Виктор Синявский. Разведчиками не рождаются

Виктор Синявский. Разведчиками не рождаются

Три солдата сидят на пологом берегу моря и дымят самокрутками. Седой Каспий тихонько шевелит крупную гальку, лениво перекатывает под свинцово-серой кожей бугры мускулов-волн. С первого взгляда солдаты все на одно лицо: у каждого коротко остриженные волосы, на плечах выцветший госпитальный халат.

Даже ранения у них одинаковые. Большинство держит забинтованную руку на перевязи; у иных свою, живую ногу, заменяет пара костылей.

— До чего же подлый фашист! — удивляется неискушенный прохожий. — Как по заказу: парней калечит только в конечности!

И невдомек человеку, не бывавшему в огненном пекле, что так много раненых в руки и ноги он видит лишь по одной причине: только они и могут самостоятельно выйти из душных палат. А те, кому раскаленный свинец угодил в грудь, живот или голову, месяцами лежат неподвижно на койках, устремив в потолок тоскливый взгляд.

Однако первое впечатление обманчиво. Достаточно побыть среди этих видавших виды парней полчаса, чтобы разглядеть, как непохожи они — не только внешне, но и по характерам. По лицу каждого почти безошибочно можно определить меру пережитого. Тот, кто приставал к товарищу с расспросами, еще явно «зеленый». Звать его Семеном. На вид лет восемнадцать; щеки, не знавшие бритвы, сохранили юношеский румянец. Он еще не был на фронте: задолго до прибытия на передовую их эшелон разбомбили немцы, и парня ранило в пятку. Это обстоятельство служит неисчерпаемой темой для добродушных подначек. Приятели уверяют юношу, что не следовало-де показывать врагу именно эту часть тела!

Иначе выглядит Иван Пикалов. Бывалому разведчику есть о чем порассказать. Иной, может, и прихвастнуть не прочь, но Ивану нет в этом надобности: за него говорят боевые награды. На синей бязи халата поблескивают ордена и медаль.

Нравится этот разбитной парень — песенник, балагур — и Георгию Хаеву. Познакомились они на днях в госпитальном клубе, где для раненых, способных ходить, устроили концерт. Иван оказался с ним рядом. Заметив, что Георгию пришелся по душе исполненный номер, разведчик протянул к нему ладонь:

— Давай, своей здоровой похлопай о мою!

Так они и аплодировали весь вечер — вдвоем в две руки.

Теперь и Георгий Хаев присоединяется к просьбе новобранца: ему тоже хочется услышать рассказ бывалого воина.

— А чем особенно хвалиться? — говорит Иван. — Конечно, разведчик, он должен все видеть, все знать, все понимать. Тут, главное, смекалка нужна, чтобы быстро разобраться что к чему, быстро принять решение. Однако же разведчиком никто не родился. Можно овладеть этой специальностью. Вот хотя бы ты, Георгий. Почему бы тебе не стать разведчиком?

— Куда мне? — смущается Хаев. — Смелость у меня не та…

— Как это не та! — начинает уже горячиться Пикалов. — Ты в боях-то бывал?

— Приходилось. Начал в Калининской области, потом в госпиталь угодил: руку прострелили. Оттуда под Калач прибыл. Стали армию Паулюса окружать. Почти и замкнули уже кольцо. А тут меня осколок подстерег. Под мышку угодил. Подлечили врачи, и попал я под Белгород. Здесь, когда летом 1943-го фашисты пошли в наступление, вклинились они в боевые порядки нашей дивизии. Далеко их не пустили; сами стали атаковать, да не рассчитали, оторвались от наших боевых порядков. Вот тут мы и попали под огонь наших же «катюш». Как только жив остался — не знаю. Тринадцать ран сразу получил! Вот и опять на излечении…

— Хлебнул же ты горя, солдат! А наград у тебя много?

