Владимир Седых. Добровольцы

Владимир Седых. Добровольцы

Как-то под Новый год получил я от старой своей знакомой — однополчанки Полины Гусаровой письмо. Поздравляя с наступающим, она спрашивала: «А помнишь, как мы встречали 1943 год в лесу под городом Белым?» И тут же принялась уговаривать: «Может, соберешься, приедешь к нам? Вот было бы здорово! Посмотришь, как изменились те места, встретишься с нашими юными следопытами, расскажешь, какими мы были тогда…»

И такое на меня нахлынуло, не передать! Решил — брошу все, возьму отпуск за свой счет и махну дней на пять-шесть, чтобы не спеша все своими ногами обойти, да вот… ноги-то меня и подвели: в госпиталь слег.

А та встреча Нового года в лесу прифронтовом и посейчас перед глазами стоит. Навес из ельника, наспех сколоченные столы и скамьи, «стены», завешанные плащ-палатками, стаканы, нарезанные из бутылок…

558-й минометный полк только формировался километрах в двадцати от переднего края. В полку все собрались новенькие и друг друга знали еще плохо. Я, новоиспеченный младший лейтенант, только что прибыл из училища. В одной батарее со мной оказался еще один такой же молодой лейтенант Толя Гришин — москвич, мой ровесник. Остальные командиры были намного старше нас. Были в полку и девушки, правда, помню лишь санинструктора Полину Гусарову.

А новогодний вечер получился на славу! Было очень весело, каждый выявил свои таланты: и музыканты, и танцоры, и певцы. Командир полка майор Г. Хазарадзе, бывалый воин, участник боев на Халхин-Голе, орденоносец, спел нам грузинские песни и даже «лезгинку» станцевал. А он нам в отцы годился. Не отставал от него и комиссар полка майор В. Захаров — прекрасный баянист.

А на другой день, не успели мы остыть от веселого новогодья, полк получил приказ занять боевой порядок.

Действия в качестве командира взвода были для меня новы и необычны — все было впервые. Отвечал теперь не только за себя, но и за подчиненных, и за выполнение поставленной задачи. К обстрелам, мы, правда, уже привыкли, но некоторые огневые точки врага крепко нам досаждали. И вот я получил первую боевую задачу: ночью с телефонистом и разведчиком выдвинуться на ПНП, в боевое охранение пехоты, и выявить огневые точки противника. С рассветом началась боевая работа, вернее, охота за противником. А немцы, как известно, вояки аккуратные — сразу после завтрака начинают стрелять, не давая поднять головы нашей пехоте. Но вот и первая удача: обнаружен дзот и сразу определены его координаты. Звонок комбату, а оттуда приказ — уничтожить огневую точку. Тут же получаем приказ скорректировать огонь. Скоро от дзота остались одни развалины. Однако и нас засекли. Пришлось срочно менять НП.

Почти сутки пробыли мы в боевом охранении. Обнаружили и засекли еще две огневые точки противника, которые тут же были уничтожены. За успешные действия взвода, как командир, получил первую благодарность — от командования полка…

Письмо Полины заканчивалось такой припиской: «Если приедешь, непременно свожу тебя в школу. Знаешь, ребята-восьмиклассники иногда расспрашивают о добровольцах. Некоторые даже считают, что это понятие было несколько условным. И уже вовсе сомневаются, что в добровольцы мог пойти целый класс. А ты все помнишь?..»

Да, припомнилось все. До мельчайших подробностей.

…Учились мы тоже в восьмом классе, когда началась вторая мировая война. Газеты и радио приносили тревожные вести об успехах фашистских войск в Европе: вот они захватили Чехословакию, вот шагают по дорогам Польши, а там и Франции… И мы уже почти не сомневались, что нам тоже придется сразиться с фашистами, и каждый из ребят готовился стать солдатом.

В восьмых и девятых классах у нас была введена начальная военная подготовка: изучали винтовку образца 1891–1930 годов, противогаз, ходили в тир стрелять из мелкокалиберной винтовки. Но для нас этого было уже недостаточно, хотелось чего-то более основательного, конкретного.

Толчком для взрыва активности послужил призыв на действительную службу наших старших товарищей, которым в 1940 году исполнилось по 18 лет. А первые их письма из воинских частей и вовсе лишили нас покоя. Каждому буквально не терпелось поскорее встать в строй.

У нас в Костроме тогда очень хорошо была поставлена допризывная подготовка. Действовала большая, организованная сеть Осоавиахима. И вот мы, мальчишки 1923–1924 годов рождения, для которых срок службы еще не подошел, ринулись в различные клубы: Володя Зеленцов, Костя Скворцов — в конно-спортивный, Миша Большаков, Рем Белов, Саша Степанов — учиться на радистов, Лева Каретников, Миша Горшкович и я — в аэроклуб.

Встречаясь в школе, делились новостями, горячо обсуждали различные проблемы своих клубов, стараясь доказать преимущества своего.

