Трансакционные проблемы

Идеология и практика раннего периода реформ была основана на наивных представлениях о саморегулирующемся рынке. Члены правительства реформаторов долгое время находились под влиянием американских консультантов и руководства Международного валютного фонда, активно проводивших в жизнь рецепты так называемого «Вашингтонского консенсуса».[133] В то время симпатии по отношению к неолиберальным экономическим рецептам хорошо сочетались с антикоммунизмом Бориса Ельцина и его команды. Идеология рыночного либерализма предполагала прежде всего расчистку экономического пространства от оков прежнего государства и проведение шоковой терапии в виде либерализации цен и одновременно быстрой приватизации в надежде на то, что рыночная экономика сформируется сама собой, как только появятся собственники и четкие рыночные сигналы о том, что и в каких объемах надо производить.

Идеология «Вашингтонского консенсуса» ставила все с ног на голову. Ее привлекательность объяснялась в частности тем, что в стране не было ни ресурсов для создания новой институциональной среды, ни понимания длительности предстоящей работы: рынок должен был возникнуть сам, лишь благодаря разрушению старого и снятию всех запретов. В результате новая рыночная свобода не была уравновешена какими-либо правилами и ограничениями, а права частной собственности не обеспечивались надежными механизмами физической и правовой защиты.

К трансакционным проблемам можно отнести неспособность выполнить контрактные обязательства (поставить или оплатить товар, вернуть кредит и т. п.), дефицит наличных денег для ведения экономической деятельности, проблемы безопасной доставки товаров и подобные трудности. Если не считать сознательного мошенничества, то трансакционные проблемы порождались как субъективными факторами (недостаточным опытом и квалификацией в бизнесе, низким уровнем ответственности и оппортунизмом), так и объективными причинами, вызванными ограничением денежной массы и разрушением хозяйственных связей. Опросы предпринимателей, проводившиеся в девяностые годы, устойчиво показывали, что низкая контрактная дисциплина и низкий уровень надежности партнеров воспринимались как наиболее острые проблемы.[134] Оппортунизм был обычным явлением на товарных биржах: клиенты или брокеры могли выставлять свои товары одновременно на нескольких биржах, выбирать наиболее выгодные условия, а потом «прокидывать» по другим заключенным контрактам.[135] Субъективные просчеты и нехватка наличности только преумножали задолженности предприятий, а политика правительства усугубляла кризис неплатежей.[136] Директор, чье предприятие в августе 1994 г. задолжало 7 млрд рублей и которому, в свою очередь, были должны 8 млрд, так охарактеризовал ситуацию: «Все предприятия теперь в долгах, мы должны нашим поставщикам, нам должны наши заказчики, которым тоже должны. Все друг другу должны, и никто не платит, и все ждут бог знает каких гарантий».[137]

Появление тысяч новых банков и других финансовых учреждений в начале девяностых сопровождалось ускоренным ростом невозвращенных кредитов. Согласно некоторым оценкам, общая сумма невозвращенных кредитов составила 3 трлн 609 млрд рублей (1,64 млрд долларов) в начале 1994 г.; около 8 трлн (1,75 млрд долларов) в начале 1995 г.[138] и 44 трлн (7,9 млрд долларов) к концу 1996 г.[139]

Российские и зарубежные исследователи выделили несколько возможных способов решения трансакционных проблем, практиковавшихся на российских рынках: использование имеющихся социальных связей (relational contracting), неформальные урегулирования, государственный арбитраж, частные арбитражные комиссии и использование частных силовых структур. Исследователи сходятся в том, что в российской деловой практике участники в большой степени полагаются на имеющиеся (родственные, дружеские и т. п.) связи и неформальные методы, в значительной степени — на частные силовые структуры, — и относительно мало пользуются государственными судебными инстанциями (хотя этот показатель начал возрастать во второй половине 1990-х гг.).[140] Вместе с тем различные группы предпринимателей прибегают к различным методам решения трансакционных проблем — в зависимости от сферы деятельности, формы собственности, времени начала активной деятельности и других факторов, поэтому неизбежные «перекосы» в выборках ведут к различным результатам. Предприниматели, которые несут высокие расходы на безопасность, менее склонны пользоваться государственными судебными инстанциями в случае конфликтов. Они также демонстрируют более высокую готовность к применению силы, когда сталкиваются с недобросовестным поведением контрагентов.[141]

На точность данных, полученных в результате опросов предпринимателей и директоров предприятий, также влияет ряд факторов, не подконтрольных исследователям. По моему опыту, предприниматели, работающие с преступными группировками, склонны отказываться от сотрудничества с исследователями, они еще менее охотно идут на контакт или предоставляют информацию, чем сами члены группировок. Соответственно, такие предприниматели будут мало представлены в выборках. Далее, аналитические различия между основными способами решения трансакционных проблем трудно провести на эмпирическом уровне. Неформальные соглашения и встречи, которые фигурируют в исследованиях как способы решения трансакционных проблем, на деле часто предполагают реальное или виртуальное присутствие силовых партнеров. Даже фраза «Давай решим все мирно, не привлекая бандитов» в определенном контексте может быть угрозой, подчеркивающей возможность обращения к силовым партнерам. Наконец, некоторые респонденты сообщали о все более распространенной практике, когда имущественный спор решался в судебном порядке, но принуждением к исполнению решения занимались частные лица, т. е. бандиты. Имея на руках письменное решение арбитражного суда и занимаясь взысканием в частном порядке, они рисковали попасть лишь под статью «самоуправство» — довольно мягкую по сравнению со статьями о вымогательстве или грабеже.