— Благодарность есть, в красноармейскую книжку записана…

— Вот видишь, — говорит уже серьезно Иван, — и сам ты убедился: кто нужды не видал, и счастья не знает. И в бою так бывает. Кажись, чем дальше от передовой, тем безопаснее. Так нет же! Вот ведь мы с тобой одинаковое время воюем. Но я как разведчик нахожусь ближе к немцу, впереди. И гляди: ты трижды ранен, а я один раз!

— Так разве же я выбирал боевую специальность? — слабо защищается Георгий. — Пришел в военкомат. Совестно было сидеть дома, когда и брат Иван, и многие товарищи уже на фронт ушли. А тут уж куда послали, туда и пошел. О разведке я и не думал. Считал, туда особенные люди нужны.

— А чем ты не особенный? Давай попросимся, чтобы нас в одно время выписали. Остальное беру на себя.

С грохотом подпрыгивая на ухабах, мчит по проселку трехтонка. В кузове, скорчившись, сидят солдаты. Внимательно поглядывают они на небо. Хоть и нет уже у фашистов былого преимущества в воздухе, а все же, того и гляди, залетит в наш тыл разбойный «охотник» да и сыпанет из пулемета по легкой добыче — проезжей машине. Но все обошлось благополучно.

Пикалов твердо решил вернуться в разведку и Хаева увлек за собой. Как только поезд прибыл в назначенный пункт, они на свой страх и риск принялись разыскивать штаб дивизии, в которую, как они знали, должно было влиться пополнение. Дело это было не из легких.

— Гляди! — вдруг останавливается Георгий, дернув за рукав Ивана.

Посмотрев в указанном направлении, Пикалов увидел тоненький провод, протянувшийся с дерева через крышу. На лице его расплывается широчайшая улыбка:

— Ну, не ошибся я в тебе… Да ты же прирожденный разведчик! Сразу смекнул, куда в первую очередь провода подвели!

Действительно, идя вдоль линии связи, друзья вскоре подошли к дому, возле крыльца которого стоял часовой. Разумеется, без документов их не пустили. Но солдат, строго допросив, обещал посодействовать. И когда из дома вышел молодцеватый майор, часовой доложил ему о двух пришельцах.

— Вот что, товарищи, — сказал начальник разведки, внимательно изучив их документы. — Конечно, я не могу взять вас к себе без согласия вашего командира. Возвращайтесь немедленно в свою маршевую роту. Но не горюйте: смелые и бывалые ребята нам нужны. Как только получим приказ на пополнение, так приеду к вам набирать добровольцев в разведку. Тут уж сами не зевайте!..

И вот — они в разведроте. Новоприбывших в 38-й гвардейской стрелковой дивизии встретили дружелюбно. Георгию предложили было должность писаря, но он отказался. Спокойный, покладистый парень, который и в детстве-то не был охоч до драк, сейчас рвался в бой. Море людского горя видел он на выжженной войной земле.

Темный вечер спускается на землю. Бои затихают. Только багровые сполохи далекого пожара мечутся по небу, да изредка доносится тяжкий гром отдельных разрывов. Вот проплывает где-то за облаками невидимый бомбардировщик. На этот звук тянутся пунктирные линии трассирующих пуль, оглушительно бьют зенитки. Но все это — сущие пустяки по сравнению с той дикой оргией звуков, которая будет днем.

— Хаев, к командиру! — кричит, пробегая по траншее, дневальный.

Поправив обмундирование, Георгий закидывает на плечо ремень автомата и пробирается к землянке. Здесь уже собралась вся группа — восемнадцать человек, которым предстоит идти на задание. Командир взвода лейтенант Шильников объясняет полученный из штаба дивизии приказ. Как всегда, офицер немногословен:

— Отправляемся в тыл к немцам, километров за сорок пять. Подойти должны к развилке шоссе в районе Кобрина. Приказано вести наблюдение за передвижением вражеских войск и сообщать данные по радио. Вопросы есть?

— Все ясно…

В назначенный час восемнадцать теней бесшумно скользнули в лес и растаяли в непроглядной мгле. Через сутки группа вышла в заданный квадрат.

