Несгоревшие в аду: свидетельство сжигавшего

Осенью 1943 года гестапо стало готовиться уничтожать следы массовых убийств в Панеряе. Была выкопана новая яма 8 метров глубиной, ее накрыли крышей, а внутри устроили нары и кухню. В конце 1943 года охрана под командованием гестаповца Эугена Фаульхабера привезла туда около 80 евреев и советских военнопленных. Их поселили в яме и заставили выполнять “специальную работу государственной важности” – сжигать трупы расстрелянных. Привезенные евреи и пленные выкапывали трупы и складывали их на специально подготовленные костры в виде пирамиды 4,5 метров высотой. Окрестности Панеряя надолго пропитались запахом горелого человеческого мяса[133].

Свидетельствует Авраам Блязер, чудом спасшийся из панеряйской ямы в октябре 1941 года:

Меня не застрелили, потому что я, услышав первый выстрел, упал вниз в яму. Несколько секунд спустя я почувствовал, что меня придавили несколько трупов только что расстрелянных. […] Темнело, военные были нетрезвыми, кроме того, они были заняты дележкой одежды, и я, хотя замерз и одеревенел, собрав все силы, скатил с себя трупы, которыми был завален, и, выбравшись из ямы, пустился бежать в сторону леса[134].

Авраам Блязер был пойман, в Панеряй он вернулся зимой 1943 года.

Когда мы прибыли в Паненряй, нас всех сковали цепями. Наша работа была выкапывать трупы, закопанные с самого начала казней, и сжигать их на специально сложенных кострах. Работа была организована так: пятнадцать человек пилили дрова для костров. Десять человек выкапывали трупы, группа из шести-восьми человек получала специальные крюки полутора метров длиной, двадцати пяти сантиметров толщиной, с острыми концами. Им надо было втыкать крюк в выкопанное мертвое тело и при помощи крюка вытаскивать труп из ямы.

Иногда мы находили не сгнившие, а высохшие тела, и в таких случаях можно было различить цвет волос. Сильно разрушившиеся тела вытаскивали кусками, отдельно голову, отдельно руку, ногу и т. д. Десять человек работали с носилками, по два человека на каждые носилки, на которые укладывали один или два трупа. Два человека все время работали у костров, на которые укладывали принесенные трупы. Трупы мы укладывали рядами, и каждый раз обливали бензином (горючим). Один человек двухметровой кочергой постоянно поддерживал огонь в кострах, поправляя пламя и очищая костры от пепла.

Из первой ямы мы выкопали восемнадцать тысяч мужских, женских и детских тел, у многих головы были размозжены разрывными пулями – результат ликвидации второго Вильнюсского гетто. Было много поляков, которых мы отличали по крестику на груди. Были и ксендзы, которых мы узнавали по одежде. У большей части поляков руки были связаны за спиной веревками, ремнями, часто – колючей проволокой. Некоторые трупы были голые, некоторые полуголые, другие в одних чулках или носках.

Из четвертой ямы мы выкопали восемь тысяч трупов, одни только молодые люди, часто с завязанными глазами или головами.

В пятой яме, площадь которой была от двадцати одного до тридцати метров, а глубина – шесть метров, было около двадцати пяти тысяч трупов. В этой яме мы нашли обитателей приюта, а также больных, которых привезли туда вместе с больничным персоналом – это мы поняли по больничной одежде. В той же самой яме были расстрелянные из сиротского приюта.

Таким образом, из всех восьми ям мы выкопали около шестидесяти восьми тысяч человеческих трупов[135].

Ночью 15 апреля 1944 года тринадцати сжигателям трупов удалось бежать из Панеряя через тайно выкопанный подземный ход около тридцати метров длиной. Одиннадцать беглецов присоединились к советским партизанам в лесу Руднинку. Вместо бежавших сжигателей в Панеряй привезли другую группу вильнюсских евреев, и она продолжала работы по сожжению трупов до самого конца немецкой оккупации. По окончании работ все заново привезенные сжигатели трупов были расстреляны.