17-12. Е.Я. Эфрон

Иваньково, 9-го августа 1912 г.

Милая Лиля,

Сережа приблизительно выздоровел. Приблизительно — потому что очень худ. Вчера мы были в Москве, в первый раз после его болезни.

Представьте себе: госпожа, продавшая нам дом [317], упорно и определенно не желает из него выезжать. 3 недели тому назад она уже знала, что ей придется найти себе квартиру к 5-му авг<уста>. Она же всё время преспокойно жила на даче, не делая никаких приготовлений к выезду.

Несколько дней тому назад мы еще раз предупреждали ее о необходимости выехать до 5-го, и вот вчера приезжаем в Москву, думая перевозить мебель — и что же? Квартиры у нее нет, ни одна вещь не вывезена, и сама она неизвестно где. Мы написали ей записку с извещением, что за каждый лишний день, прожитый ею в доме, считаем с нее по 10 руб<лей>. начиная с 8-го. Написали еще, что подали жалобу мировому, — чего по настоящему не сделали. Дело у мирового, говорят, длится около трех недель, а нам необходимо переехать до 15-го.

Ася берет наш особняк на Собачьей [318], но т<а>к к<а>к сама укладываться и возиться с переездом не может, выписывает из-за города экономку, к<отор>ую должна во время предупредить. Мы же не можем ей ничего сказать точного о дне выезда.

Кроме того, еще одна неприятность: по просьбе прежней хозяйки мы решили оставить ее дворника. Теперь же оказывается, что он неграмотный.

Стройку мы решили отложить до ранней весны [319] и м<ожет> б<ыть> обойдемся без нашего несколько подозрительного комиссионера. Вчера к К<рандиев>ским приезжал один молодой архитектор [320]. М<ожет> б<ыть> он возьмется за это дело.

Туся, Надя и сама M<ada>me [321] всё время навещали Сережу во время его болезни. Ну, натерпелась же я с этой М<ada>me! Ее бесцеремонность выходит за всякие пределы. К тому же я никогда не видала более хвастливого человека. А ее мания советов! На все темы: от моего положения до выбора стихов. Без конца говорила о своем романе, о лестных отзывах, потом давала полную характеристику Нади, говорила о ее отношении к любви (ее любимая тема) — браку, даже к ней самой. Всё это неожиданно, многословно и нелепо.

Ей, конечно, нельзя отказать в доброте, но еще меньше в отсутствии всякого элементарного понятия о такте.

К 20-му мы думаем перебраться в Москву. Здесь с 25-го июля настоящая осень ? холодная, ветреная и дождливая. Листья опадают, небо с утра в темных низких тучах. Вчера мы купили книгу стихов Анны Ахматовой, которую так хвалит критика [322]. Вот одно из ее стихотворений:

«Три вещи он любил не свете:

За вечерней пенье, белые павлины

И стертые карты Америки.

Не любил, к<а>к плачут дети,

Чая с малиной

И женской истерики.

— А я была его женой».

Но есть трогательные строчки напр<имер>:

«Ива по небу распластала

Веер сквозной.

Может быть, лучше, что я не стала

Вашей женой».

Эти строчки, по-моему, самые грустные и искренние во всей книге.

Ее называют утонченной и хрупкой за неожиданное появление в ее стихах розового какаду [323], виолы и клавесин.

Она, кстати, замужем за Гумилевым, отцом кенгуру в русской поэзии [324].

Пока всего лучшего, до свидания, до 20-го пишите сюда, потом на Б<ольшую> Полянку, М<алый> Екатерининской пер<еулок>.

МЭ

P.S. Сережа выучил очень много французских слов.

P.P.S. № нашего будущего телефона: 198-06.

Вам нравится?

Это был лучший из шести данных нам на выбор!

Впервые — НИСП. стр. 143–145. Печ. по тексту первой публикации.