Зубной техник и Компания

Я был любителем расстреливать людей[81].

Пранас Матюкас

Когда Пранаса Матюкаса в 1962 году судили в советской Литве, на вопрос, почему он стрелял в евреев, он ответил: “Потому что в 1941 году в Правенишкесе (советском концентрационном лагере в Литве) меня вытащили из-под горы трупов. Среди стрелявших в нас большинство были евреи”[82].

В период независимости Литвы Пранас Матюкас работал в типографии и одновременно учился на зубного техника. Когда Красная армия отступала, он пригрозил красноармейцу, которого встретил в Каунасе, карманным ножиком, и тот отдал ему свое ружье. Тогда Матюкас и пошел записываться в Национальный трудовой охранный батальон. Одному его сыну в то время было пять лет, другому – год[83].

В деле Пранаса Матюкаса 12 томов. Из протокола допроса 3 декабря 1961 года:

Это было летом 1941 года. Точной даты не помню, должно быть, в июле. После обеда наша третья рота батальона, которая в то время еще дислоцировалась на Лайсвес аллее неподалеку от так называемого собора, под командованием офицеров Барзды, Норкуса, Скаржинскаса и Дагиса, пешком отправилась в седьмой Каунасский форт, на Жалякальнис. Форт охраняли бойцы из других рот.

Посреди форта, в яме, расположенной между склонами, держали под охраной примерно 300–400 человек, лиц еврейской национальности. Они там были под открытым небом.

Женщин еврейской национальности, их было примерно человек 100–150, держали в самом седьмом форте, в укрепленных подвалах.

Расстрел происходил следующим порядком. Группа солдат батальона, около 10 человек, под командованием унтер-офицеров и офицеров, брала примерно по 10 человек из той ямы, где держали и стерегли обреченных на смерть мужчин еврейской национальности. Их уводили метров за 50 или 100 от этого места, туда, где была большая воронка от взрыва. Ставили на край этой воронки лицом к ней и с нескольких шагов стреляли. Трупы падали в яму. Солдаты стреляли из ружей, а офицеры – Дагис, Норкус, Барзда – из пистолетов.

Под вечер расстрелы прекратились. На следующий день, едва рассвело, мы опять пошли в форт и окружили ту яму, где держали заключенных. На склонах были установлены два или три легких пулемета типа “Бруно”. Барзда и Норкус сказали, что надо расстреливать смертников там же, на месте, стрелять сверху со склонов в яму. По команде начался расстрел. Расстреливаемые стали метаться по яме, но убежать никуда не могли, везде их встречали пули.

Беспорядочная стрельба продолжалась часа полтора. Дно ямы было завалено телами убитых и залито кровью. Могу сказать, что стреляла почти вся наша третья рота, за исключением нескольких лиц, которые по тем или другим причинам остались в казармах. Я тоже стрелял. Сколько людей застрелил – сказать не могу, потому что установить это было невозможно.

Сама яма была размером примерно 50 на 50, склоны ямы высотой были примерно 10–15 метров.

По свидетельствам других солдат батальона, и в VII, и в IX форте людей укладывали в ямы ничком и только тогда расстреливали. После того как расстреляют одну партию, на трупы укладывались другие.

По этому делу был допрошен свидетель Юргис Восилюс, он утверждал:

Поскольку недалеко от этого форта было много жилых домов, посмотреть на расстрел собралось много местных жителей. Мне как охраннику пришлось их отгонять и не подпускать близко, поэтому картину самого расстрела я как следует не разглядел[84].

Вот как, по словам Пранаса Матюкаса, расстреливали евреев из Каунасского гетто. Операцией руководили те же самые офицеры – Дагис, Барзда, Норкус.

IX форт. Матюкас, допрос 15 января 1962 года:

Нам было сказано, чтобы с вечера не напивались, потому что в шесть или восемь часов утра всем надо быть в казармах и выдвигаться на операцию. Упомянутый приказ нам передали Барзда и Дагис.

На другой день, в восемь часов утра, рота построилась, и мы все пошли к гетто. В этой операции участвовал весь наш батальон.

Из гетто другие солдаты отдали нам около 400 евреев, мужчин, женщин и детей, потом мы, 8–10 солдат, взяли под стражу этих евреев и погнали их в девятый форт, который был примерно в двух километрах от города. Пригнали евреев в форт, где была большая яма. Там их передали охранять другим солдатам, а сами опять вернулись в гетто, забрать очередную группу людей. Пригнав в форт вторую группу смертников, я больше в гетто не пошел, а остался в форте.

За фортом в противоположной от Жемайтского шоссе стороне были вырыты три длинные траншеи, длиной, наверное, около ста метров, два метра в ширину и столько же в глубину.

Подойдя к выкопанным рвам, я увидел солдат из нашей третьей роты, их было около 30 человек. Из офицеров с ними были Барзда, Норкус, Дагис. Кроме того, была группа немецких солдат и офицеров.

Одновременно смертников расстреливали около 30 человек из нашей роты и около 10 немецких солдат, которые стреляли из автоматов, а офицеры – еще и из пистолетов. Я тогда стрелял из своего ружья и сделал около 60–70 выстрелов. Стрелял примерно часа полтора. Сколько человек застрелил лично, сказать не могу, потому что мы стреляли все одновременно в общую массу людей, которые были в яме. Помню, что лично я принимал участие в расстреле двух групп по 400 человек. Стрелял, понятно, с перерывом.

Вообще сказать, кто как около ям стоял и стрелял, не могу, потому что там никакого порядка не было: одни, отстрелявшись, уходили, другие приходили.

Среди смертников я узнал Гравецаса, Ривериса[85].

