5-21. Е.Л. Ланну

Москва, 9-го русск<ого> февр<аля> 1921 г.

Ланнушка!

Наконец Вы получите мои письма: сразу две окказии. — Ланн, знаете Вы это слово Андрея Белого:

— Восторг перерос вселенную! [839] —

Так вот, — я так живу — Первый признак: зажатое горло. — Непрестанно зажатое горло

Я вышла из себя, я растеряла себя, докуда взору — духу — вздоху хватает — я.

Поэтому, можно меня не любить, не нужно меня любить, (я давно это бросила!), любящий меня — любит часть меня, бесконечно-малую долю! — Только любящий всё — любит — меня! Любящий меня — меня (МЕНЯ!) обкрадывает.

— Та?к, сыночек! —

Это я не к Вам, Вы были умней меня (из галантности к своему женскому естеству — иногда — глупею!) — Вы были умней меня. Вы даже не заметили, какие у меня глаза, Вы меня вдохновенно мучили.

Творческая безжалостность — беспощадность!

Помню Вас с благодарностью.

_____

Ланн, мне все равно: молодость. Я брезгую бренным. Ланн, мне все равно: слава. Я выше ме?чу. — Ланн, мне все равно: Любовь. — Я лучшего стою.

У меня распахнутые руки. Последняя стена между Миром и мной — прошиблена. — Ланн, меня уже нет! — Я ЕСМЬ. —

_____

Мое вдохновенное дитя, как мне сейчас с Вами легко! И как я — все-таки — счастлива то?й — минувшей трудностью.

Одного я не понимаю: что Вас, трезвого, зоркого, — ВИДЯЩЕГО! — тогда склонило к моей сознательной слепоте?

Не мужской же гонор! Ибо Вы — особенно, раз дело идет обо мне! — лучшего стоите!

— Ланн!

_____

Ланн, я могу жить без Вас! — Ланн, я чудесно — чудодейственно! — живу без Вас.

Знаете слово обо мне моего Бориса:

— «Марина, Вы ведь создаете героев!» — (без пафоса, между прочим, как вещь, самое собой разумеющуюся.)

На бумаге или между двух рук моих — мне все равно — я живу, окруженная теми, кем должна быть.

Так, Ланн, Вы никогда не возьмете себя обратно.

_____

Видимся с Б<орисом> каждый день.

Крутой вопрос: — «М<арина>! Мы гибнем. Должен ли я уходить из партии?»

— Вы, если я не ошибаюсь, вступили в нее, когда белые были в трех верстах от Воронежа?

— Да.

— П<отому> ч<то> все рвали партийные билеты?

— Да.

— Вы верите?

— Ни во что, кроме нашей гибели. — М<арина>! Скажите слово, и я завтра же выезжаю в Т<амбов>скую губ<ернию>. Но — мы гибнем, Марина!

— «Борис, я люблю, чтобы деревья росли прямо. — Растите в небо. Оно одно: для красных и для белых.»

_____

Ланн, судите меня.

Но Ланн, говорю Вам, как перед Сережей, — я НЕ МОГЛА иначе. — Не мое дело подвигать солдата на измену — в ЧАС ГИБЕЛИ.

_____

Пишу Егорушку. В нем сущность Б<ориса>: НЕВИННОСТЬ БОГАТЫРСТВА. — Борение с темной кровью. Там у меня волки, змеи, вещие птицы, пещеры, облака, стада, весь ХАОС довременной Руси! Дай мне Бог дописать эту вещь, — она меня душит!

_____

Мне хорошо с Б<орисом>. Он ласков, как старший и как младший. И мне с ним ДОСТОЙНО. Мы с ним мало смеемся, это меня умиляет. — «Б<орис>, Вы не понимаете шуток!» — Я не хочу их понимать! — Скоро он приведет мне одного своего товарища — очень русского и очень высокого ростом. Приведет на явную любовь, знаем это оба и молчим. — Этот меня не обокрадет ни на щепотку радости! —

Аля его обожает: ей по сравнению с ним — тысячелетие. Если бы Вы видели их вместе! Благостный и усталый наклон ее головы и потерянный взгляд — и его малиновую кровь — рядом!

Да, еще одно слово ко мне Бориса:

— Я не хочу, чтобы Сергей — там — слишком нас проклинал!

(Говорил о необходимости устроить мою внешнюю жизнь.)

И еще — глубокой ночью, слышу сквозь сон:

— У меня две вещи на свете: Революция — и Марина.

(У С<ережи>: Россия — и Марина! — Точные слова.) — «И моим последним словом будет, конечно, Марина!»

Пишу у Зайцевых. Аля здесь учится. В доме несосвятимый холод.

Ланнушка, посылаю Вам Седое утро [840], — м<ожет> б<ыть> у Вас нет? — Скоро появится сборник автографов [841], там будут одни мои новые стихи, с   и Ъ! — Тогда пришлю. —

Впервые — НЗК-2. С. 253–255. Печ. по тексту первой публикации.