Эвакуация Сент-Килды, 29–30 августа 1930 года «Глазго геральд»
Эвакуация Сент-Килды, 29–30 августа 1930 года
«Глазго геральд»
К 1930 году на некогда процветающем острове Сент-Килда оставалось всего тридцать восемь человек, и многие из них были уже стариками. Десятилетия население влачило в тех суровых условиях жалкую жизнь, которая становилась все хуже, и после Первой мировой войны, которая дала немногим возможность одним глазком взглянуть на большой мир, недовольство почти средневековым укладом жизни только ширилось. По мере того как сокращалась численность здоровых и трудоспособных островитян, а урожаев не было, усугублялись и лишения общины, жизнь которой зависела от тех, кто был способен лазать по скалам и ловить глупышей и тупиков, составлявших главный продукт питания на острове. Когда пришло время для окончательной эвакуации, сожалений у покидавших остров почти не было. Многие, не испытывая никаких сентиментальных чувств, продавали алчущим охотникам за сувенирами прялки и кувшины для масла, эти реликты уникального аванпоста цивилизации. Кто-то из жителей вывесил в окне записку: «Продаются реликвии Сент-Килды. Заходите и спрашивайте».
Обан, 29 августа, пятница
Морщинистый низкорослый мужчина в куртке, застегнутой по горло, на все пуговицы, так что лишь немного виднелся красный шейный платок, и в изрядно заплатанных синих штанах стоял с меланхоличной дворняжкой возле крытого торфом погреба-клейта у подножия Руаивала и напряженно вглядывался в море между мысом Колл и Левенишем, высматривая что-то в восточной части горизонта.
Ниже и впереди него находилась деревенская бухта, или Лох-Хирта, как ее называли некоторые, единственное место, пригодное для высадки на остров… Страж на утесе и промокшая собака дежурили на скале с рассвета, терпеливо и не выказывая усталости. Так поступали многие из жителей острова, но мало кто намеревался выйти на повторную вахту. Дождь налетал вместе с резкими порывами шквалистого ветра, но мужчина продолжал стоять, и влага сверкала на его темных бровях. Белый туман скрывал Левениш, в нем тонули море и небо, а вот человек оставался на месте.
Жители острова ждали уже два дня. Затем внезапно мужчина выпрямился. Вдалеке на воде, там, где лежит, закутанный в облака, пролив Харрис, неясно обрисовались очертания узкого парохода. Мужчина ожил, слегка стукнул собаку палкой и неуклюже зашагал по уступу, неся новости в деревню.
Его вахта завершилась. Замечено последнее транспортное судно, на котором уплывут островитяне, покидающие дикую вулканическую скалу в Атлантике.
Пока мужчина с собакой, направляясь к деревне, пересекали окруженные канавами пастбища, на волнах между мысами качался корабль «Замок Дунара», в задачу которого входила перевозка овец с холмов и незатейливого имущества населения. Потом за людьми должен будет прийти корабль Адмиралтейства, который и подведет черту под всей историей.
Это было начало конца Сент-Килды как человеческого поселения. Беглые зарисовки с наблюдателем были сделаны в среду. В четверг рыболовное судно «Колокольчик», получившее задачу вывезти всех с острова, пришло из Левениша и бросило якорь возле «Замка Дунары».
Драматичность эвакуации внезапно придало появление военно-морского флота. Запели на палубе сигнальные трубы. Сразу же со шлюпбалок опустили шлюпку. Трех офицеров, сверкавших плетеными галунами, повезли на берег матросы в белых парусиновых одеждах…
Вскоре в бухте началось оживленное движение. Черные плоскодонки Сент-Килды, с захлестывающей доски настила морской водой, странно контрастировали со сверкавшим эмалью и начищенной медью кораблем военного флота.
Все утро между причалом и пароходом курсировали овцы, коровы, шкафы, столы и брезентовые мешки — все это грузили на «Замок Дунара».
Особо примечательна была погрузка косматого хайлендского скота. Большие рыжевато-коричневые животные следовали за лодками на буксире от берега к кораблю, а потом их затаскивали на борт, накинув петлю на рога. Глаза у коров были выпучены, шеи напряженны, животы вздувались.
Не успело утреннее солнце растопить туманы на Конахейре, а стойла между палубами «Замка Дунара» были забиты овцами, горными, черномордыми и всякими кроссбредами, походившими на нубийских козлов, а в трюмы складывали имущество экономных хозяев…
Последняя черная лодка отвалила незадолго до полудня. На «Замке Дунара» задраили люки, подняли якорь, судно развернулось и запыхтело в сторону выхода из бухты. Протяжные гудки прозвучали последним прощанием, эхом перекатываясь до самой вершины Конахейра.
