Казнь Марии Шотландской, 8 февраля 1587 года Роберт Уингфилд

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Казнь Марии Шотландской, 8 февраля 1587 года

Роберт Уингфилд

Отчет очевидца о казни Марии в Фотерингее, написанный для лорда Берли, государственного казначея, составлен, вероятно, придворным — и наемным убийцей — Робертом Уингфилдом.

Прежде всего означенная шотландская королева, ведомая двумя чиновниками сэра Амиаса Паулета, тогда как сам шериф шагал впереди, вышла добровольно из своих покоев в зал, где ожидали ее граф Шрусбери и граф Кент, члены трибунала, а также различные рыцари и джентльмены, и там же слуга шотландской королевы, некий Мелвин, опустился перед ней на колени и произнес со слезами, обращаясь к своей госпоже: «Мадам, вести горше мне не доводилось передавать! Как я скажу, что моя королева и добрейшая хозяйка мертва?!» И королева Шотландская, вытирая слезы, отвечала: «Возрадуйся, а не плачь, ибо близок конец бедам Марии Стюарт. Ведомо тебе, Мелвин, что мир сей есть не что иное, как суета сует, и полон невзгод и скорби. Передай же вот что моим друзьям — что умираю я, храня верность своей вере, и как подобает истинной шотландке и истинной француженке. Пусть Бог простит тех, кто долго желал мне смерти; лишь Он — судия, и лишь Ему ведомы мои тайные помыслы и то, сколь страстно я желала объединить Шотландию и Англию. Расскажи об мне сыну и скажи ему, что я не совершила ничего, что могло бы причинить урон Шотландии. Прощай же, добрый Мелвин». И она поцеловала его и велела молиться за нее.

Потом повернулась она к лордам и сказала, что хотела бы кое о чем попросить. Во-первых, о некоей денежной сумме, каковая известна сэру Амиасу Паулету и каковая должна быть выплачена ее слуге Керлу; еще — чтобы всем ее слугам заплатили все, что она отписала им в своем завещании; и, наконец, чтобы с ними хорошо обращались и отпустили по домам, на родину. «Умоляю вас, милорды, исполнить это».

Ответил ей сэр Амиас Паулет: «Я помню деньги, о которых говорит ваша милость, и вашей милости нет нужды сомневаться в исполнении ее просьб, ибо я исполню их, если то окажется в моей власти».

«Еще, — продолжала она, — есть такая просьба, милорды, чтобы вы позволили моим бедным слугам присутствовать при казни, чтобы могли передать они другим, что умерла я честной женщиной, сохранившей веру».

И граф Кент, один из членов трибунала, ответил: «Мадам, этого невозможно позволить, ведь велика опасность, что кто-нибудь из них начнет кричать, опечалит вашу милость и нарушит церемонию, о которой мы все договорились, или же попытается отереть вашу кровь, что никак не подобает». На что королева молвила: «Милорд, я клянусь и даю за них свое слово, что они не совершат ничего из перечисленного вами. Бедняжки, им всего лишь хочется попрощаться со мной. И я льщу себя надеждой, что ваша госпожа, королева-девственница, позволит из сострадания к женской участи моим слугам остаться со мной до конца. Я знаю, она не давала вам строгих распоряжений на сей счет, как если бы я была женщиной скромного сословия». И потом, будто опечаленная, прибавила со слезами на глазах: «Вы знаете, что я сестра вашей королеве и веду свой род от Генриха VII, каковой женился на королеве Франции; к тому же я — законная королева Шотландии».

Посему, посовещавшись, решили они все же допустить слуг ее милости, согласно ее просьбе, и предложили ей выбрать с полдюжины, и она сказала, что из мужчин выбирает Мелвина, своего травника, своего врача и еще одного пожилого слугу, а из женщин тех двух, что обычно ночевали в ее покоях.

После чего двинулась она далее, сопровождаемая двумя людьми сэра Амиаса, Мелвин же нес ее шлейф, а лорды, рыцари и джентльмены шагали следом, шериф же шел впереди; вышли все в большую залу, и губы ее кривились, скорее, от веселья, а не от смертной тоски, и потому она легко вступила на помост, который для нее приготовили — два фута высотой и двенадцать в ширину, с поручнями вдоль краев, весь затянутый черным. Принесли табурет, и она села, а справа от нее сидели графы Шрусбери и Кент, слева же стоял шериф, прямо перед ней — двое палачей; вдоль поручней встали рыцари, джентльмены и прочие.

Когда установилась тишина, королевский трибунал, созванный для казни Марии, королевы Шотландской, открыл мистер Бил, секретарь совета, и произнесло собрание вместе такие слова: «Боже, храни королеву!» Покуда зачитывали обвинение, королева Шотландская хранила молчание, как будто почти не прислушиваясь, и лицо у нее было столь веселое, как если бы ее величество даровала ей полное прощение; не выказывала она ни страха, ни смятения, ни словом, ни делом, словно не была знакома ни с кем в собрании или не ведала английского языка.

Тогда некий доктор Флетчер, декан Питерборо, встав прямо перед нею, уважительно поклонился и начал читать: «Мадам, ее величайшее королевское величество» и так далее, и повторил это трижды или четырежды, почему она сказала ему: «Мистер декан, я храню верность древней римско-католической вере и готова пролить ради нее свою кровь». И декан ответил: «Мадам, отриньте лживую веру и покайтесь в своих грехах. Вера ваша должна быть лишь в Иисуса Христа, Который пришел нам во спасение». А она все повторяла: «Мистер декан, не утруждайтесь, ибо я столь крепка в вере своей, что готова принять смерть». И, видя ее упорство, графы Шрусбери и Кент сказали, что ежели она не желает слушать причащение из уст декана, то: «Мы будем молиться, ваша милость, чтобы Господь вас вразумил, и чтобы в сердце ваше, хотя бы в последний земной миг, проникла вера в истинное царство небесное, и с тем бы вы и сошли в могилу». А она ответила: «Если вы помолитесь за меня, милорды, я буду вам признательна, но в молитве к вам не присоединюсь, ибо вера у нас разная».

