Война в Афганистане

Другим потенциальным источником участников ОПГ стали сообщества ветеранов афганской войны, закончившейся выводом советских войск в 1989 г. Тема социально-психологического влияния афганской войны на ее участников, особенно на девятнадцати-двадцатилетних солдат и сержантов срочной службы, не получила широкого обсуждения, но некоторые исследования «афганского синдрома», похожего на известный в США поствьетнамский синдром, все же были проведены. Психологи установили, что длительный и чрезвычайный по своей природе опыт афганской войны во многих случаях производил глубокие изменения в социально-психологических установках

участников. Ситуация постоянного риска быть убитым уменьшала чувство опасности и укрепляла специфическую готовность к смерти. Это создавало особую комбинацию повышенного индивидуализма («каждый выживает сам») и особого чувства общности, боевого братства, которое возникало на основе общего риска и боевого взаимодействия.[97] Будучи средством тотальной ресоциализации, война сильно трансформировала ценности и нормы ее участников, создав специфическую «афганскую культуру».[98] Эта культура впоследствии породила множество ветеранских организаций, названия которых часто отсылают к топографии Афганистана (например, «Панжер» или «Герат»), напоминая своим участникам о месте и времени, где они прожили «настоящую» жизнь.

Но то, что облегчало адаптацию призывников к экстремальным условиям войны, стало причиной конфликта и фактором социального отчуждения, когда участники афганской кампании возвращались к мирной жизни. И дело не только в том, что «настоящие» человеческие отношения, воспринимавшиеся как основа «боевого братства», были трудно совместимы с социальными конвенциями и «идиотскими» формальностями мирного общества. Отрицательное общественное отношение к афганской войне и ее публичное осуждение как ненужной и несправедливой сделали бессмысленной жертву, принесенную целым поколением. Это не могло не вызвать чувства разочарования у самих ветеранов и приводило к тому, что они все более замыкались в кругу своих бывших «братьев по оружью».[99] Система социального обеспечения разрушавшегося государства была плохо приспособлена для социальной реабилитации ветеранов этой войны, предоставив им самих справляться с послевоенным стрессом и искать место в быстро меняющемся обществе. Сходный опыт ожидал и участников первой чеченской кампании и других военных конфликтов, возникавших на постсоветском пространстве. Согласно социологическому исследованию, 75 % тех, кто воевал в Чечне в 1994–1996 гг., выразили желание снова вернуться на войну, а более 50 % выразили готовность работать в государственных или частных охранных структурах.[100]

Наиболее крупной частной охранной структурой, созданной и укомплектованной ветеранами войны в Афганистане, является ассоциация «Герат». Первоначально созданная в 1991 г. как спортивный клуб, ассоциация стала стремительно расти и к 1995 г. превратилась в сеть частных охранных предприятий, насчитывающую более 8 тыс. человек.[101] Интервью и другие источники свидетельствуют о том, что бывшие участники афганской войны внесли свой вклад в становление неформальных, в том числе откровенно криминальных, силовых структур. В Екатеринбурге, например, бывшие участники войны создали группировку, известную как «афганцы», которая специализировалась на предоставлении охранных услуг, оптовой торговле и мошенничестве. Группировка распалась после того, как в августе 1998 г. был застрелен ее лидер Владимир Лебедев.[102] Наряду с легальной благотворительной и коммерческой деятельностью многие ветеранские организации являлись прикрытием для силовых структур, занимающихся нелегальной охранной деятельностью. По словам одного из респондентов, «Афганвет» в Петербурге занимался практически такой же деятельностью, что и другие неформальные силовые структуры, включая ОПГ:

У «Афганвета» была серьезная репутация в этих кругах, не меньше, чем у бандитов. Мой брат активно в этом участвовал. Они делали то же, что и все, — * организовывали и охраняли автостоянки, магазины и т. д. Бандиты их особо не трогали, один раз, я помню, наехали на стоянку, хотели отнять машины, но наши просто вытащили «Калашников», и те сразу уехали. А вообще, все знали, что на них инвалиды. Многие потом пошли в охранные структуры [16].

Опыт военных действий дает важные физические и психологические преимущества в тех видах деятельности, в которых силовые конфликты являются обыденным, если не главным содержанием, а бывшие сослуживцы становятся незаменимым источником связей в мирное время. Роман (1969 г. р.) вырос в одном из окраинных районов Москвы. В возрасте 17 лет он получил звание мастера спорта по боксу. После школы пошел в армию и был направлен в Афганистан. Вернувшись в 1989 г., Роман сошелся с несколькими группами мошенников и теневых дельцов, занимался охраной и разрешением споров, часто с использованием насилия. В то же время он не пропускал возможности повоевать и участвовал во многих локальных войнах, включая Абхазию, Приднестровье и даже Боснию. Затем он наладил свой бизнес, который заключался в производстве и нелегальной поставке в Петербург и другие города дешевого спирта из Белоруссии:

Это афганские каналы целиком. Дело в том, что мне очень просто работать, в принципе, в стране, потому что у меня как бы результаты поездок на различные войны — большой получился как бы круг общения в разных местах. В том числе здесь, например, в налоговой полиции, которая сама по себе порекомендовала тех людей, которые занимаются [18].

В данном разделе мы не касались традиционной уголовной среды (этому будет посвящен особый раздел), а рассматривали социальные группы, ранее не связанные с рэкетом или охранным бизнесом, но активно мобилизованные на эту деятельность социально-экономическими условиями конца 1980-х гг. В связи с этим нельзя не упомянуть и бывших (а часто и действующих) работников милиции и военизированных спецподразделений, которые также пополняли ряды неформальных силовых структур. Прямых и надежных данных, которые отображали бы масштабы их участия, нам не встречалось. Косвенным образом это явление отражают показатели коррупции и преступности в рядах органов внутренних дел. На протяжении 1990-х гг. примерно 25 тыс. сотрудников (примерно четверть из всех покидавших органы МВД) ежегодно исключались за различные правонарушения и около 15 тыс. ежегодно привлекались к уголовной ответственности (62 844 в 1986–1990 гг. и 75 168 в 1991–1995 гг.).[103]Низкий уровень морали в сочетании с обесценивающейся зарплатой подтолкнул многих членов этой профессиональной группы к более выгодному, но не всегда законному приложению их навыков, связанных в первую очередь с применением силы и добыванием информации. Впоследствии многие бывшие работники силовых ведомств продолжили профессиональную деятельность в легальных частных охранных предприятиях и службах безопасности, но многие из них при этом прошли через неформальные или криминальные силовые структуры.