«На игле», август 1993 года Кенни Фаркуарсон
«На игле», август 1993 года
Кенни Фаркуарсон
Романист Ирвин Уэлш появился на литературном подиуме в 1993 году, неожиданно возник ниоткуда, с беспощадным, мрачным и все же забавным романом о компании лишенных каких бы то ни было надежд молодых людей; этот роман ознаменовал рождение литературы нового века. Роман произвел впечатление на читателей и породил немало подражаний, куда менее талантливых, чем оригинал. В одном из ранних интервью Уэлш прекрасно описал автора как лишь частично излечившегося наркомана.
Должны ли мы начать с той поры, когда Ирвин Уэлш пел в панк-группе, когда вешал на одежду собачье дерьмо и выкрикивал оскорбления людям в автобусах? Или с его криминального досье, включающего условный приговор за разгром общественного центра на севере Лондона в спровоцированном виски безумии? Или же с его опытов с героином и нынешней приверженности экстази? Или достаточно просто заглянуть в его книгу?
Нужно сказать, что «На игле» — скандальный заголовок для потенциального бестселлера; попробуйте попросить эту книгу в «Уотерстоун» и оцените, какими взглядами вас наградят окружающие. Тем не менее пиар-отдел лондонского издателя Уэлша, «Сикер и Уорбург», развернул шумную рекламную кампанию, беспрецедентную для шотландского автора-дебютанта; они всюду с придыханием сообщают, что книга прекрасна, а сам Ирвин — «очень милый человек». Представитель издательства заявил, что Уэлш сделал для Эдинбурга то же самое, что Джим Келмен для Глазго. Джефф Торрингтон, лауреат премии «Уит-бред», назвал дебютный роман «злобным, но остроумным… Это как плохой день в бедламе». «Литературное обозрение» восхваляет «умилительно мерзкое описание смерти второй половины и того, почему это важно».
Вся эта шумиха обычно ведет к тому, что обладающие чувством собственного достоинства журналисты отходят в сторонку. Но не на сей раз — «На игле» буквально посадил на иглу. Это наихудший кошмар читателя «Санди пост», история жизни наркоманов с неоценимыми советами относительно способов введения героина в гениталии, насчет стеклянных пепельниц как оружия в пабах и насчет маточных колец с опиумом при диарее. Книга содержит мат, в ней есть душа — и проблеск надежды. Страницы романа населены такими персонажами, как Второй Призер, Ренте, Дохлый, Картошка и Свонни. Вообразите Джима Келмена с чувством юмора и шестью канистрами лагера, и вы получите представление об Уэлше. Роман вызывает отвращение, он забавен, страшен и глубоко человечен. Что важнее, он разрушает миф о том, что единственное достояние шотландской городской культуры заключено в переулке между стадионами «Паркхед» и «Айброкс» с его пабами.
Ирвин Уэлш, в кухне квартиры на втором этаже с видом на залив Лейт, предлагает банку экспортного (13 % сверху бесплатно) и рассказывает о своем приятеле, который предложил включить в книгу глоссарий, чтобы «шикарная публика» поняла такие слова, как «торчать», «поц», «кумар», «корефан», «тянуть резину», «барыга» и «ширяться». «Ни за что, — говорит он. — Терпеть не могу этих отстойных яппи с экземпляром модной книжонки рядом с филофаксом. Последнее, чего я хочу, так видеть, как сволота с Шарлотт-сквер треплется на этом жаргоне, будто со сцены. Хрен им».
Уэлш высок и худощав, темные волосы начинают редеть, они коротко подстрижены и уложены гелем. Он носит черный джемпер, «вареные» синие джинсы и черные башмаки. Его лицо выглядит несколько асимметрично, говорит он ровно, монотонно, почти не разжимая губ. Время от времени он усмехается, что сразу уменьшает его возраст лет на десять, и его глаза сверкают. Мы быстро перебираем жизненные вехи.
Родился в Лейте. Отец был докером, потом торговал коврами. Мать — официантка. Переехали в двухэтажную квартиру в Мюир-хаусе, это местная, эдинбургская жилищная политика. Напился впервые в 14 лет в походе на Арран. На иглу подсел в 17. Работал помощником телемастера. Уехал в Лондон, напившись вдрызг в автобусе, чтобы стать панком. Жил с панками, спал в Грин-парке днем, тусовался с группами наподобие «999», «Челси и бойня», «Собаки в вихре» и «Шатры в ночи». Играл в командах с такими названиями, как «Мандавошки», причем его всегда выгоняли, потому что гитарист из него никудышный. Жил на общих «хатах» и в самовольно занятых помещениях. Кидался камнями в полицию во время пикета в Уоппинге и забастовок шахтеров. Перебивался случайными заработками — мыл посуду, копал канавы, занимался делопроизводством. Поглощал лошадиные дозы героина, «спида» и алкоголя. Часто попадал в участок. Нашел работу в муниципалитете, женился, перебрался в Кройдон и попытался осесть — сам считает это первым дурным решением в жизни.
«В ту пору я больше волновался за себя, чем когда-либо еще, — говорит он. — Оказалось, что я изрядно промахнулся. Вместо наркотического ада я угодил в преисподнюю пригородной жизни. Для меня это и вправду ад. Я не выношу мирной домашней жизни с садиком, детьми и проживанием в пригороде. Видал ее в гробу. Лучше продавать задницу на вокзале Кингс-Кросс, чем жить такой жизнью. Мерзко и противно, что люди придумали для себя такие ограничения, мол, другого и не надо».
В те дни, с приличной работой по подготовке персонала для местных органов власти, можно было рассчитывать, что он наконец угомонится. «Я стал самым настоящим мистером Работа-с-девяти-до-пяти. Возможно, на выходных начну ходить на рэйв. Мой палец больше не лежит на кнопке самоликвидации — но время от времени я им шевелю, просто чтобы не расслабляться. Может, где-то раз в полгода меня начнет крутить, и я буду исчезать на несколько дней в лабиринте мест, о существовании которых в Эдинбурге я и не подозревал, а возвращаться буду другим человеком…»
На вопрос, какие у него сегодня отношения с наркотиками, Уэлш задумчиво молчит целых 15 секунд. «Не могу сказать, что у меня было много личных проблем с наркотиками, — произносит он в конечном счете. — Меня ловили на распространении, не на употреблении. В юности не задумываешься о смерти, просто живешь». Он считает, что лицемерно просто разрешать или запрещать наркотики. Героин, говорит он, всегда вызывает проблемы. Если хотите препарат класса А, попробуйте экстази. «Когда пишешь книгу о чем-то подобном, ощущаешь себя вуайеристом из среднего класса, подглядывающим за людьми, которые по-настоящему страдают. Но вряд ли я таков на самом деле. Если спросить обо мне людей из моего прошлого, они скажут: „Нет, он никогда до такого не доходил“. А другие скажут: „Этот ублюдок куда хуже, чем любой персонаж его книги“».