Тогда лорды махнули декану, и тот опустился на колени на лесенке и начал такую молитву: «Господь милосердный, Отец наш…» И все собрание, кроме королевы Шотландской и ее слуг, повторяло за ним. Королева же сидела на табурете, на шее у нее висел медальон с агнцем Божиим, в руке она держала распятие, а на поясе у нее были четки с золотым крестом, в другой руке — латинская книга. И начала она громким голосом и со слезами на глазах молиться на латыни, а посреди молитвы соскользнула вдруг с табурета и преклонила колени, произнося свои моления; в конце же молитвы декана она, по-прежнему на коленях, помолилась по-английски, чтобы Христос смилостивился над Своей церковью и чтобы окончились ее собственные невзгоды, помолилась за сына и за ее королевское величество, чтобы та была благополучна и прилежно служила Господу. Она призналась, что уповала на волю Божью, искала спасения в крови Христовой, а ныне прольет свою кровь у ног распятия. И граф Кент сказал: «Мадам, примите сердцем Иисуса Христа и отриньте свои заблуждения». Она же, словно не услышав, шагнула вперед, моля Господа пощадить сей остров и даровать ей самой утешение в горе и прощение. Эту и прочие молитвы творила она по-английски, молвила, что прощает своих врагов, каковые столь долго алкали ее крови, и желает, чтобы они узрели свет истинной веры, а в завершение молитвы взмолилась ко всем святым, дабы те проводили ее к Иисусу Христу; поцеловала распятие и прибавила: «Руки Твои, Иисус, распростерты на кресте; так прими меня в Свои милосердные объятия и прости мне все мои грехи».

Когда закончила она молиться, палачи встали на колени рядом с ее милостью и попросили у нее прощения, на что она ответила: «Прощаю вас от всей души; молю, покончите поскорее с моими бедами». Они же, вместе с двумя ее служанками, помогли ей подняться, после чего стали ее разоблачать; она положила распятие на табурет, а один из палачей снял медальон с агнцем с ее шеи, пусть она и сопротивлялась, и передал одной из служанок, а другому палачу сказал, что вот выгодная вещица на продажу. После чего сняли у нее с пояса четки, а далее она при помощи служанок добровольно стала раздеваться, словно с радостью, и даже поторапливаясь, как если бы устала ждать смерти.

И все то время, пока ее раздевали, выражение лица у нее не менялось, она весело улыбалась и даже молвила, что еще никогда ей не помогали раздеваться такие вот грумы и что никогда прежде она не разоблачалась перед таким собранием.

Наконец осталась она в одной рубашке и нижней юбке, и две женщины, что ей прислуживали, горько зарыдали, принялись креститься и молиться на латыни. Она повернулась к ним, обняла и молвила по-французски: «Ne criez vous, j’ai promis pour vous»[6], а потом перекрестила их и поцеловала, попросила помолиться за нее и возрадоваться, а не плакать, ведь суждено им узреть предел страданий своей госпожи.

Потом, все так же улыбаясь, повернулась к своим слугам, Мелвину и прочим, стоявшим на скамье подле эшафота — из них одни плакали, иногда в голос, а другие крестились и молились на латыни, — и перекрестила их и махнула рукой в знак прощания, попросив молиться за нее вплоть до последнего часа.

После чего одна из служанок поднесла облатку, сложенную тройным углом, поцеловала ее, провела вдоль лица королевы Шотландской и прикрепила к чепцу на ее голове. Потом служанки ушли, а она преклонила колени на подушечке для молитв, весьма решительно и не выказывая и подобия страха, и громко прочла псалом на латыни: «In Те Domine confide…»[7]. Потом ухватилась за колоду, опустила голову, умостила подбородок на колоде, взялась за него обеими руками, каковые, не заметь того палачи, были бы отрублены вместе с головой. Когда ей велели вытянуть руки, она подчинилась и, лежа на эшафоте, тихо воскликнула: «В руки Твои предаюсь, Господи!», три или четыре раза. И один из палачей придерживал ее рукой, а второй нанес топором два удара; она же не издала ни звука и не пошевелила ни единым членом своим; палач же, ровно отрубив голову, если не считать малой зазубрины, поднял эту голову и показал собранию со словами: «Боже, храни королеву».

И когда чепец спал с ее головы, почудилось, будто глядим мы на лицо семидесятилетней старухи, и волосы у нее были короткие и седые, а выражение лица почти не изменилось с того мига, когда она была еще жива, так что лишь немногие запомнят ее в смерти. А еще четверть часа после казни ее губы шевелились.

Мистер декан сказал громко: «Так падут все враги королевы!», а граф Кент подошел к обезглавленному телу, встал над ним и промолвил так, чтобы слышали все: «Таков удел всех врагов королевы и Святого Писания!»

После чего палач, снимая с нее подвязки, углядел ее собачку, каковая забралась перед казнью под одежды хозяйки и не желала вылезать, а потом отказывалась отойти от мертвой госпожи; она легла между телом и отрубленной головой и вся испачкалась в крови, так что ее пришлось унести и отмыть, как и все прочее, на что попала кровь: иное отстирали, иное сожгли, а палачи удалились с платой за содеянное, не взяв ни вещицы из тех, что принадлежали королеве Шотландской. После чего всех выставили из залы, где остались только шериф и его люди, и они унесли тело в покои, где уже ожидали врачи, чтобы его набальзамировать.