Немцы на этом участке фронта готовили крупную операцию. По двум шоссе почти непрерывно двигались груженые автомашины, танки, шла пехота. Шильников с помощью специального шифра регулярно докладывал в дивизию результаты наблюдений. Но запасы питания для рации кончались. Радист Алексей Чурин и его помощник Виктор Моторин, призывая на помощь свое мастерство, выжимали из техники все, что было возможно, но связь с каждым днем угасала.

Решили пробиваться к своим. Задача осложнялась тем, что разведчики, лишенные связи, не знали нынешнего расположения частей. Не имея возможности предупредить своих о возвращении, они рисковали очутиться между двух огней. Но иного выхода не было…

Местные жители переправили бойцов на лодке через озеро. Партизаны прислали в отряд двух своих товарищей, хорошо знающих местность. Один из них, Павел Степанюк, вывел группу к тому самому месту на берегу Припяти, где разведчики переправлялись, уходя на задание. Возвращаться именно здесь Шильникову хотелось по двум причинам: во-первых, знакомая обстановка, а во-вторых, можно было надеяться, что там все еще стоит их дивизия.

Разбились на четыре группы. Впереди пошел лейтенант с проводником-партизаном, показывавшим дорогу. Замыкал колонну другой партизан. К реке приближались по заболоченной долине. Трудно было идти по колено в воде, не поднимая шума. Когда до реки оставалось около километра, впереди послышалось громкое:

— Хальт!

В небо одна за другой взвились осветительные ракеты. Их белесый, мертвенный свет залил все кругом. Стала видна каждая веточка, каждая пуговица на шинели. Разведчики залегли прямо в холодную жижу. Переждали, пока тревога улеглась. И снова двинулись вперед. Впотьмах наткнулись на немецкий блиндаж. К счастью, пока находившиеся там пулеметчики сообразили, что к чему, группа успела проскочить к болоту, которое переходило прямо в Припять.

Из блиндажа застрочил пулемет. Невидимая смерть, посвистывая над головой, леденила душу сильнее, чем воды реки, в которую с разбегу бросились разведчики. Медлить было нельзя. Огонь с немецкой стороны все усиливался. Часто загребая, Георгий плыл и плыл к берегу. Автомат, патроны, гранаты, намокшая одежда тянули ко дну. Наконец нога нащупала опору. Но как только разведчики ступили на берег, в лоб им застрочил другой пулемет: боевое охранение наших войск, услышав выстрелы и шум на реке, также открыло огонь.

— Свои! Свои! — закричали изо всех сил разведчики.

Пулемет смолк.

— Все оставайтесь на месте, один подходи с поднятыми руками! — послышалось из темноты.

Через несколько минут измученных, обросших густой щетиной, мокрых до нитки разведчиков уже тискали в могучих объятиях друзья. Группа вышла точно в расположение своей части. Раненый Иван Пикалов опирался на плечо своего друга Георгия Хаева. Быстрее ветра разнеслась радостная весть по окопам. Через чащу примчался из штаба дивизии старшина, доставил на повозке целый мешок консервов, несколько буханок хлеба. Но еще больше, чем пище, обрадовались продрогшие до костей ребята сразу замеченной в одном из ящиков стеклянной посуде.

— С чего это ты так расщедрился? — спросил Хаев, отвинчивая от фляги стаканчик.

— А как же! Праздник нынче. Разве забыли? Первое мая сегодня.

Разведчики недоуменно переглянулись. Они потеряли счет дням…

На следующий день всех участников героического рейда отправили в тыл. С каким наслаждением они помылись в настоящей русской бане!

Но вот пришло сообщение: Хаева срочно вызывают в штаб дивизии, явиться лично к генерал-майору Соловьеву. Раздумывая о том, какое такое особо важное задание ему собирается дать сам комдив, Хаев поспешил в штаб.

Один из штабных офицеров построил всех прибывших перед крыльцом. В этот момент на пороге появился генерал. За ним шел адъютант, неся целую стопку небольших картонных коробочек.

