Таураге / Тавриг

В конце XIX века в Таураге жили 3634 еврея (54,6 % всего населения местечка).

1941 год

Я, Антанас Швегжда, изъявляю желание добровольно поступить в полицейскую охрану. Я поступаю в полицию с единственной целью – получить больше прав, благодаря которым моя жизнь будет постоянно улучшаться, поскольку я буду иметь больше возможностей получить все, что мне требуется[186].

Антанас Швегжда в 1939 году поступил в учительскую семинарию в Таураге. 15 июня 1941 года учащихся семинарии распустили на летние каникулы. Антанасу было девятнадцать лет.

25 или 26 июня ко мне зашли два друга и предложили вступить в отряд добровольцев. Они сказали, что, если я вступлю в этот отряд, мне будет легче жить. […] Будучи в полиции, я носил гражданскую одежду, был вооружен винтовкой, на левую руку надевал белую повязку из белой ткани, на которой своей рукой написал “Ordnungdienst”, что в переводе означает “Служба порядка”.

В конце августа 1941 года я трижды принимал участие в расстреле евреев. Нас было 50 человек полицейских. Во время первой операции я лично застрелил 10 евреев. Из города в лес их конвоировали кадровые полицейские. Возили их рано утром, чтобы не видели жители местечка. Мы изымали у них деньги и ценности, а одежду складывали в кучу, а потом увозили на склад, а со склада раздавали людям, пострадавшим от войны, также и моей маме. Мама принесла мне со склада одно новое синее шерстяное пальто.

Кроме того, у евреев, привезенных на расстрел, я находил крупные суммы денег. Т. е. когда партию евреев привозили к яме, выкопанной для расстрела, я предлагал им отдать деньги мне, поскольку их все равно ждет смерть. Тогда они мне отдавали различные суммы денег, на которые я купил себе шляпу за 50 рублей, в Каунасе купил скрипку за 700 рублей, а другие деньги проел. За весь период я взял у убитых евреев около четырех тысяч рублей. За весь период своей деятельности я расстрелял примерно 50 евреев.

В охранном подразделении я прослужил приблизительно три месяца, т. е. с 26 июня до конца августа, а с 15 сентября снова начал учиться[187].

Антанас Швегжда в послевоенные годы работал хористом в Шяуляйском городском театре. В 1948 году был арестован и приговорен к 25 годам заключения.

2015 год

Краеведческий музей Таураге. Есть ли какие-нибудь сведения о жившей здесь еврейской общине, о четырех тысячах убитых евреев из Таураге?

Нас встречает дружелюбный сотрудник музея, ведет по музейной экспозиции. Нет, про четыре тысячи убитых евреев у нас ничего нет. Но зато мы очень гордимся другими разделами экспозиции. Осматриваем коллекцию одноцентовых монет Соединенных Штатов Америки. Юноша говорит, что многие посетители удивляются, увидев такую большую коллекцию монет в один цент. Другой стенд посвящен писателю Оноре де Бальзаку, который некогда проехал через Таураге и даже останавливался здесь.

Разговор с врагом

Таураге – Юрбаркас

Рута: Объехав так много мест массовых убийств, я уже знаю, в каком лесу их искать. Уже узнаю “пригодный” для убийства лес. Он должен быть большим, густым, недалеко от города и дороги. Должна быть поляна, на которой удобно копать ямы и есть достаточно места, чтобы поставить расстреливаемых людей и самых расстрельщиков. Вот, например, здесь лес подходящий. А вот и знак – евреев убили здесь.

Эфраим: Здесь убиты три тысячи человек.

Рута: Литва такая красивая страна… И вы это признаёте… Мы можем думать о ней, как о чудесной молодой девушке, чье цветущее тело усеяно ранами, хорошо спрятанными от людских взглядов. Двести двадцать семь ран – двести двадцать семь мест убийства. Мы можем до хрипоты провозглашать, что девушка здорова и раны давно зажили, но от этих наших речей они не заживут. Мы должны что-то сделать с этими ранами. Историк Альфонсас Эйдинтас в 2001 году говорил в Сейме: “Надо открыть раны и дать им очиститься от гноя…” У Литвы нет никаких других запущенных, гнойных ран – только эта…

Старое еврейское кладбище, рядом с его оградой – место массовых убийств. Две тысячи евреев Юрбаркаса – вся еврейская община Юрбаркаса, расстрелянная 3 июля 1941 года.