Лето сорок первого каждый из нас встретил по-разному. Занятия в клубах проходили дважды в неделю, как говорят, без отрыва от производства или школы. Я к тому времени устроился матросом в Освод, чтобы подзаработать немного денег в помощь семье.

В ночь на 22 июня дежурил на реке Костроме. Все было тихо, спокойно, город безмятежно спал. И ничто не говорило о том, что уже началась война.

В тот же день мы втроем: Слава Мартьянов, Рем Белов и я — побежали в райвоенкомат с просьбой взять нас в армию. Там уже толпилось множество людей, все хотели поскорее идти бить фашистов. Протолкались мы в военкомате до самого вечера, но, так ничего и не добившись, расстроенные разошлись по домам.

На следующее утро, чуть свет, отправились снова, уже вчетвером, к нам присоединился Костя Скворцов. Но результат был тот же. Лишь на третий день нас выслушал усатый капитан и сказал: «Ребята, ступайте домой. Пока вам не исполнится по 17 лет и 8 месяцев, в армию вас не возьмут». Самым старшим из четверых был я: в тот день мне исполнилось 17 лет и 5 месяцев. Остальным и вовсе было до срока «палкой не докинуть».

Мне вскорости повезло: нас, курсантов аэроклуба, перевели на казарменное положение. Стали жить прямо на аэродроме в палатках, по воинским законам: подъем — в шесть, завтрак — в семь, начало занятий — в восемь… Начальник аэроклуба был у нас капитан, инструкторы — опытные летчики. Началась интенсивная учеба. С утра — полеты, после обеда — тоже полеты, в редких промежутках — занятия по строевой подготовке или уставам. Ходили в караул, охраняли самолеты, склады горючего.

Лето пролетело незаметно. И вот уже изучен КУЛП (курс учебно-летной подготовки), у каждого по 32 часа самостоятельного полета, сданы экзамены, мы снова возвращаемся домой. Выдали нам документы на руки и предупредили: ждать вызова в военные летные училища.

В сентябре в школе занятий не было, всех старшеклассников отправили на картошку. А в октябре кто-то из ребят узнал, что в области формируется Коммунистическая дивизия для обороны Москвы.

Начались наши новые «хождения по мукам» — каждый день то в военкомат, то в райком комсомола. Я к тому времени уже достиг желанного возраста: 17 лет и 8 месяцев! Это давало мне законное право на призыв в армию. И вот наконец — повестка: прибыть в военкомат с вещами! Это было 10 ноября 1941 года.

До лагеря «Песочное», где формировалась дивизия, шли пешком. Лед на Волге еще не окреп, и наша колонна, человек 500, двигалась гуськом. Идти было километров 30, так что до места добрались только к вечеру.

Вот мы и солдаты. Одели нас во все новенькое: обмундирование, кирзовые сапоги, бушлаты, шапки-ушанки. Из нашего класса набралось семь человек (остальные пока «не вышли возрастом»), а трое — Слава Мартьянов, Рем Белов и я — оказались даже в одном взводе.

Начались солдатские будни. Подъем, физзарядка, завтрак, занятия, обед, занятия, ужин, занятия, отбой. И так каждый день. Физзарядка на снегу, умывание — тоже, занятия (10–12 часов в день) также в основном на свежем воздухе.

Надо сказать, что в роте собрались солдаты разных возрастов: от 18 до 40 лет. Хорошо помню соседа по нарам в землянке Василия Ивановича Бобкова, его рассказы о действительной военной службе, которую он проходил в Наро-Фоминске танкистом, о боях с белофиннами, о многом другом. По-отечески относился к нам, молодым, бывалый солдат. И словом и делом помогал в учебе и в быту. Показывал известные только ему боевые приемы, учил нас правильно и рационально расходовать выданные на руки хлеб и сахар, сухой паек. В роте дядю Васю любили все.

День ото дня мы мужали, становились настоящими солдатами. Успешно провели боевые стрельбы. Приняли присягу на верность Родине. И в декабре сорок первого наш 1242-й стрелковый полк погрузился в эшелон для отправки на фронт.

Никогда не забыть торжественность, с какой провожали нас на костромском вокзале земляки. Народу собралось много: родные, знакомые, соседи, ребята из младших классов и, конечно же, все девчонки из нашего класса — прощаясь с нами, они не скрывали слез.

Долго добираться до линии фронта не пришлось. Уже на другой день мы выгрузились и заняли боевые порядки во втором эшелоне на Можайском шоссе. Зимнее наступление наших войск под Москвой уже началось, но нас пока держали в резерве. Больше недели мы простояли без дела, если не считать боевого дежурства днем и рытья траншей и ходов сообщений в снегу ночью. Нам же не терпелось поскорее сразиться с врагом.