— Хаев Георгий Матвеевич, — громко объявил писарь, — Указом Президиума Верховного Совета СССР награждается орденом Славы 3-й степени!

— Так вот ты каков, Хаев! — сказал генерал, подходя к нему. — Вот ведь, смотрите, и фигура не богатырская, и вид не грозен, а орел, настоящий орел! Ну, носи с честью!

На фронте готовилось наступление — одно из тех, которыми был отмечен весь 1944 год, ознаменовавшийся полным изгнанием фашистов с оккупированной ими советской земли. Необходимы были точные сведения о расположении гитлеровцев. Формирование новой группы поручили Шильникову. Офицер взял с собой почти всех тех, с кем ходил в тыл предыдущий раз. Несколько дней разведчики провели на берегу, изучая в бинокль и стереотрубу систему обороны неприятеля.

За месяцы, проведенные на одном месте, гитлеровцы построили мощные оборонительные укрепления. Смертельную угрозу таят молчаливые минные поля. За ними сплошной стеной тянутся проволочные заграждения. Еще дальше плотным забором встали заостренные колья. Казалось, даже мышь не сумеет пробраться незамеченной и невредимой через эту зону смерти!

Темной ночью бесшумно скользнули в реку разведчики. Первыми вышли на сушу саперы. Длинными щупами пробуя каждый подозрительный бугорок, они разминировали проход. Негромко щелкнули стальные ножницы, разрезая колючую проволоку. Ступая след в след, разведчики пробрались под самым носом у вражеских «секретов». Рассвет застал их уже в глубоком немецком тылу.

— Начнем опять с поимки «языка», — сказал Шильников, когда отряд оборудовал вблизи от пересечения дорог лесной лагерь. — От пленного узнаем все гораздо быстрее. Кто пойдет на поиск?

— Я пойду!

Обычно степенный и неторопливый, Хаев на этот раз опередил всех. Впрочем, в добровольцах недостатка не было, и командиру оставалось только отобрать пять человек из их числа. Старшим группы был назначен Хаев. Один из местных жителей — старик, снабжавший партизан продуктами, точно указал местонахождение гитлеровцев.

— А что вы с фрицами делать хотите, ребята? — спросил старик.

— Да так, поговорить о том о сем, — подмигнул Георгий, собираясь уходить.

— Наше село на подозрении у гитлеровцев как партизанское, — сказал крестьянин. — Сожгут его теперь дотла, ироды окаянные, а баб с детишками постреляют. Уж если вам изловить кого охота, так лучше отправляйтесь на проселочную дорогу, которая соединяет две деревни. По ней большие группы не ездят, а вам того и надо.

— Ладно, будь по-твоему, — успокоил колхозника Хаев. Отойдя с десяток километров от села, разведчики залегли во ржи по обе стороны дороги. Ждать им пришлось долгонько.

Внимательно осматривая поле, Георгий незаметно для себя задумался. Какая же неистребимая сила жизни у нашего народа! Вот уже более трех лет в этих местах хозяйничают фашисты. Мужчин в селах нет: одни ушли в партизаны, оставшихся немцы загнали в концлагеря. Тракторов и в помине нет, лошадей угнали, а все же колосится нива! Мотыгами, лопатами уцелевшие крестьяне подняли, засеяли землю. Верят, что не навеки грянула коричневая чума, ждут прихода своих с востока, оттуда, где день и ночь не смолкает орудийный грохот.

— Едут! — вполголоса говорит Костя Сгибнев.