Эти убийцы были милосердными – они убили людей рядом с могилами их предков, а не где-нибудь у болота или в кустарниках… Давно умершие деды и отцы слышали вопли своих детей и внуков. Дети, перед тем как их убьют рядом с могилами их отцов или дедов, может быть, успели подумать, как подумала бы я, встречая смерть в тридцати метрах от могилы своего отца: “Папа, помоги мне…” О чем думали люди перед смертью? Какие молитвы читали, какие псалмы пели – или встречали выстрел молча?

Эфраим: Есть очень много историй о евреях, ожидающих смерти. Я слышал о четырех разных песнях, которые евреи чаще всего пели, перед тем как погибнуть от пули. В одной очень известной песне говорится о еврейской вере в приход Мессии. “Я буду ждать его прихода каждый день, и даже если он опоздает, я все равно буду ждать”. Другая песня называется “Атиква”, раньше она была гимном сионистского движения, а теперь стала гимном Израиля. В этой песне высказано желание еврейского народа вернуться на родину и создать независимое государство. Третья песня – “Интернационал”, а четвертая – гимн Чехословакии. Многие евреи из Чехословакии были патриотами, и, когда их вели в газовые камеры Аушвица, они пели этот гимн.

Рута: Когда я писала книгу о проблемах ухода за старыми людьми, много читала о смерти. Я видела многих людей на смертном одре – своих и чужих. Мне кажется, смерть довольно милосердна. Перед тем как забрать человека, она помрачает его сознание. Перед смертью ты уже больше не мыслишь, не видишь, почти не чувствуешь. Впадаешь в бессознательное или полусознательное состояние. Скорее всего, в это время действует определенный механизм самозащиты. Надеюсь, что все те евреи, которых вели на расстрел или ставили на край ямы, были в таком состоянии. Зная, что смерть уже совсем рядом, они были словно парализованы. Их разум был помрачен. Ведь многие убийцы в своих рассказах утверждают: евреи перед расстрелом были тихие, застывшие, словно парализованные, словно наполовину умерли…

Эфраим: Во многих случаях евреи не знали, что их ведут расстреливать. Убийцы говорили им, что их ведут на работы, на собрания, на митинги, и даже делать прививки. Наверное, евреи до самого конца верили, что есть возможность спастись, и потому, когда их вели, не пытались бежать и не сопротивлялись. Если бы они побежали, точно были бы застрелены. Я все думаю о том, почему евреи почти не сопротивлялись, хотя иногда их стерегли и конвоировали совсем немного охранников. Может быть, их воля была сломлена унижениями и мучениями, испытанными во временных лагерях и гетто? Или здесь действовала еврейская традиция мученичества? Веками евреи чтили мучеников, которые предпочитали смерть отречению от своей веры. Во времена инквизиции многие евреи отказывались принять крещение и умирали “ал кдушшат ха-Шем” (прославляя имя Божие). Это могло быть одним из факторов. Другая важная вещь – евреи везде, где жили, были меньшинством, бессильным меньшинством. Когда складываешь все эти факторы в один, понимаешь, почему евреи так редко осмеливались сопротивляться.

Рута: Это удивляет всех свидетелей. Всех убийц. Во время допросов они говорили, как поражались тому, что евреи были кроткими будто овечки. Евреев партиями по четыреста человек, одну за другой, несколько километров вели из Каунасского гетто в IX форт восемь бойцов Первого национального трудового охранного батальона. Ни один еврей даже не попытался бежать. Ни один из десяти тысяч. Правда, один ребенок одиннадцати лет потом сбежал из ямы – так сказал зубной техник, “любитель убивать людей” Пранас Матюкас. Мальчика звали Юдель. Детей тогда немцы расстреливали из автоматов.