Убийцы с человеческим лицом

Кто они такие были, эти наши мужчины, которые расстреливали других мужчин, женщин, детей, стариков и больных?

Одно из немногочисленных исследований на эту тему – статья историка Руты Пуйшите о Холокосте в Юрбаркском округе.

Важнейшая мысль Руты Пуйшите: “Уничтожение людей было сознательным, т. е. преступник понимал, что он делает – убивает женщин, на глазах у матери убивает младенца, ударяя его о дерево…”[143]

По словам историка, преступников побуждали убивать следующие внешние факторы:

Стремление приспособиться к новой власти (некоторые участвовали в антиеврейских акциях, желая доказать свою лояльность новой власти, поскольку в 1940–1941 годах слишком усердствовали, устанавливая советский строй в Литве).

Политическая ситуация. Человека награждали за проявленную жестокость и наказывали за милосердие (смертная казнь за спасение евреев), кроме того, на немцев смотрели как на гаранта государственности.

Позиция Временного правительства, лидеров общества, церковных иерархов.

Настроения в обществе, испытавшем на себе открытую советизацию и ссылки. Первые убийства пытались оправдать – расстреливали еврейских мужчин, советских активистов. Однако со временем настроения в обществе стали меняться, люди были потрясены, появилось уничижительное слово “?yd?audys” – “расстрельщик евреев”.

5. Пропаганда.

Повиновение приказам, внутренний долг. Акции истребления в провинции начались тогда, когда пресса запестрела антисемитскими выпадами.

Преступников можно разделить на несколько категорий в соответствии с отношениями убийцы и жертвы.

Арестовывают, избивают, убивают знакомого человека – соседа, одноклассника или сослуживца.

2. Преступник чувствует себя “неуютно”.

Судьба жертв воспринимается как неизбежность: рано или поздно евреев не останется.

4. Перед тем как убить, безжалостно издеваются.

Преступник напрямую в убийствах не участвует. Его вклад чисто “служебный”: составить список жертв с адресами, найти подходящее место для уничтожения. Эта категория людей чаще всего не испытывает ненависти или враждебности к евреям.

Жертвам позволяют бежать или помогают каким-то другим способом. Однако чаще всего так поступают с лично знакомым евреем или делают это за плату[144].

Историк Римантас Загрецкас провел уникальное исследование. Автор применил современные междисциплинарные методы, изучая материалы фонда дел карателей в Литовском особом архиве. В фонде этого архива “есть упоминания о нескольких тысячах лиц, связанных с Холокостом, и потому, не имея возможности сразу охватить такое обилие, мы остановились на менее исследованных в историографии округах: Биржайском, Кедайняйском, Паневежском, Рокишкском и Утенском. В этих округах удалось установить 205 лиц, связанных с Холокостом и частично за это осужденных. Все они состояли в повстанческих отрядах, которые в этих округах участвовали в июньском восстании 1941 года, а впоследствии были реорганизованы в отряды вспомогательной полиции”[145].

Проанализированы анкетные и автобиографические данные 205 лиц, полученные из протоколов допросов и показаний свидетелей.

Выводы:

Все […] лица, осужденные за действия, связанные с убийствами евреев, были членами участвовавших в июньском восстании 1941 года и еще не расформированных отрядов или сотрудниками полиции.

Социальный статус осужденных приблизительно повторяет социальную структуру всего населения Литвы (большинство – землевладельцы, меньшинство – ремесленники, наемные работники, служащие и интеллигенты).

Наибольшая часть осужденных участников Холокоста имела низкий образовательный уровень – они закончили четыре или меньше классов начальной школы или совсем не учились.

Осужденные участники Холокоста в независимой Литве были аполитичными личностями[146].

Почему евреев расстреливали солдаты батальонов самообороны?

По словам историка Альфредаса Рукшенаса, “основным фактором, побуждавшим бойцов батальонов участвовать в убийствах, было чувство долга. Акции уничтожения евреев проводились в приказном порядке. Те, кто состоял в структурах, выполняли задание из чувства долга – повиноваться приказам и выполнять их. Воинским долгом стало и участие в приказном порядке в осуществлении геноцида евреев и других групп людей. Такое задание было неожиданным для военных, поскольку они, вступая в батальон, не знали, что их обязанностью станет совершение военных преступлений”[147].

Уникальная беседа с Альфредасом Рукшенасом о мотивации бойцов Национального трудового охранного батальона, участвовавших в убийствах, опубликована в 2012 году на портале Bernardinai.lt[148]. Вот несколько важных моментов интервью:

По отношению к долгу я бы выделил три типа поведения бойцов Каунасского батальона самообороны: обычный, активный и нонконформистский. Обычный тип поведения – более механический, без каких-либо особых признаков. Он был характерен для большинства. Приказы они выполняли только потому, что от них этого требовали, не более того. Другие, то есть небольшая часть бойцов, были очень активными, шли расстреливать добровольно. Некоторые активисты жестоко обращались с жертвами. Думаю, что активно выполнять долг их побуждало ощущение удовольствия, т. е. садистское начало. Нонконформистами были те военнослужащие, которые во время операций отказывались повиноваться приказам.