Георгий осторожно раздвигает тугие стебли. Прямо к ним приближаются двое верховых. Вот всадники уже рядом. Отчетливо видны лица, погоны. Совсем молодой — офицер. Тот, что постарше — фельдфебель. Ничего не подозревая, они беспечно переговариваются. Вдруг, как из-под земли, вокруг них вырастают шесть молчаливых фигур. Черные кольца стволов наведены прямо в упор. Спасения нет…

Встрепенулся офицер, потянулся было к пистолету. Но старый солдат уже понял безнадежность положения. Он спешился, взял под уздцы и другого коня. Когда разведчики приблизились, оба молча подняли руки, дали обыскать себя. У них отобрали оружие. Рядовой Фондиенко заговорил было с ними по-немецки, но фельдфебель неожиданно ответил по-русски:

— Да ведь мы не немцы. Мадьяры… Честно говорю: я даже рад, что попал в плен и война для меня кончилась. Надоело за какого-то бесноватого свою голову под пули подставлять!

Пленные оказались саперами. Офицер только что прибыл на фронт из училища, но зато фельдфебель рассказал много ценного о расположении минных полей, нарисовал системы заграждений, схему дислокации частей. Все это сразу же было передано по радио в штаб. Своим открытым и честным поведением пленные завоевали расположение разведчиков. После тщательного допроса решено было оставить их в отряде. Хаев внимательно к ним присматривался, заводил разговоры о войне, о доме, о политике. И в конце концов доложил лейтенанту:

— Возьмем их с собой, когда возвращаться будем. Присматривать за ними надо, конечно. Но, думаю, бежать они не станут. Люди они трудовые, с фашистами им не по пути.

Отряд неожиданно разросся. Неподалеку от этих мест был подбит наш бомбардировщик, возвращавшийся с боевого задания. Три летчика спаслись. Хуторяне, нашедшие их, привели офицеров к разведчикам. Затем к группе присоединились несколько польских патриотов, находившихся у партизан, да четыре русские девушки, убежавшие из концлагеря. Пора было возвращаться. Разведывательное задание выполнили.

Темной ночью двинулись на восток.

Уже заметно потянуло речной сыростью, когда лейтенант подал знак остановиться. Впереди, на фоне зеркальной поверхности воды, отчетливо виднелись человеческие силуэты. Один из них направился прямо к притаившимся разведчикам. Не доходя всего нескольких шагов, он свернул к дереву, взял что-то и пустился в обратный путь.

— Это саперы, — шепнул Шильников. — Минное поле ставят, а этот мины подносит. Попробуем пробиться.

Дружно поднявшись, разведчики бросились вперед. Ближайшего гитлеровца застрелили сразу. Тут же беспорядочную пальбу открыли другие немцы. Саперы отбивались из автоматов. Сзади застрочил крупнокалиберный пулемет. Где-то за лесом ухнули минометы, и мины с леденящим душу воем, задевая за ветви деревьев, стали рваться в воздухе. Грянули выстрелы и на противоположном берегу.

Яростно отстреливаясь, Хаев уже почти добежал до берега, как вдруг слева от него один за другим раздались два глухих взрыва. В воздух полетели комья болотистой почвы. «Противопехотные мины!» — молнией пронеслось в мозгу.

Но раздумывать было некогда. Лодки, которую должны были выслать в условленный час, не было. Солдат Петр Рогов бросился в воду и поплыл за ней на ту сторону. Тем временем пулеметный огонь немцев стал настолько плотным, что поднять голову было невозможно.

Рогов быстро вернулся с лодкой. Первыми переправили пленных, которые за все время не проронили ни звука. Несколько рейсов — и вся группа оказалась на своем берегу, где уже ожидали предупрежденные бойцы разведроты.

— Шильников! — позвал прибежавший встречать друга лейтенант Хижняк.

Ответом ему было молчание… Сделали перекличку. Выяснилось, что не хватает двоих: командира и находившегося возле него рядового Чижикова.

Печально встречали бойцы пасмурное утро. Хаев высказал Хижняку свое предположение о том, что двое пропавших подорвались на минах. Как только рассвело, тот принялся метр за метром осматривать местность в бинокль. Когда поднялось солнце, разглядели отчетливо: на песке лежат два трупа.

Вечером командир роты вызвал всех участников рейда.

— Погибших товарищей надо вынести, — хмуро сказал он. — Мы должны похоронить их с воинскими почестями. Кто сумеет доставить их сюда?

