Михаил Воробьев. Место сражения — забой
Михаил Воробьев. Место сражения — забой
«Шли мы тогда опаленной донецкой землей и только одно видели — огромное кладбище городов и заводов, ни одна труба не дымила. Ни одного копра не было над шахтами, ни одной котельной не осталось на заводах. Горы изуродованного, искореженного мертвого и черного металла — вот что мы видели. И только с терриконов да шлаковых отвалов, как и прежде, поднималась к нам буро-рыжая пыль. Пыль былой добычи, былой трудовой славы.
У тебя на глазах блестели слезы, товарищ. Да и у меня тоже. Да, мы плакали и не скрывали своих солдатских слез. Но не пали духом, не опустили рук. Всем народом мы стали восстанавливать шахтерский край. Еще не остыла зола пепелища, а в ней уже копошились ребятишки-школьники и домохозяйки: разыскивали инструмент и бережно складывали в сторонку. Старики зашевелились на своих огородах, стали откапывать загодя припрятанные отбойные молотки, обушки и топоры и сносить на шахту. Они твердо знали, что шахта будет жить, должна жить!»
Это писал Борис Горбатов своему другу, рассказывая о том, что он увидел в освобожденном от немецких захватчиков Донбассе. Писатель — военный корреспондент — на время задержался в родном краю, объясняя товарищам: «Меня наметили послать на второй фронт. Туда, — показал на запад. — Но его там все еще нет. А здесь он уже есть: каждый забой становится местом сражения за жизнь нашей страны…»
И далее пишет: «Ты ушел тогда из охваченного огнем Донбасса дальше на запад, за реку Молочную. Но в забой вместо тебя пошла твоя младшая сестренка, пошли шахтерские жены, шахтерские невесты, шахтерские дочки. Непокоренные старики, которых враг нагайками не мог заставить работать, теперь сами добровольно и радостно, словно молодость вернулась к ним, пошли на шахту.
Вся страна двинулась на помощь Донбассу… Я вижу дорогих мне людей и их великие дела. Вижу, как, рискуя жизнью, спускаются по канату в затопленную шахту первые шахтеры-разведчики: как ныряют в ледяную воду слесари, отыскивая насосы; как в стволах на подвешенных люльках качаются проходчики; как бесстрашно входят в заваленные и порушенные штреки первые крепильщики. Каждая шахта становится свидетелем таких трудовых подвигов, каких еще не знал мир».
Все так и было. Я был свидетелем этого, довелось видеть своими глазами то, о чем рассказывает писатель.
Все было как на фронте: страсть, невиданный порыв к победе в забоях. Истерзанный, приниженный врагом народ вновь обрел силу и крепость для новых великих деяний и творчества. А вот и конкретные адреса свершений.
Шахта № 10 «Чекист». Подъемная машина, ствол были взорваны. Оставался единственный путь, чтобы проникнуть в подземелье и разведать горные выработки, — старый заброшенный шурф. Никто не знал, сохранилась ли в нем лестница.
Маркшейдер Жижченко прилег на землю, заглянул в зияющую пасть шурфа, откуда тянуло плесенью и холодом. Разглядел в шурфе ступеньки, по которым можно спускаться.
— Я пошел, Емельян Григорьевич, — бросил маркшейдер своему спутнику — начальнику движения Шанько. И тот поспешил за товарищем.
Уже в начале пути разведчики промокли. Промерзли до костей. Но отступать не хотели. Возвращаться с одной жалобой на неудобства — позор! А трудности на пути первопроходцев все осложнялись. Вдруг исчезли ступеньки лестницы. Тогда приходилось повисать на руках и ногами нащупывать новую опору.
Преодолев шурф, горняки еще несколько часов «путешествовали» по безмолвному подземелью, карабкаясь по заваленным и подтопленным водой штрекам. Разрушены горные выработки. Засыпаны породой пути уклонов и штреков. Поржавели вагонетки, уцелевшие механизмы. Шахта-любимица была изуродована. Но…
Когда горняки поднялись на поверхность, выглянули из шурфа, к ним потянулись десятки добрых рук, подхватившие их. Начались расспросы. Всех обрадовало: хотя разрушения велики, восстановить жизнь в забоях можно, путь углю на-гора будет открыт!