Впрочем, вынужденное наше бездействие скоро кончилось. Однажды нас подняли по тревоге. Вечером мы погрузились в вагоны на станции Одинцово, а ночью разгрузились на станции Торопец. И сразу почувствовали близость фронта. Не успели построиться в колонны для движения, как начался бомбовой налет. На станции вспыхнули пожары. К счастью, на первый раз обошлось без жертв. Но вскоре налет повторился, после чего появились первые раненые.

Дорога, по которой мы двигались к фронту, была изрыта воронками от снарядов и бомб. Да и многое другое напоминало о том, что недавно здесь прошли тяжелые бои: трупы немцев, остовы печей в деревнях, порванные телеграфные провода. Все чаще доносились орудийные выстрелы. Линия фронта все приближалась. Двигались мы исключительно по ночам, днем отдыхали или в лесу, или по избам в деревнях. И поразительно — почти не замечали мороза, хотя тот январь был довольно суров.

Последний переход закончился на рассвете, когда ракеты с переднего края еще освещали местность, а трассирующие пули то и дело пронзали небо. Не успели расположиться в лесу, как засвистели снаряды, и разрывы их были где-то недалеко. С наступлением сумерек стали выдвигаться на передний край — занимать боевой порядок.

Так начались фронтовые будни. Полсуток в траншее, столько же в блиндаже на отдыхе. Нашему полку было приказано выбить немцев с господствующих высот. Рано утром, после небольшой артиллерийской подготовки, рота поднялась в атаку. Трудно было наступать по глубокому снегу. Больше ползком, по-пластунски, чем перебежками, продвигались мы вперед. Несли потери, но наступление продолжалось. Соседний батальон уже выбил противника из первой траншеи, а через некоторое время в немецкую траншею ворвались и мы.

И вот здесь до меня дошла печальная весть: убит мой одноклассник и друг Рем Белов. Пуля попала в голову, и он остался лежать на снегу. Потом погибли Костя Скворцов, Володя Федоров, несколько позднее Слава Мартьянов… Нас, одноклассников, становилось все меньше.

Незабываемо трудной для всех нас была весна сорок второго года. Выматывали изнуряющие оборонительные бои. Сильная распутица мешала подвозке продуктов, на исходе были боеприпасы. Доходило до того, что разрешалось расходовать по полснаряда на орудие и миномет и по пять патронов на винтовку в сутки…

К началу лета ситуация стала улучшаться, мы со дня на день ждали начала большого наступления, и уж никак не думали, что некоторым из нас вскоре предстоит покинуть ставшую родной часть. Армии нужны были офицерские кадры, и отличившихся, прошедших боевую выучку молодых солдат стали посылать в военные училища. Одного из наших ребят послали в пехотное, другого — в инженерное, мне выпало стать артиллеристом.

На фронт, как уже было сказано, я вернулся в звании младшего лейтенанта, а новой боевой семьей для меня стал 558-й минометный полк. Вместе с ним прошел я по дорогам войны долгий и нелегкий путь — от затяжных боев под Витебском до знаменитой операции «Багратион» и так называемого «доколачивания» курляндской группировки врага. Было все: длительные марши и броски, бои под Тильзитом и Мемелем (Клайпеда), ранения и награды. Последнее ранение получил под Либавой.

Было это как раз в День Красной Армии — 23 февраля 1945 года. Я командовал тогда артиллерийским дивизионом. В задачу мою входило поддержать огнем наступление стрелкового батальона, которым командовал Герой Советского Союза В. Масальский.

Ровно в семь утра, после короткой артподготовки, стрелковые роты поднялись в атаку. Но не успели пройти и ста метров, как сильный огонь противника прижал их к земле. Тогда опять заговорили орудия. После основательной обработки вражеских позиций пехота снова бросилась вперед, и опять, понеся большие потери, залегла… Так повторилось семь раз. Все больше таяли ряды наступающих. Противник бешено огрызался. Каждый раз после очередного ураганного артналета казалось, что сопротивление неприятеля сломлено и наши бойцы вот-вот ворвутся в его траншеи, но атаки захлебывались одна за другой. Бой длился весь день. Артиллеристы не отходили от орудий ни на минуту, даже несмотря на ранения. Я тоже был ранен, но остался в строю…

И все же мы смяли врага, остатки его были добиты в окопах.

За это сражение многие пехотинцы и артиллеристы получили высокие награды. Я уже в госпитале узнал о награждении орденом Александра Невского.

Это был мой последний бой.

Но армию я не покинул, после войны прослужил в ее рядах не один десяток лет, пока не ушел в звании полковника в отставку.

Кроме меня, из нашего дружного отряда добровольцев в живых остался только Миша Большаков. Он стал военным инженером — строителем аэродромов; ныне, как говорят, — на заслуженном отдыхе.

Иногда, во время редких встреч, мы вспоминаем те далекие годы. И не было случая, чтобы который-нибудь из нас хоть на минуту усомнился в правильности выбранного пути.

Мы стали добровольцами по зову Отчизны, или по зову сердца — что, в сущности, одно и то же: ведь частица Родины живет в сердце каждого из нас.