Почувствовав на себе недвусмысленный взгляд офицера, Хаев вышел из строя.

— Попробуем, — сказал он, — только не сегодня. Я видел: мертвые лежат на том же месте, но уже в другом положении. Значит, их оставили ради приманки и за ними наблюдают. Попытаться взять их сейчас — значит за двух мертвых отдать еще, по крайней мере, шесть живых!

Предположение разведчика решили проверить. На берег привели перебежчика — венгра. С помощью громкоговорителя он обратился к землякам с речью, в которой говорил о бессмысленности войны.

— Поняли ли вы меня, земляки? — прокричал он. — Если да, то пустите ракету.

И в тот же миг из прибрежных кустов взвилась огненная птица.

— Видите, — сказал Хаев, — там каждый куст имеет глаза и уши.

Но на другой день один из убитых исчез. Тогда Георгий вдвоем с Роговым взяли у связистов моток проволоки и ночью переплыли реку. С помощью троса перетащили друга к берегу. Это оказался Чижиков, изуродованный противопехотной миной.

Гвардейцы со дня на день ждали приказа о новом наступлении. Работы разведчикам было хоть отбавляй. Хаев успел уже сходить в поиск с недавно прибывшим командиром взвода — младшим лейтенантом Ревиным, когда из госпиталя вернулся наконец «подремонтированный» Иван Пикалов. Не успели друзья отпраздновать встречу, как тут же группу опять, уже в третий раз, решили забросить в немецкий тыл…

Выходить из тыла на этот раз не пришлось. Армия, в состав которой входила их дивизия, перешла в решительное наступление, и линия фронта пронеслась над разведчиками, укрывшимися в непроходимом лесном болоте. Восемнадцать дней продолжался этот рейд — последний на родной земле. Освободив Брест, дивизия, награжденная за этот подвиг орденом Красного Знамени, перешла государственную границу СССР и двинулась дальше на запад, неся освобождение порабощенным народам Европы. А грудь отважного разведчика Георгия Хаева украсила еще одна серебряная звезда — орден Славы 2-й степени.

Было это уже на вражеской земле. Как-то сидели разведчики возле аккуратного домика под красной черепицей. Штаб, возле которого пребывала разведрота, оказался в глубоком тылу. Правда, позади еще находились окруженные гитлеровцы, но им больше ничего не оставалось, как сдаваться…

— Гляди! — толкнул в бок приятеля Иван и вскочил на ноги.

Георгий посмотрел в указанном направлении и — обомлел: прямиком через поле на их деревню валом валили солдаты в грязно-зеленых шинелях. Вот так же, в рост, не залегая, напившись для храбрости, шли гитлеровцы в атаку в сорок первом. Тогда их вели вперед безудержное «арийское» чванство, наглость, сознание безнаказанности «непобедимой» германской армии. Теперь их гнал животный страх, чувство обреченности…

— Тревога!!!

К оружию бросились все: от генерала до повара. Связисты, саперы, зенитчики, хозяйственники — каждый схватил автомат или пулемет. Встретив мощный огневой заслон, фашисты стали обтекать деревню.

А бой и вправду был жаркий. Несмотря на огромное превосходство в силах, гитлеровцам так и не удалось прорваться через деревню, занимаемую штабом. Окрестности покрылись телами убитых. Оставшиеся в живых стали бросать оружие и поднимать руки. Горстка храбрецов взяла около 600 пленных!

Дивизия громила фашистов уже за Одером, когда Хаеву за бой под Торном вручили орден Славы 1-й степени.

— Хоть и с запозданием, — сказал начальник штаба полковник Стратоницкий, — но рад вручить вам заслуженную награду. Теперь вы у нас первый полный кавалер этого ордена. Да, кстати, еще и старшинские погоны доставайте: вам присвоено это звание!

Светлый День Победы, а заодно и свой двадцать второй день рождения Георгий отметил возле Эльбы, где его дивизия встретилась с союзными английскими войсками.