И уже на следующий день тысячи мужчин и женщин и даже ребятишек пришли к стволу. У каждого в руках заступ или лопата. Многие захватили носилки, прикатили тачки. Работа пошла! Горячая, упорная, вдохновенная.
Ствол был взорван и завален исковерканными вагонетками. Казалось, без помощи мощных подъемных кранов и другой техники здесь делать нечего. Но находчивый слесарь Иван Черкасов решил не ждать подъемных кранов: «Сам справлюсь». По канату спустился вниз. К канату ловко с помощью изготовленных им приспособлений прицепил вагонетку и скомандовал:
— Подъем!
Черкасов очень рисковал: вагонетка могла оборваться, а от нее негде было спрятаться в стволе.
Риск был оправданный: ствол быстро открыли для движения клети. И под землей произошла встреча Черкасова с товарищами. Пока он расчищал путь, другие горняки, проникая под землю по шурфу, восстанавливали штреки.
И вот пришел большой праздник: в забоях застучали обушки. Забойщики начали борьбу за восстановление довоенного уровня добычи угля.
Казалось, об этом даже смешно подумать: ведь из лавы уголь таскали на санках, а к стволу доставляли на носилках…
Но кривая добычи уголька пошла вверх: забойщики соорудили деревянный вороток, методы крепления забоя усовершенствовали. Всюду обновление. И все же шахта 700 довоенных тонн так и не давала. А страна требовала все больше угля.
Выручил механик Иван Григорьевич Королев. В шахте он открыл бесценный клад, который сам ранее и создал. В октябре 1941 года, когда бои шли уже на подступах к донецкой столице, механик начал эвакуировать оборудование. Всю технику отправить на восток не удалось. Королев с помощью товарищей разобрал врубовки и вместе с электросверлами сложил их в вагонетки, залил смазкой, загнал вагонетки в тупик подальше от глаз и засыпал породой.
По возвращении с Урала механик поспешил на шахту — и испытал большую радость: заветный клад уцелел! Королев откопал его, подготовил к работе, опробовал три врубовки, обучил механиков. Когда врубовки пустили в лавах, добыча угля круто поднялась к довоенной планке.
Шахтеры считали себя фронтовиками и перед препятствиями не пасовали. На трудном пласту нарезали лавы. В содружестве со специалистами укротили и покорили «екатерининский» пласт, полностью подчинив своей воле, мастерству, умению. И шахта № 10 «Чекист» одной из первых в Донбассе пришла к заветной цели — достигла довоенного уровня добычи угля.
Труден путь к забоям. Особенно коварно его преграждает вода. Этой шахте № 10 «Чекист» повезло: водой был залит лишь нижний горизонт, который возрождался позже. А на других шахтах все штреки, лавы оказались под водой. Специалисты подсчитали: из воды, которая была откачана из шахт в течение года, могло образоваться озеро длиною 30 километров, шириной — пять километров, глубиной — три метра. Вот такую водную преграду надо было не просто преодолеть, а снести ее с пути к углю.
…Мне довелось быть свидетелем форсирования Днепра нашими воинами. Незабываемая картина. Все спешили на правый берег и преграду преодолевали кто как мог: кто на лодке или плоту, кто на понтоне, а кто даже на бревне. Средства не выбирали, лишь бы быстрее оказаться на правом берегу.
Так и шахтеры: лишь бы скорее увидеть блеск уголька и зубком обушка попробовать его. Надо отметить, что они проявляли при этом сметку, находчивость, шахтерскую хватку. Уверенно наступали на подземную стихию.
Если на шахте № 17–17 бис две большие зеленые бочки поочередно на канате опускали вниз и поднимали наполненные водой, то на соседней шахте № 4-21 шагнули шире: смонтировали комплексный агрегат из нескольких насосов, который беспрерывно гнал на-гора воду.
Пришел солдат с фронта. После ранения ему полагалось бы отдохнуть. Но не может сидеть дома Василий Медведев. Его тревожило — у ствола взорванной родной шахты, которую строил его отец и в которой он начинал работать до войны, — ни души. Конечно, парни, девчата наведываются сюда, — постоят, погорюют и разойдутся. Не догадывались, с чего начинать.
