй – Клайпеда

Эфраим: У меня во время этого путешествия вызывает беспокойство одна вещь. Рута отбрасывает все свидетельства, которые я читаю, пока она ведет машину. Свидетельства о литовцах, которые очень жестоко поступали с евреями до прихода нацистов. Она не верит, что люди могли быть такими.

Рута: Да, вы мне читали, что по Плунге ходили изголодавшиеся еврейские девочки, а литовцы из окон бросали им, как собакам, объедки и кости. Как же.

Эфраим: Да, это рассказ свидетелей. Не вижу никаких оснований ему не верить. Вот один из главных источников напряжения, возникающего между нами в этом нашем путешествии. Рута явно старается показать события в Плунге как пример, будто бы в Литве было немало таких людей, которые не убивали, а спасали евреев. Возможно. Возможно, жемайты другие, и они не боялись соседей и осмеливались прятать евреев.

Рута: Почему я должна доверять свидетельствам, которыми пережившие Холокост поделились с израильскими издателями столько лет спустя? Люди по прошествии определенного времени чаще всего преувеличивают масштаб своих страданий. Пережитый ужас при рассказе вырастает вдвое или втрое, несколько литовцев, расстреливавших евреев, превращаются в весь литовский народ. Вся идея нашего путешествия была не в том, чтобы читать друг другу всякие свидетельства, а в том, чтобы ехать по Литве и обоим слушать, что рассказывают люди теперь – живые люди, те, кто видел, слышал сам или от своих родителей. Посмотреть этим людям в глаза, увидеть слезы в их глазах, услышать их интонации, их молчание…

Эфраим: Откуда мы можем знать, что люди говорят правду?

Рута: Так откуда же правда, раз они литовцы? Но мы ведь в Плунге поговорили, кажется, с пятерыми, и все эти люди рассказывали, что многие из местных старались помочь евреям. Почему мы не должны им верить?

Эфраим: Хорошо. Остаемся каждый со своей верой и своими сомнениями. Едем дальше.

Рута: Я бы хотела еще раз вернуться к разговору о мотивации убийц.

Эфраим: Может быть, на этот раз перестанем говорить о мотивации…

Рута: Нет, я хочу об этом поговорить. Вернемся в Плателяй. Помните, что говорил тот старик, что вязал банные веники рядом с Бокштакальнисом, рядом с местом убийства? Я у него спросила, почему эти сыновья землевладельцев стали расстрельщиками евреев. Хотели прибрать к рукам еврейское имущество? Были жестокими или просто пьяными, а может, хотели угодить немцам? Тот человек сказал: они хотели быть могущественными. Это новая мысль. Ведь скорее всего эти молодые и примитивные деревенские парни получали удовольствие, унижая евреев, потому что так они чувствовали себя более сильными и могущественными. Они ведь не кидались сразу расстреливать. Они становились белоповязочниками и полицейскими, ничем не рискуя. Впервые в жизни они получили ружья, повязки, а вместе с ними – право распоряжаться другими, иными людьми, делать с ними что угодно. “Мы им покажем” – вот тот менталитет, который заставляет одних деревенских парней на танцах драться с другими деревенскими парнями. Сила группы. Тупость группы. Жестокость группы. И еще: немцы для них означали силу, и, будучи заодно с немцами, они чувствовали себя сильнее.

Эфраим: Они стали частью структуры силы, так? Но евреи в литовском обществе всегда были теми “иными”. Антисемитизм был очень важным фактором. Эти люди наконец почувствовали себя сильнее евреев. Они всегда знали или чувствовали, что евреи в чем-то их превосходят. Евреи были образованными, успешными, они были по большей части промышленниками, они были лицами свободных профессий. В этом путешествии я понял одну важную вещь. Отчуждение между евреями и литовцами… Евреи, жившие в литовской провинции, несомненно, чувствовали свое превосходство над деревенскими людьми, и это вело ко все возраставшей враждебности. С литовской стороны.

Рута: Никогда об этом не задумывалась. Как евреи “транслировали” это сообщение – мы вас превосходим?

Эфраим: Прежде всего, они держались изолированно. Это евреям исторически было просто необходимо для того, чтобы сохранить самобытность и не ассимилироваться. Евреи верят, что они – избранный народ. И тогда верили. Литовцы это, несомненно, чувствовали. Это возводило огромный барьер между евреями и более примитивной частью литовского общества, особенно в провинции.

Рута: Исследования историка Римантаса Загрецкаса показывают, что половина литовцев, которых судили за то, что они расстреливали евреев, были неграмотными, четверть из них окончили несколько классов начальной школы. Правда, он изучил лишь несколько сотен дел из тысяч, хранящихся в Особом архиве.

Эфраим: Я склоняю голову перед историком, который это выявил. Это очень важное исследование. Однако все исследования, которые были или будут опубликованы в Литве, проблемы не решат, поскольку о них не пишут средства массовой информации, о них не говорят политики, они не попадают в учебники, по которым учится молодое поколение. Они не воздействуют на сознание людей.

Рута: Но вы согласны с тем, что такие исследования, которыми занимаются изучающие Холокост литовские историки, – шаг вперед?

Эфраим: Да, их исследования – это один шаг вперед.

Рута: Все, что нам надо сделать, – популярно рассказать о том, о чем историки написали в своих научных исследованиях. Сделать эти факты, эти открытия доступными и понятными каждому литовцу.

Эфраим: Существует большой разрыв между тем, что написано в академических исследованиях литовских историков, и тем, что знает ваша широкая публика.

Рута: Кто должен заполнить эту брешь?

Эфраим: Я думаю, что это должны сделать вы. Я надеюсь, что вы этой книгой пробьете стеклянный потолок и правда откроется. Я уже приводил вам классический пример с книгой “Соседи” польского историка Яна Гросса. Когда она вышла, поляки были шокированы: что, мы – убийцы? Да ведь мы – жертвы, мы всегда были жертвами. Эта книга в Литве может вызвать похожий эффект.

Рута: Однако подобный эффект должны были вызвать все книги, которые написали историки, исследующие Холокост: Арунас Бубнис, Альфонсас Эйдинтас, Валентинас Брандишаускас, Альфредас Рукшенас, Людас Труска, Саулюс Сужеделис, Рута Пуйшите, Римантас Зизас, Римантас Загрецкас…

Эфраим: Нет. Те исследования не прозвучали так, как надо бы. Никто не хотел, чтобы это произошло. Тем историкам повезло, что почти никто в Литве не читал и не обсуждал то, что они написали. У них есть безопасная работа, они делают академическую карьеру, и все это могут разрушить люди во власти, все еще пытающиеся скрыть правду. Чем меньше людей в Литве читает исторические исследования, тем удобнее им продолжать делать то, что делается теперь.

Рута: Те же самые историки признают, что, к сожалению, убийства евреев в литовской провинции почти не исследованы. Это белое пятно. Я бы сказала, что это, напротив, очень-очень черное пятно. И в истории Литвы, и в историографии. Самое наичернейшее. Руководительница Центра исследований геноцида и сопротивления жителей Литвы сказала журналистам, что исследования Холокоста неполные, потому что просто-напросто не хватает людей для того, чтобы их проводить. Но нет недостатка в людях для исчерпывающих исследований антисоветского сопротивления. Исследований, посвященных нашим, своим.