Я брал только золотые зубы. В IX форте давали водку, но очень мало. Когда мы приходили брать патроны, Норкус и Барзда давали глотнуть водки из бутылки. […] В тот день, как говорили среди охранников, было расстреляно примерно 8–10 тысяч человек. После расстрела солдаты выбирали себе из кучи одежды расстрелянных вещи получше. Я никаких вещей расстрелянных не брал, во время расстрела пару раз взял у людей, которых гнали к ямам, часы, которые они сами мне отдавали[86].

Евреев укладывали ничком, как и в VII форте, и тогда расстреливали. Когда рота закончила расстреливать взрослых евреев, немцы из автоматов расстреляли детей. Спасся только один мальчик одиннадцати лет.

Когда мы второй раз расстреливали в IX форте, это был расстрел чехословаков. Нас пригнали в IX форт, сказали, надо будет расстрелять примерно 2 тысячи человек. Смертников гнали с засученными рукавами, чехи сказали, их ведут прививать от оспы. В ямах чехи пытались бежать, но куда побежишь, когда окружены[87].

В массовых убийствах людей я участвовал потому, что этим занимался наш батальон, третья рота, в которой я служил. Я выполнял приказы[88].

Из речи Пранаса Матюкаса на суде в 1962 году:

Если по совести, то я виновен. Но как солдат – нет. Я просто выполнял приказ. Я не знал своей цели[89].

Содержащиеся в деле показания подсудимого Алексаса Райжиса:

После расстрела я видел у Матюкаса зубы. Матюкас сам показал на ладони золотые зубы. Я спросил, на что Матюкасу нужны зубы, так военные сказали, что он зубной техник, а жена его – зубной врач. У Матюкаса я видел вымытые, очищенные золотые зубы, кажется, 4 зуба[90].

После войны Пранаса Матюкаса судили, но в тюрьме он сидел недолго. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 сентября 1955 года “Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.” лица, осужденные на десять лет лишения свободы, были освобождены, осужденным на двадцать пять лет срок наказания сократили вдвое. Пранас Матюкас вышел из заключения, поселился с семьей в Паневежисе, работал по специальности – зубным техником в поликлинике Йонишкелиса[91]. Активно участвовал в работе драмкружка.

Шесть лет спустя, когда выяснились новые обстоятельства, он был арестован повторно. Запросили характеристику с места работы. Главный врач поликлиники о Матюкасе отозвался так:

Трудолюбивый, энергичный, активный участник самодеятельности, во многом содействовал оживлению художественной самодеятельности, занимался в драмкружке[92].

Пранас Матюкас и еще семеро убийц из третьей роты Национального трудового охранного батальона были приговорены к расстрелу. 9 ноября 1962 года в Вильнюсе приговор был приведен в исполнение. Карьера зубного техника закончилась.

“Пранас Матюкас участвовал в расстреле около 18 тысяч человек”. (Судебное определение)[93].

Историк Альфредас Рукшенас рассмотрел мотивы, которыми руководствовались убийцы из Каунасского батальона самообороны. Он разделил людей, вступавших в батальон, на четыре категории[94]:

Патриоты – те, кто вступал в батальоны самообороны, желая защищать родину от врага и веря, что батальоны – начало будущей армии независимой Литвы.

Безработные – бывшие офицеры литовской армии и другие не имеющие работы лица, которые вступали в батальоны, потому что там платили вознаграждение.

Обиженные – затаившие обиду офицеры литовской армии, которых в советское время уволили в запас, и те, кого допрашивали советские органы безопасности; они хотели расквитаться с обидчиками.

Незащищенные – те, кто служил советскому режиму, они вступали в батальоны, желая избежать наказания. Были и такие, которые боялись, что их увезут на работы в Германию.

Четвертого июля в Каунасском VII форте загнанные в яму евреи были расстреляны все одновременно. Это заняло полтора часа – стреляли до тех пор, пока все в яме не перестали шевелиться. Скорее всего, многие люди в яме не были убиты сразу, а только ранены, они умерли позже, несколько минут или часов спустя. У них было достаточно времени поразмыслить над тем, кто же эти люди в военной форме, которые стоят на насыпи, стреляют, пьют и вскоре их прикончат – может, патриоты, может, безработные, а может быть – обиженные? Или, может быть, незащищенные, которым эта работа давала человеческое чувство защищенности?

Вот как несколько бойцов 3-й роты сами говорили на суде о своих мотивах.

Алексас Райжис:

Сам не знаю, почему я вступил в батальон. Не могу объяснить свои действия. Может, я вступил в батальон от бедности, сам не знаю. Почему в людей стрелял, тоже не знаю[95].

Юозас Копустас:

Цель моего вступления в батальон была что-нибудь себе награбить. Вознаграждения мы не получали. Вознаграждением за работу нам была одежда смертников. Быть в батальоне мне было выгодно. После первого расстрела не додумался, что делаю что-то плохое[96].

Клеменсас Скабицкас:

В батальон вступил из-за слабого здоровья, там работа была нетяжелая. […] Тех людей, которых расстреливал, я не знал, они мне ничего не сделали. Я верующий. Расстреливая людей, не знал, как будет. Потом ходил исповедоваться[97].

После первого совершенного 3-й ротой массового убийства несколько бойцов дезертировали. Один из них, капитан Бронюс Киркила, уйдя в отпуск, 12 июля 1941 года застрелился в своей квартире. Почему? Не выдержал напряжения? Или, как предполагают историки, решил мстить евреям до тех пор, пока не убьет “установленное для себя количество”? Выполнив это, Киркила и застрелился.

Если это правда, с “установленным количеством” Бронюс Киркила справился за очень короткое время, всего за несколько дней. Количество было огромное.