Василий подался на шахтный двор и встретил там своих школьных друзей Сашу Кравцова и Федю Кулешова. Те свое бездействие пытались было оправдать:
— Все тянут с пуском клети. А без нее как спустишься в забой?
Медведев пояснил: когда он с товарищами подходил к реке, которую надо было с ходу форсировать, моста не было, приходилось соображать самим.
— И нам сообща надо подумать…
И без промедления три товарища приступили к делу. В бочке спустились по стволу. А там, на глубине, бушевала стихия. Находясь в холодной воде, горняки отыскивали механизмы, разбирали их и по частям в бочке поднимали на-гора. Смонтировали водоотливные приспособления, пустили их. Не один раз в опасной для жизни обстановке ликвидировали аварии на водоотливе. И путь к забоям проложили, осушив штреки.
Вскоре в самой мощной лаве загудела врубовка. А где врубовка — там всегда удача, там уголь идет потоком.
Опять Медведев выручил. Своей солдатской смекалкой и настойчивостью достиг того, о чем товарищи даже не мечтали. Они, естественно, сожалели, что никак не удается получить технику.
— Откуда сейчас возьмут для нас те же врубовки или другие механизмы — война в разгаре, фронту нужно оружие.
Медведев до войны работал помощником врубмашиниста. Хорошо знал эту машину. В завалах разыскал две давно вышедшие из строя врубовки, годные только в металлолом. Из них и собрал новую. И с помощью своего неизменного друга Кулешова пустил врубовку. Но ребята недолго задержались здесь, на другом участке нарезали более мощную лаву. Этот пласт оказался очень крепким орешком, со своими секретами. Медведев нашел подход к нему, и он раскололся. Василий уверенно завоевал эту лаву. Учебой. Да, он настойчиво продолжал учиться: овладевал слесарным делом, электротехникой. Благодаря этому стал настоящим властелином врубовки, она была послушна ему, подрубывала пласт точно по его программе, велению.
Уверенно, настойчиво, быстро горняки Донбасса открывали широкий путь к подземным кладам: бери уголек и отправляй его для нашей победы! И было кому его взять. Впереди шахтерской гвардии шли их сыновья.
Первым рванулся в решительное наступление в забое Владимир Паршиков. Отец его работал на самой знаменитой в Донбассе шахте № 1–2 «Смолянка». Но теперь она была вся в руинах. Сначала открывались «мышеловки» — шахты с неглубоким залеганием угольных пластов: к ним было легче, быстрее пробиться. На такую шахту и подался Паршиков, не жалея. Он, оптимист, пояснял товарищам:
— В этом маленьком забое можно давать большой уголь.
И Владимир не шутил, он стал работать за четырех своих товарищей-фронтовиков. Он ежедневно давал 15 норм. Ведь теперь Паршиков работал в забое не один: он обучил своих одноклассников и создал бригаду забойщиков. Когда была восстановлена шахта № 1–2 «Смолянка», старейшая в Донбассе, разрабатывать пласты высококачественного угля туда перешла бригада Паршикова. И снова была впереди. Не только в шахте своей, но и в Донбассе. Правда, вскоре слава ее пошатнулась.
Вперед решительно вырвался, оставляя всех позади, Николай Лукичев, проходчик шахты № 10 бис. Он сверстник Паршикова. У Лукичева сразу зародился свой стиль и свой метод — широким шагом, быстро, без оглядки пробиваться к новым пластам. Лукичев удивил всех тем, что в первый же день перевыполнил норму. Помогли сноровка, тренировка, полученная в степях донецких, когда он, шестнадцатилетний паренек, вместе с друзьями строил укрепления, окопы на пути наступавших немцев.
Каждый день удивлял товарищей Николай. Что ни смена, брал новую планку. Даже до отметки 20 дошел. Двадцать норм в смену давал на проходке штрека. Причем рекорд для него стал обычным делом: ежедневно показывал наивысшую производительность в Донбассе. Брал точным расчетом, совершенствованием методов подготовки рабочего места. Метод бригады Лукичева был всеми признан, назван скоростным. Не один ученый на основе работы этого проходчика подготовил докторскую диссертацию. Его рекорды старались перекрыть проходчики Кузбасса.
