Охрана как реальная услуга

Немногие рэкетиры хотят кого-либо охранять. Изначально у них нет такого намерения, но на практике они вынуждены это делать. Иными словами, охрана является структурным результатом взаимодействия участников, приоритетным по отношению к их субъективным

намерениям. Все, чего хочет рэкетир, — это получать деньги, чем больше, тем лучше. На жаргоне слово «получать» или «получалово», собственно, и означает охранный рэкет в целом. Каждый рэкетир в отдельности предпочел бы просто получать, но, будучи частью системы со множеством взаимодействующих рэкетиров, он вынужден охранять или предоставлять другие подобные услуги. Трудно понять природу охранных отношений, рассматривая лишь одного, отдельно взятого рэкетира: его действия всегда будут представляться как простое вымогательство. Однако на самом деле концепция охраны (или защиты) предполагает множественность владельцев силы, каждый из которых одновременно может выступать и как угроза, и как источник защиты. Известный теоретик международной политики Кеннет Уолтц, говоря о межгосударственных отношениях, сформулировал это так: средства, с помощью которых одни государства угрожают другим, являются в самой своей основе средствами обеспечения собственной безопасности.[130]

Отдельный случай охраны будет всегда похож на вымогательство — ситуацию, когда источник угрозы и источник безопасности совпадают, но могут быть разделены за определенную плату. Однако если мы введем в анализ параметр времени и учтем существование других владельцев средств насилия, то защита (охрана, безопасность) приобретет форму реальной услуги, предоставляемой клиенту: участники не смогут усомниться в факте защиты. В этом случае роль угрозы играет кто-то другой, и владелец средств насилия имеет возможность предлагать охрану как некоторую услугу, в которой клиент объективно нуждается, т. е. возникают основания предложить обмен, а не требовать односторонний выкуп. Пытаясь прояснить различие между вымогательством и действительной охраной в контексте политики государств, Тилли указывает, хотя и косвенно, на то, что это различие предполагает значительный элемент субъективной интерпретации:

Какой именно образ вызывает у нас слово охрана (protection), зависит в основном от нашей оценки реальности и угрозы, а также того, до какой степени угроза является внешней. Индивид, производящий одновременно и угрозу, и защиту от нее, является рэкетиром. Тот, кто предоставляет требуемую защиту, но имеет очень слабый контроль за появлением угроз, может быть определен как легитимный защитник, особенно если цена его услуг не выше, чем у конкурентов.[131]

На самом деле эта не слишком приятная дилемма не описывает две различные ситуации, а возникаете едином поле, созданном взаимодействием множества владельцев средств насилия. Каждый владелец средств насилия может выступать одновременно как защитник для своих клиентов и как источник угрозы — потенциальной и анонимной или, наоборот, вполне конкретной — для тех, кто не является его клиентом. Группа владельцев средств насилия является и тем и другим одновременно. Поэтому «фокус», в результате которого появляется целая совокупность специфических социально-экономических отношений, называемых «охрана» или «защита», состоит во внутреннем — и неизбежном — разделении группы владельцев средств насилия на враждебные (конкурирующие) стороны так, что каждый из них является конкретным и действительным защитником от некоторой потенциальной угрозы, в существование которой также вносит свой вклад. Вымогательство неизбежно превращается в предоставление действительных охранных услуг в условиях множественности угроз, что характерно для сферы, в которой отсутствует монополия на применение силы. То есть речь идет об определенной структурной ситуации, а не о «добрых» или «злых» намерениях конкретных владельцев силы и их субъективном выборе. В последующих главах мы вернемся к рассмотрению того, как эта структурная ситуация порождает определенные практики силового предпринимательства, в частности «разводки».

Вернемся к ситуации, в которой оказались российские предприниматели первой волны. Даже исправно платившие охранную дань не были гарантированно защищены от сюрпризов. Пропорции распределения дохода от активов того или иного предприятия между бизнесменом и бандитами основывались на некоторых конвенциях, создававших видимость справедливости, но фактически устанавливались бандитами (особенно на более ранних этапах развития рынка). Хотя испытание паяльником или утюгом, копание собственной могилы и подобный опыт уже не угрожали бизнесмену, находившемуся под защитой частной силовой структуры (в противном случае подобные действия рассматривались бы как направленные против этой структуры, а не против бизнесмена), постепенная экспроприация активов путем произвольного повышения ставки «налога», а иногда и убийства «своих» бизнесменов для завладения их активами оставалась распространенной практикой. Она называлась «дербанить коммерсанта» и считалась естественной, ибо рэкетиры воспринимали охраняемых коммерсантов как свою собственность. Претензии на охрану содержали неявное утверждение права собственности. При решении коммерческих споров члены ОПГ часто называли бизнесменов, плативших им охранную дань, «наш барыга» или «наш коммерсант», подразумевая тем самым свою ответственность за его поведение и право распоряжаться его собственностью.

Однако суть этих элементарных неформальных отношений собственности лежит не в отношениях между бандитами и коммерсантами, а прежде всего в отношениях между самими владельцами средств насилия (ОПГ или другими силовыми структурами). По сути, право собственности по отношению к активам бизнесмена обеспечивалось наличием силового ресурса и реализовывалось в отстаивании силовой структурой права на получение охранной дани перед другими претендентами. Поэтому время от времени силовые структуры вынуждены были защищать своих клиентов от себе подобных. Но делали они это прежде всего для того, чтобы сохранить за собой право на получение части дохода охраняемого предприятия, т. е. чтобы исключить других «получателей». Эта ситуация наглядно иллюстрирует то, почему права собственности определяются как отношения исключения.¹¹ Впоследствии среди ОПГ и других силовых структур происходил процесс внутренней дифференциации в зависимости от их политики по отношению к охраняемым предприятиям: некоторые стремились максимизировать размер получаемого дохода и часто разоряли «своих» коммерсантов; другие действовали, ориентируясь на более долгосрочную перспективу, и перераспределяли права собственности так, чтобы обеспечивать интересы своих клиентов и получать долгосрочный доход за счет коммерческого успеха последних: [132]

В девяносто пятом многие нагло объявили, что хотят вкладываться в конкретные куски. В рынки, автомобильные, вещевые. Когда они поняли, какие там деньги, сказали: «Мы готовы его, то есть комерса, беречь и отстаивать силой». Вот рынок, там сто магазинов, у их владельцев еще где-то бизнес, там, например, проблемы возникают и другие пираты приезжают, чтобы с ним разобраться. А тамбовские скажут: «Он наш, мы вам его не дадим». В середине девяностых стали жестко заступаться на точках [28].

В дальнейшем функции силовой структуры сдвигались в сторону создания конкурентных преимуществ «своим» коммерсантам. Затем, с развитием акционерных форм собственности, силовые структуры (через специально учрежденные компании) становились формальными совладельцами некогда охраняемых ими предприятий.