Налоговая декларация Томаса Карлейля, 21 ноября 1855 года Джейн Карлейль

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Налоговая декларация Томаса Карлейля, 21 ноября 1855 года

Джейн Карлейль

Брак угрюмого, но выдающегося историка Томаса Карлейля и энергичной Джейн Бейлли Уэлш был единением если не темпераментов, то взглядов. Карлейль прославился как выдающийся историк своего времени, а Джейн выступала как закулисный управляющий, секретарь и хозяйка дома. Ее письма и другие сочинения свидетельствуют о незаурядном таланте бытописателя и остроумии. Ниже она описывает, как от имени мужа вела битву с налоговыми инспекторами в Лондоне.

Мистер К. сказал, что «голос чести, по-видимому, призывает его идти самому». Но либо сей голос не воззвал достаточно громко, либо он не прислушался к этому чародею. Я отправилась в кэбе, чтобы все свое дыхание сохранить для мольбы. Высадившись у дома 30 по Хорнтон-стрит, я обнаружила грязный, смахивающий на частный дом, только на двери была надпись «Налоговая служба». Дверь открыла замызганная служанка, сказавшая, что инспекторов не будет еще с полчаса, но я могу зайти. В приемной уже собралось с полдесятка человек, среди которых я увидела мужчину, который чистил наши часы, и молодого аптекаря с Чейн-уок. Глядя на остальных, нельзя было даже на миг заподозрить их в том, что они зарабатывают, я бы сказала, хотя бы сотню в год…

— Сначала леди, — заявил клерк, открывая маленькую боковую дверь, и я шагнула в grand peut-etre [великое «может быть»]. Мгновение темноты, когда одну дверь закрыли у меня за спиной, а потом впереди распахнулась другая; и вот я оказалась в полутемной комнате, где за большим столом, заваленным бумагами, сидели трое мужчин. Один держал над раскрытым гроссбухом наготове перо; другой снимал нагар со свечи и, судя по виду, дрожащим рукам и землистому цвету лица, переживал худший период своей жизни. Третий, который явно был петухом на местной навозной куче, восседал как Радамант — Радамант без правосудия.

— Имя, — произнес похожий на ушастую сову индивидуум с пером в руке.

— Карлейль.

— Что?

— Карлейль.

Видя его сомнения, я произнесла фамилию по буквам.

— Ха! — воскликнул Радамант, крупный, с бескровным лицом и надменным видом малый. — Что такое? Почему не пришел сам мистер Карлейль? Разве он не получал письма, с распоряжением о явке? Мистер Карлейль написал какую-то чушь, что он свободен от таких обязательств, и я пожелал, чтобы ему переслали ответ о том, что он должен прийти, как и все прочие.

— Тогда, сэр, — сказала я, — вашим желанием, по-видимому, пренебрегли, поскольку мой муж не получал подобного письма; и мне сказал один из ваших инспекторов, что личное присутствие мистера Карлейля вовсе не обязательно.

— Ха! Ха! Что имел в виду мистер Карлейль, утверждая, что не имеет доходов от своих сочинений, когда он сам определил его в сто пятьдесят фунтов?

— Это значит, сэр, что если кто-то перестает писать, то и ему перестают и платить за его сочинения, и за последние несколько лет мистер Карлейль ничего не опубликовал.

— Ха! Ха! Я ничего в этом не понимаю.

— Я понимаю, — прошептал мне на ухо снимавший нагар инспектор. — Я вполне могу понять, что у литератора не всегда бывают деньги. Что касается меня, я бы скинул, но (он еще больше понизил голос) у меня тут всего один голос, да к тому же не самый главный.

— Вот, — сказала я, вручая Радаманту отчет от «Чапмэна и Холла», — это подтверждает заявление мистера Карлейля.

— И что я должен увидеть? Ха! Нам нужен тут мистер Карлейль, чтобы он присягнул, что это правда, иначе мы не можем поверить.

— Если недостаточно честного слова джентльмена, чья подпись стоит внизу этого листа, то можете привести к присяге меня: я готова в этом поклясться.

— Вы! Как же, вы! Нет, нет! Что нам делать с вашей присягой?

— Но, сэр, я полностью в курсе дел своего мужа, я знаю их лучше, чем он сам.

— В это я всецело верю; но мы не можем с этим ничего поделать, — он с презрением бросил мой документ на стол.

Ушастая сова взял его и принялся рассматривать, пока Радамант ворошил свои бумаги и ворчал о «людях, которые не соблюдают правила»; затем он протянул лист обратно старшему, неодобрительно промолвив:

— Но, сэр, это совершенно понятное заявление.

— Тогда на что живет мистер Карлейль? Только не говорите мне, что он живет вот на это? — он указал на документ.

— Боже упаси, сэр! Но я здесь не затем, чтобы объяснять, на что живет мистер Карлейль, а только для того, чтобы продекларировать его доходы от литературы за последние три года.

— Истинно так! Так! — пробормотал не самый важный голос возле моего локтя.

— Мистер Карлейль, я полагаю, имеет доходы от земельной собственности?

— О которой, — сказала я заносчиво, так как воспряла духом, — мне, к счастью, не нужно представлять отчет в этом королевстве и в этом совете.

— Вычтите пятьдесят фунтов, скажем, сотню — вычтите сто фунтов, — сказал Радамант ушастой сове. — Если мы запишем на мистера Карлейля сто пятьдесят, то, полагаю, у него нет причин жаловаться. Вот, вы можете идти, у мистера Карлейля нет причин жаловаться.

Уже ввели женщину, пришедшую второй, и мне указали на дверь; но я не могла уйти не сказав, что «во всяком случае, от жалоб толку не будет, так как не в их власти осуществлять свое решение». Когда я вышла за порог, то первой мыслью было: какое счастье, что сюда не пришел сам мистер Карлейль! Что до остального, то хотя все могло бы обернуться и лучше, я была благодарна, что дела не приняли куда худший оборот.