На шахты пришли все, кто мог в руках держать обушок, рубать уголь. Ветераны Николай Тюренков, Иван Валегура и многие другие, вспоминая молодость и былые успехи, делились своим опытом, спускались в забой. На шахты шли и женщины. И нередко они давали поучительные уроки уже опытным горнякам.
Поехал я на Горловскую шахту № 44. Там мне посоветовали написать о Нине Кузьменко — лучшем забойщике. Пошел к ней домой. Меня встретила изящная, с русыми длиннющими косами миловидная хрупкая женщина. Я засомневался: Кузьменко ли это — и, поздоровавшись, спросил, когда она придет домой?
— Так я и есть та самая Нина, которую вы хотите видеть, — пояснила хозяйка.
Поняв, что меня смутили ее косы, пояснила:
— Конечно, с ними очень нелегко в шахте приходится. Что только не делаю, чтобы уберечь от пыли. Зато своего Емельяна дождусь. Ему очень нравились косы. Когда уходил на фронт, наказывал обязательно сберечь их. А вот руки свои придется прятать от него, — взгрустнула Нина. — Огрубели от обушка.
Призналась: так огрубели, что ни нитку, ни иголку уже не чувствуют. И вдруг Нина заулыбалась.
— Ничего, все пройдет. Лишь бы Емельян мой вернулся.
Рассказывая о своей работе, как бы докладывала своему мужу на фронт, да так, словно тот слушал ее, идя в атаку на врага. По сути Нина была с ним в одном строю.
Кузьменко первая надела спецовку мужа — до войны он работал в шахте запальщиком — и прямо в забой. Подруги не одобряли:
— Ты что, разве не знаешь наши пласты? Мужикам и то с трудом поддаются.
Нина все же осталась в этом забое. Искала волшебный ключик к трудному пласту. Старательно училась у опытного забойщика Николая Давыдова. Этот работал красиво. Словно завораживал пласт. Не силой брал уголь, да ее у него не очень-то много и было. Там «поворожит», здесь «поворожит», отбойку по-своему сделает, и пласт как бы сам рассыпался.
Но во всем идти по чужим следам Нина не любила. Вырабатывала и свой подход к пласту: женский, можно сказать, ласковый. На ее уступе был образцовый порядок. Весь инструмент на своем месте. О ней говорили:
— Эта малышка одним своим взглядом крошит пласт.
Крошила вовсю. При дневной норме полтора квадратных метра горнячка вырубала аж девять квадратов. Не каждый мужчина-богатырь мог так сработать. Нину горячо поздравляли с успехами и награждали доверием. На шахту поступили новые отбойные молотки. Первый торжественно был вручен Нине Кузьменко.
Сколько славных страниц в битве за уголь вписали дочери Донбасса! Шахта «Ново-Мушкетово». Здесь Мария Медведская, Нина Кокова вместе с опытным забойщиком Степаном Рубаном нарезали самую мощную лаву и начали ее разработку. Своими рекордами удивили многих.
Горловскую шахту № 19–20 также прославили на всю страну женщины. Одноклассницы Мария Гришутина и Роза Бурых стали работать в одном забое. Розу взялся обучать забойщик Никитинко. Жалел ее, как дочь, оберегал. Советовал:
— Сиди и смотри, примечай, что и как… А мое дело — рубать уголь.
А руки Розы тянулись к обушку. Учитель же был неумолим. И Роза перешла к Гришутиной, которую наставлял опытный мастер Михаил Афонин. Вскоре Гришутина создала первую в Донбассе женскую бригаду забойщиков, которая сразу вступила в единоборство с бригадой известного мастера Маслиева и победила ее в соревновании.
О делах молодых горнячек узнали фронтовики. Признали их своими однополчанками, от них стали приходить письма: «Горловка, шахта № 19–20, Марии Гришутиной». Артиллеристы Яков Обьев и Василий Шугай писали: «Радуемся мы вашим успехам, дорогие подруги. Спасибо за ваш доблестный труд. Сейчас мы получаем снарядов столько, сколько нам нужно для победы. И мы всегда говорим друг другу: это Роза, Мария, Зина постарались. Это они рубают уголь для плавки металла».
