3 августа 1981 года

Дорогой мой друг!

От Вас нет и нет писем, а сегодня я получил письмо от Марины, которое меня одновременно и успокоило и встревожило. Успокоило относительно процесса выздоровления Вашего больного. Она пишет, что врачи изумляются тому, как Вы смогли выходить больного, и говорят уже не о 1-й, а о 2-й степени инвалидности. Я поговорил со знакомым врачом, и он меня заверил, что 2-я степень на такой ранней стадии дает надежду на (со временем) полный возврат работоспособности. Но то, что пишет Марина (и то, о чем она не пишет, но я догадываюсь), меня огорчает не фигурально, а буквально до отчаяния и боли в сердце, – это Ваше состояние: выходив больного, Вы можете убить себя. Это ужасно! Особенно же ужасно, что я вынужден быть пассивным этого созерцателем. Это просто физиологически противопоказано моему душевному складу. Чуть ли не впервые в жизни я нахожусь в позе созерцателя гибели человека, которому так дорого дал бы, чтобы помочь <так!>.

Что у нас? Ничего. Гриша не поступил (не хватило ? балла), но мы были к этому внутренне готовы. Что-то не отдыхается. На душе тяжело и беспокойно. Утешаюсь чтением «Войны и мира» и работой.

Мы все здоровы, дети очень радуют. Кае в сентябре срок – она мужественно переносит свое положение и не только не причиняет хлопот, но сама помогает.

Будьте же здоровы и благополучны.

Марине спасибо за письмо.

Ваш всегда Ю. Лотман

3. VIII.81.