Типы преступности и типы действия

Аналитическое разделение рынка институциональных услуг (рынка охраны) и рынка других благ или услуг соответствует определенному эмпирическому разделению в криминальном мире. Генетическим ядром организованной преступности являются группы, имеющие преимущества в использовании силы (ярчайший пример — гангстеры, вооруженные автоматическим оружием) и обеспечивающие охрану или исполнение решений, выносимых лидерами в отношении всего остального преступного мира (мошенников, контрабандистов, воров и т. д.). Один из основных аргументов Томаса Шеллинга, специалиста в области теории сдерживания, состоит, по сути, в том, что организованная преступность является для уголовного мира тем же, чем является правительство для мира законного бизнеса.[120] Именно поэтому деятельность организованной преступности — в том виде, в каком ее представляет Шеллинг, — требует установления монополии на насилие в пределах той сферы, в которой действует организованная преступная группировка. Те, кто использует организованное насилие для охраны, разрешения споров и исполнения решений, сами редко участвуют в традиционных видах преступной деятельности. Они управляют ею. И хотя мошенники, воры, контрабандисты, фальшивомонетчики и прочие жулики кажутся стороннему наблюдателю (а часто и ученым-криминологам) частью того же преступного мира, что и те, кто специализируется в применении силы и, стало быть, управляет этим самым миром, для социолога важно не упускать из виду эмпирические и аналитические различия внутри этого мира. На самом деле две группы, о которых идет речь, заняты совершенно разным делом, они полагаются на разные ресурсы и навыки, у них различные источники дохода, различная система культурных норм и т. д. В ходе дальнейшего повествования мы постараемся показать эти различия на российском материале.

Прежде всего нас будет интересовать именно управляющее ядро преступного мира — организованные преступные группировки, специализирующиеся на применении силы, а также другие сходные по этому критерию группы и организации, не имеющие явного отношения к преступному миру. Преступные группы, занятые традиционными видами преступной (или легальной коммерческой) деятельности, «произрастают» под прикрытием (естественно будет сказать — под «крышей») этих основных групп. Последние обеспечивают относительно безопасные и благоприятные условия для деятельности остальных. Таким образом, одни обеспечивают среду, и это их основной «бизнес», другие в этой среде занимаются остальными видами «бизнеса». Нас будет интересовать исключительно первый тип групп. В дальнейшем, говоря об организованной преступности и ОПГ, мы будем иметь в виду именно этот тип групп. Без быстрого роста групп, специализировавшихся на применении силы и, соответственно, на управлении, остальные виды преступной деятельности вряд ли бы получили такое широкое распространение в России.

С точки зрения социологии тип действия является более важным параметром, чем правовой статус группы или организации, специализирующейся на охране и принуждении к исполнению. Даже если «организованная преступность» понимается так, как предлагает Шеллинг, т. е. как группа, обладающая монополией силы и вследствие этого занимающаяся вымогательством (или налогообложением) и управлением, то правовое определение, изначально заложенное в сам термин «преступность», значительно сужает возможности социологического анализа. Определение «организованная преступность» есть выражение точки зрения государства; само явление может быть помыслено таким образом лишь при наличии государства и эффективной правовой системы. При отсутствии или слабости последних более уместно говорить о совокупности конкурирующих силовых организаций, обладающих слабой легитимностью. В этом случае они должны рассматриваться социологом как подобные и принадлежащие к одной категории, а не подразделяться с самого начала на легальные (легитимные) и преступные, помещаясь тем самым в различные группы. В современном русском деловом языке, например, слово «крыша» используется для обозначения групп или организационных решений, обеспечивающих безопасность и деловой контроль, вне зависимости от их формального правового статуса. Эти группы не обязательно являются преступными и могут быть представлены весьма широким спектром силовых организаций, начиная с частных охранных предприятий и заканчивая действующими сотрудниками органов правопорядка или государственной безопасности, выступающими как частные лица. Но все они, в общем-то, заняты одним и тем же — «крышеванием», т. е. использованием силового и информационного ресурса для предоставления определенного набора институциональных услуг на коммерческой основе. С одной стороны, «крыша» может быть поставлена в один терминологический ряд с «мафией», «якудзой» и «триадами», поскольку, будучи формой частного охранного бизнеса, она обладает многими сходными с ними чертами. Но, с другой стороны, в отличие от своих европейских, американских и азиатских аналогов, «крыша» не обязательно является секретной преступной организацией, а включает широкий набор переходных форм охраны и принуждения, от откровенно криминальных до близких к государству.

Далее, институциональное разделение между агентами, которые используют силу для охраны или (у)правления, и теми, которые производят обычные конвенциональные блага и вынуждены покупать охрану, является основополагающим элементом социальной структуры большинства обществ на протяжении всей истории. Использование силы (или принуждения) образует отдельный тип социального действия, отличный от экономического действия, характерного для пространства обмена. Исследование различных типов отношений между этими группами, равно как и между государствами и рынками как соответствующими формами их институционализации, до сих пор представляет собой одну из самых интересных задач, стоящих перед исторически ориентированной социологией и экономикой. В XX столетии такие ученые, как Макс Вебер, Норберт Элиас, Карл Поланьи, Фредерик Лэйн, Чарлз Тилли и Дуглас Норт, стремились понять роль государств — т. е. организаций, владеющих средствами принуждения, — в формировании капиталистических рынков. Все они так или иначе описали процесс того, как источник экономического развития постепенно смещался от государства как военно-политической организации к гражданскому обществу, сфере мирной экономической конкуренции. Этот сдвиг, лежащий в основе перехода к современной капиталистической модели развития, также предполагал историческую победу «экономического человека» (буржуа) над «воинственным человеком» (рыцарем). Победа буржуа, в свою очередь, вызвала сдвиг в онтологических предпосылках новых «буржуазных» наук об обществе, суть которого — придание представлениям о человеческом поведении, свойственным лишь определенной социальной группе (экономической буржуазии), статуса «естественных», «всеобщих» и «общечеловеческих».