Подруги решили ответить на письма друзей, когда их бригада завоюет звание фронтовой. И через месяц ответили.
Конечно, такая оценка не умаляет заслуг мужчин. Они были надежной опорой и силой возрождающейся всесоюзной кочегарки. Передо мной номер областной газеты «Социалистический Донбасс» от 7 апреля 1944 года. Здесь конкретные факты. Под рубрикой «Развертывается предмайское социалистическое соревнование» из Макеевки сообщается: «Горняки шахты имени Ленина дали слово выполнить апрельское задание к 28 числу. И забойщик Митин довел свою выработку до 6 тонн угля в смену при норме 1,4 тонны. Забойщик Самарин выдает за смену 7 тонн угля. Механик участка Шатохин и слесарь Горький тоже работают в забое в свои выходные дни, каждый из них выполняет норму на 300 процентов.»
Добрые вести шли и с шахты «София»: «750 процентов — этот показатель ежедневно на Доске почета перед фамилиями забойщиков Андрюшина и Переверзева. Молодые горняки Горбань, Лысенко, Шульгина и другие в забоях работают и в свои выходные дни, задания перевыполняют в два раза. Металлурги завода имени Кирова спешат пустить два прокатных стана».
Здесь же информация о самоотверженном труде геологоразведчиков, которые успешно ведут поиск новых залежей угля.
Положа руку на сердце, скажу: донбассовцы могли бы и почаще посылать эшелоны угля, если бы на пути не возник кризис доверия к людям.
До боли было обидно наблюдать за происходящим. Многие жители Донбасса вдруг были взяты на подозрение. Это те, кто были в немецкой оккупации. «Оккупированным» доверяли лопаты, обушки. В то же время в Донбасс хлынул поток искателей выгодных должностей. Ехали с востока «чистенькие». Их сажали в руководящие кресла шахт, хотя некоторые из них даже не знали, как войти в клеть, не отличали обушка от лопаты.
И все же… Донбасс быстро набирал темпы, силу, мощь, действительно становился Всесоюзной кочегаркой. Все невзгоды укрощались тем, что люди в героическом труде сплачивались, мужали.
Сошлюсь на конкретные примеры. На шахту № 10 «Чекист» Леня Сироокий приехал с Полтавщины. «Оккупированный». Но его зачислили в лучшую проходческую бригаду Трофима Велигоцкого. Задания бригадира Леня выполнял аккуратно, но без огонька.
— Ставит раму, а сам думает о своей Полтавщине, — подшучивали товарищи над Леней, — видит, наверное, галушки в сметане.
Некоторые подбрасывали колкости:
— На немца небось старался не так.
Бригадир всех переубедил. Он был уверен: из этого новичка выйдет хороший шахтер. После смены разговорился с Леней, поинтересовался, что из одежды успел приобрести. Получил неутешительный ответ:
— Где там. Что с собою привез, то и донашиваю.
Признался, что тоскует по дому, все здесь ему не нравится, кажется, считают его здесь чужим.
— У нас тоже хорошо. Мы тоже любим свой край, — сказал бригадир. И вдруг предложил Леониду перейти к нему жить. И Сироокий перенес свои пожитки в квартиру старого шахтера. Хозяин показал уютную чистую комнату и пояснил:
— Здесь ты будешь жить. Плата небольшая — только хорошая работа в забое.
В свободное время увлеклись книгами, историей шахты, поселка Петровка, где они жили. И Леня понял: шахтеры — сильные, смелые и добрые люди. Бригадир учил его старательно, начальник участка замечал: «Тебя, Сироокий, уже самого можно ставить бригадиром».
И дома все было как в родной семье. Жена бригадира, Аграфена Федоровна, всегда приготовит вкусный обед, починит и почистит одежду. Однажды Леонид задержался в шахте — получил срочное задание. Узнав об этом, Аграфена Федоровна принесла кастрюли с едой и через товарищей передала Лене.
Как-то в субботу она сказала парню:
— Ложись спать пораньше. Завтра пойдем в город и нарядим тебя, как жениха.
И купила пальто, ботинки, костюм. Леня удивился, откуда столько денег взялось? Сам никогда бы не собрал.