В дверях двух домиков трепетали белые простыни. У кого-то перехватило горло…
Жители Сент-Килды, последнего островка из опоясанных морем Гебридов, примостившегося на краю великого Атлантического плато, в том месте, где дно океана круто обрывается, уходя на невообразимые глубины, спокойно готовились к отъезду, начиная с понедельника, за четыре дня до этого. Прибытия «Замка Дунара» ожидали примерно вечером в понедельник. Все зависело от погоды…
В деревне начали собирать и упаковывать вещи и имущество… Женщины принимались за работу, когда солнце поднималось над пятнистыми склонами Конахейра. Мужчины отправлялись на Муллак и Карн-Мор, пики гористого острова, вместе с пастухами и собаками с Внешних островов они сгоняли овец, которые нашли себе убежище среди скал и уступов…
В темноте я отправился в гости в один из домиков… Меня приветствовали на гэльском языке, на котором тут говорили, поскольку английским владели посредственно. Через маленькую прихожую, заставленную нагруженными ящиками, я прошел в гостиную.
Обитатели Сент-Килды вовсе не забытый народ, живущий в «черных домах». По меркам большинства островитян, их дома вполне уютны и комфортабельны. Ничто здесь не напоминает лачугу, какую мне довелось однажды видеть на острове Скай, где была такая низкая крыша, что приходилось заползать на четвереньках, и которая тем не менее дала двух столичных полицейских.
Когда я вошел в домик на Сент-Килде, то хозяин и трое его сыновей только что вернулись из негостеприимных холмов, и от них, одетых в синие рыбацкие фуфайки и латаные-перелатаные штаны, в тепле дома валил пар. Одинокая масляная лампа бросала глубокие тени на дощатые стены, оклеенные вырезанными из газет иллюстрациями и литографиями. Возле открытого очага стояла кастрюлька; в ней был ужин семейства: засоленная баранина — обычная у них еда — с овсянкой, подливкой, ячменными лепешками, а еще особые блюда островитян — засоленный глупыш и жареный тупик, пища народа искуснейших птицеловов.
В углу приткнулась метла из бакланьего крыла, которой подметали каменный пол. Эта метла, как сказала мне мать семейства с Сент-Килды, намного лучше веника из вереска, но она относится к предметам гигиены более поздних дней, так как некогда жители Сент-Килды оставляли мусор на полу своих жилищ и вычищали его раз в год.
Как обычно, за работой женщины разговаривали между собой, мать сидела за прялкой, а дочь 13 лет, с замечательными волосами — что редкость среди обитателей этого острова, — ловко чесала шерсть ручными инструментами.
Вчера утром я проснулся рано — меня разбудила следующая фаза исхода. Сквозь крепкий сон на полу в здании школы… я услышал равномерный топот и быстрый, невнятный говор на гэльском. Обычно по утрам меня будило блеяние полутысячи овец, дожидавшихся погрузки на корабль.
Я встал и выглянул в окно — белый холодный туман проплывал по склонам Ойсевала и расползался клочьями по бухте. Через поле, в сторону школы, примыкавшей к зданиям церкви, шла из деревни вереница жителей Сент-Килды, на спинах они несли кто ящики, кто мебель… Теперь они были готовы и ждали только «Замок Дунара», и мужчины со склонов Руаивала обозревали горизонт, подобно Кортесу на горной вершине в Дарьене…
Может, «Замок Дунара» придет в этот день, а может, и не придет. Мы ждем паруса, как Робинзон Крузо. А пока ждем, у нас есть уйма времени, когда о многом можно поразмыслить. Мы вот-вот покинем остров, где люди жили со второго века… Пролетит несколько коротких часов, какими исчисляют время на этом острове, где настенным часам, как и всем механическим устройствам, суждена короткая жизнь, и очаги превратятся в холодный камень и люди уйдут и рассеются по незнакомым им местам.
Двое из них, Эван Макдональд и его сестра… никогда прежде не покидали Сент-Килду. Они впервые увидят дороги, лошадей, поезда, но для чего?
Переселение с острова, где были особая жизнь и обычаи, на «большую землю», где правят общепринятые упорядоченность и однообразие, будет благотворным. Больше не надо будет нарезать торф на Муллак-Мор и хранить его в каменных, сложенных без раствора, клейтах. Больше не нужно будет обитателям Сент-Килды, сбивая босые ноги, бесстрашно взбираться по скалам Конахейра, на головокружительную высоту в 1000 футов над бурным морем, чтобы отыскать глупыша, этого скунса среди птиц, чьи мясо, жир и перья когда-то были так важны для поддержания жизни. Манильские канаты в 60 фатомов будут позабыты и заброшены, так же как просоленные воловьи шкуры и стренги из конского волоса их отцов.
Август уже почти закончился. Молодого глупыша никто не тревожит. Скоро наступит сентябрь, но никто не разорит гнезд неопытных олушей. Парусник совершил последнее плавание в Боререй, где мужчины долгими летними месяцами стригли овец. Женщины перестали заниматься ловлей в силки тупиков и «тэмми норри», чистиков, которые на вид как попугаи, а на вкус — как копченая селедка.
Маслобойка — предмет курьезный, и ручные мельницы ушли к коллекционерам. Теперь и остров Сент-Килда ушел в историческое прошлое. Драма окончена.