На вопрос, можно ли было отказаться расстреливать и много ли было таких случаев, историк отвечает:

Не было такого, чтобы военные массово, то есть целыми отрядами или ротами, отказывались расстреливать жертв. Мне удалось найти сведения об одном солдате, отказавшемся расстреливать евреев в Каунасе, в долине Мицкевича, во время операции, организованной немцами в июле 1941 года. За это он был расстрелян. Также имеются сведения о том, что один солдат отказался расстреливать жертв в начале июля 1941 года во время убийств в Каунасском VII форте. Литовский офицер на него за это накричал и отослал в охрану. Один из офицеров Каунасского Национального трудового охранного батальона, участник расстрелов в Каунасском VII форте, вспоминает, что за отказ расстреливать жертв немцы угрожали расстрелом. Хотя с немецкой стороны и существовала угроза подобных санкций, большей частью офицеры и солдаты не из-за этого проявляли усердие, участвуя в расправах. Как я уже упоминал, их побуждали действовать как приказы, так и ненависть. Приведу пример из Белоруссии: 10 октября 1941 года 2-я рота 2-го батальона вспомогательной полиции проводила операцию по уничтожению узников еврейского гетто города Руденска. Примерно 15 бойцов отказались расстреливать. 14 октября 1941 года бойцы 3-й роты того же батальона расстреливали евреев, жителей города Смиловичи. Они вяло выполняли свою работу, часть бойцов отказалась расстреливать жертв, и потому вместо 3-й роты это поручили делать бойцам 1-й роты. Надо подчеркнуть, что военнослужащие, которые отказывались расстреливать в Руденске и Смиловичах, все же в ходе других карательных операций подняли оружие против ничем перед ними не провинившихся жертв. Можно было отказаться в тот или другой раз, но не отказываться постоянно. Сведений о том, что отказавшимся назначали наказание, нет. Скорее всего, их не наказывали.

Кто были литовцы, убивавшие евреев?

Думаю, что литовцы, служившие в батальонах и убивавшие ни в чем не повинных людей, были не лучше и не хуже своих ровесников. Не хуже они и чем наши современники. Если бы не советская и немецкая оккупации, военные, служившие в этих батальонах, делали бы то же самое, что они делали во времена независимой Литвы. Батальонные офицеры служили бы в литовских вооруженных силах, которые были в то же время и местом их работы. Они бы успешно продвигались по карьерной лестнице, обучали бы молодежь, призванную выполнять воинский долг, защищать родной край. Отставные офицеры трудились бы в полицейских структурах Литвы и в других местах. Другие военные стали бы наемными работниками в сельском хозяйстве, на стройках и фабриках. Одни из них считались бы хорошими, примерными, другие – никуда не годными работниками. Еще некоторые бойцы стали бы сверхсрочниками, унтер-офицерами вооруженных сил Литвы. Военнослужащие, жившие на границе с Германией, вполне возможно, успешно занимались бы контрабандой. Большинство бойцов активно проявили бы себя в деятельности Литовского союза стрелков. Один-два бойца, отличавшиеся повышенной религиозностью, скорее всего, поступили бы в духовную семинарию или стали бы монахами.

Этим прозрением историка я могла бы закончить самую, наверное, печальную главу книги о мотивации тех, кто расстреливал евреев. Однако я должна привести слова знаменитого психотерапевта Эриха Фромма, основательно подкрепляющие прозрение литовского историка. (Здесь я в первый и в последний раз в этой книге отступаю от собственного принципа – цитировать только литовских и (или) только в Литве изданных авторов.) Книга Эриха Фромма называется “Анатомия человеческой деструктивности”. По мнению психотерапевта, агрессивность группы часто определяют следующие два мотива.

Конформистская агрессия. Это агрессивные действия, которые совершаются не потому, что агрессор охвачен желанием уничтожать, а потому что ему позволено это делать и он уверен, что это – его долг. Повиновение считается добродетелью, неповиновение – грехом. Конформистская агрессия достаточно распространена и требует серьезного внимания. Начиная от стайки подростков и заканчивая военнослужащими в армии, большая честь деструктивных действий совершаются из страха показаться “другим”, из покорности приказам.

Групповой нарциссизм. Он обладает важными функциями. Во-первых, он пробуждает групповую солидарность и чувство общности и таким образом дает возможность легче манипулировать людьми. Во-вторых, он необычайно важен, поскольку сообщает членам группы ощущение удовлетворенности, особенно тем, у кого немного других причин гордиться собой и чувствовать себя чего-либо достойными. Даже если ты самый несчастный, самый жалкий и убогий, менее всех уважаемый член группы, твое положение компенсируется чувством: “Я, в действительности оставаясь червяком, благодаря своей принадлежности к группе становлюсь исполином”. Степень группового нарциссизма тем выше, чем менее человек удовлетворен своей жизнью. Те социальные слои, которые радуются жизни, не столь фанатичны, как те, которые терпят нужду и чья жизнь совершенно однообразна[149].