К Лене наведался отец. Решил посмотреть, как он живет. Два дня гостил, как он сказал, с большим удовольствием. А уезжая, дал наказ сыну: «В отпуск приезжай обязательно вместе с бригадиром. Слушай его, как меня».
А вот у Иосифа Рыбака — выпускника школы ФЗУ енакиевской шахты № 1–2 «Красный Октябрь» оказалось сразу два самых знаменитых в Донбассе наставника. Иосиф — сирота. Его отец и мать умерли во время войны. Узнав о бедствиях паренька, старый шахтер Трифон Муллер решил окружить его заботой, вниманием. Предложил поселиться в своей квартире. И жена, Мария Степановна, встретила его, как старого знакомого.
Когда Рыбак шел в клуб на танцы, Мария Степановна с материнской любовью провожала его до порога, внимательно оглядывала рослую, стройную фигуру, присматриваясь, хорошо ли отглажен костюм, все ли на нем в порядке.
И стажировка в забое проходила успешно. Рыбак уже обогнал многих горняков. Однако видел, что самого умелого забойщика, каким был Иван Трофимович Валегура, ему вряд ли опередить. Иосиф считал для себя большим счастьем хотя бы сравняться с ним.
Наставник Трифон Иванович Муллер как бы прочитал все его мысли. Сам предложил:
— Пора тебе на самостоятельную работу. С самим Валегурой помериться силами. Осилишь ведь его.
И по просьбе Муллера Валегура отвел для Иосифа уступ рядом со своим. Наступили новые дни, полные тревог, надежд, радости, успехов. А потом Валегуру и Рыбака вместе, как равных мастеров, пригласили в Москву, на заседание коллегии Министерства угольной промышленности СССР. Рыбак сидел рядом со своим учителем. Министр заметил это и спросил:
— Ваш ученик, Иван Трофимович? — и приветливо посмотрел на Иосифа.
— Мой, товарищ министр. Могу гордиться. Иосиф Рыбак…
В шахтерском краю зарождались славные традиции: горняки каждой шахты словно бы усыновляли молодых ребят, потерявших родителей. Делалось все, чтобы и в общежитиях они чувствовали себя как дома. А рядом были их наставники — горняки — старожилы шахт. Нередко комендантами общежитий становились шахтеры-ветераны.
И вот минул год после освобождения Донбасса… Уже десятки шахт начали давать уголь, вступили в строй семь доменных печей, 23 мартена, 17 прокатных станов, 43 коксовых батареи.
Успехи восстановительных работ увлекали на самоотверженный труд не только шахтеров, но и металлургов, машиностроителей, тружеников сел Донбасса.
По крупицам восстанавливались героические страницы первого года войны. Так, легендой стал подвиг мастеров металла Мариуполя. Горком партии собрался обсуждать план обороны города, а немецкие танки ворвались на заводы. Захватив город, немцы попытались пустить промышленные предприятия, в том числе металлургический завод имени Ильича. Они обещали рабочим золотые горы. Когда уговоры не помогли, начали угрожать концлагерями. Ничто не могло сломить металлургов. Они не желали работать на оккупантов. Ценой больших усилий немцам удалось наладить три мартена из многих десятков и получить всего несколько тонн стали. Даже на один танк не хватило. Потом мартены были выведены из строя, завод замер.
В марте 1942 года фашистские палачи, схватив группу металлургов, публично расстреляли их. Зверская расправа не испугала, — наоборот, только ожесточила наших людей.
Через две недели после кровавой расправы над рабочими одного из палачей нашли мертвым на улице. Прошло несколько дней — и около театра прозвучали выстрелы комсомольца Пашука. Он пытался отомстить гестаповцам. Николай Пашук поплатился жизнью. Но на его место встали товарищи — 19-летний слесарь Саша Кравченко, ученик 41-й школы Вася Долгополов, брат Пашука Василий, его дядя Виктор Мамич. Они решили довести до конца дело, начатое павшим другом. Немцы схватили героев, их жестоко истязали в гестапо, затем казнили. Александр Кравченко, взойдя на помост, обратился к народу:
— Прощайте, товарищи! О нас не плачьте. Бейте фашистов!
Не удалось уберечь Макара Мазая. До войны этот сталевар был прославленным мастером своего дела. Он больше всех снимал стали с каждого квадратного метра мартена. Этому училась у него вся страна. Товарищи прятали, маскировали Макара от немцев. Но ищейки напали на след, схватили Мазая, приказали:
— Вари сталь. Она очень нужна нашему фюреру.
А Макар в ответ:
— Я умею сталь варить только для своего народа.
И Мазая фашисты казнили.
А когда город был освобожден, в мартеновский цех пришли сыновья тех, кого казнили немцы. И хотя цех искалечен был до неузнаваемости, вскоре же сформировалась первая восстановительная бригада.
— Тяжело будет, — заявили молодые металлурги. — Но уговор — назад не пятиться.
Наконец получена первая плавка, прокатан лист для танка. Какой праздник был в цехе! В числе первых заработала и девятая, мазаевская печь. На этом мартене дали отличный металл.
Но вот беда: домны, разрушенные войной, пока еще очень мало давали чугуна для мартенов. Приходилось печи загружать твердым чугуном, отчего снижалась производительность. Сталевары Михаил Куперин и его товарищи нашли путь повышения и этого показателя: начали плавить сталь скоростными методами — на полтора-два часа сокращали сроки получения металла…
Только на колхозных полях Донбасса не велись пока работы. Почему?
А дело в том, что на этих полях в период освобождения родной земли разгорались ожесточенные многодневные бои. Поля сплошь изрыты окопами и траншеями. А главное — они заминированы. Потому и трактор можно пускать только вслед за минером. И все же механизаторы села Григорьевка (колхоз имени XII партсъезда) решили освоить почти всю пашню. Нетронутыми оставили малодоступные участки, сплошь изрезанные траншеями. И горючее колхозники раздобыли. Петр Прокопенко, Шура Мягкая, Варвара Люлька, Маруся Емельяненко пошли с ведрами на недавние поля сражений и нацедили из баков подбитых танков не одну тонну горючего.
В Григорьевке и других селах интересовались:
— А как наша Паша Ангелина?
Все знали: весной 1942 года над Старобешевом показался самолет. Летчик разбросал листовки. Это было письмо первой советской трактористки Паши Ангелиной. Она сообщала, что живет и работает в Казахстане, все делает для фронта, для победы, мечтает быстрее вернуться в родной колхоз.
И вот мы в Старобешеве, в гостях у Паши Ангелиной. В комнате собрались все члены ее семьи. Пашина сестра Леля — тоже трактористка, как и жена брата — Екатерина Ангелина. Не хватает сестры Нади, она уехала с мужем в другую область и там возглавляет тракторную бригаду. Вместе с Надей уехал Пашин племянник — тракторист Виталий Ангелин.
— Всех родных и близких посадила на трактора, — улыбается Паша. — Так что будем с хлебом!
Кто-то заметил с нескрываемой тревогой:
— Только вот все машины старенькие, изношенные.
— Трактора плохие, — согласилась Паша. — Зато люди хорошие. Значит, будем с урожаем.
Как-то я приехал в Старобешево вечером. Попросил Пашу помочь мне устроиться с ночлегом.
Миновали райцентр, гостиницу, остановились около полевого вагончика бригады. Вошли в него. Такого порядка, чистоты ни в одной гостинице не увидишь.
Рано утром Паша хлопотала на бригадной кухне. Проверяла качество завтрака.
— И так каждый день, — заметил один тракторист. — Достается повару, если что не так. А уж за порядок спрос! И на работе не даст сачковать!
Тогда в колхозе, как и по всей стране, трактористы соревновались за количество вспаханных гектаров.
Паша собрала бригаду:
— Будем сражаться не за гектары, а за хлеб. У кого больше всех в амбаре хлеба, тот и герой. Кто больше всех соберет зерна, тот и победитель.
Новое в соревновании принесло плоды. Урожайность полей колхоза стала расти.
Донбасс быстро возрождался. Он обеспечивал фронт всем необходимым. Сбылись слова шахтерского поэта Павла Беспощадного:
Донбасс никто не ставил на колени,
И никому поставить не дано!