Цирк уходит на фронт

В середине июня 1941 года Юрий Владимирович в Москве готовился к гастролям в Смоленске. Туда уже были отправлены вагоны с животными. Дома цирковые артисты бывают редко, поэтому привязанность к дому у них не меньшая, чем у моряков или, скажем, полярников. Из окон дуровской квартиры на Большой Калужской улице виднеется Нескучный сад. Милая сердцу старого москвича картина. А старому москвичу всего лишь 31 год. В этом возрасти в наши дни многие творческие работники лишь начинают свой путь в искусстве. Юрий Владимирович – уже признанный мастер! Его знают и узнают не только любители цирка. Слишком раннее признание тоже порою вредит творческому человеку, может быть, – даже больше, чем слишком долгое непризнание. Во всяком случае, в литературе дело обстоит именно так. К тому же литература – занятие, рассчитанное на долголетие, как отлично сказал один мудрец. Цирк – другое дело, цирк – искусство молодых.

Юрий Владимирович, конечно, знал о том, что цирковые артисты для обороны страны представляют особый интерес. Пусть их численно мало, но в спец-группах, разведотрядах они могут творить чудеса. Правда, к дрессировщикам это не относится. Опыты Владимира Леонидовича с морскими львами в Балаклавской бухте – давняя история. Не то время! Про осьминогов и дельфинов, готовящихся к спецзаданиям за океаном, он краем уха что-то слышал, но особого значения этим слухам не предал. Дуровское искусство в основе своей мирное, весёлое, светлое. Какие уж тут военные приготовления!

В беседах со мной Юрий Владимирович говорил, что большую войну он скорее предчувствовал, чем предвидел. Поэтому, услышав по радио трагическую весть, он весь обратился в порыв и сразу же оказался в военкомате Ленинского района столицы. Там на него с удивлением уставился какой-то начальник и вежливо, но твёрдо заявил:

– Идите, Юрий Владимирович, и занимайтесь своим делом.

И Дуров понял, что единственный пост, который ему доверят в грядущих испытаниях, это пост дрессировщика, артиста цирка. И он оказался прав.

Однако война есть война. Скорее в Смоленск! Ведь туда уже прибыли животные! Вместе с женой Юрий Владимирович в тот же день отправляются в Смоленск. Зинаида Тимофеевна в тревоге и смятении: Смоленск – это её родной город. Теперь он стал прифронтовым. Так быстро!.. Но пока в городе тишина. Идёт обычная жизнь. Кажется, что воюет один лишь директор местного цирка Н. С. Бурунский, бомбардируя Главк телеграммами:

«Где же Дуров? Пора начинать работу. Уже проданы все билеты на шесть представлений вперёд!»

На следующий вечер Дуров уже на манеже. Начинается представление!.. И вдруг он слышит, как к звукам бравурной музыки примешивается необычный гул. Это, оказывается, первые гитлеровские самолёты-разведчики!

Но в городе паники нет. Нет и бомбёжек, люди свободно ходят по улицам. Однако атмосфера сгущается. Дуров даёт второе, третье представление. Всё вроде идет нормально, в программе никаких сбоев. А в зрительном зале пустовато… Людям не до развлечений. На шестой день зал почти пуст. Так бывало при дедушке, когда какой-нибудь самодур вроде купца Епишкина закупал для себя одного все билеты. Игралось, вспоминал тогда дедушка хуже во всех отношениях – он не мог жить без зрительного зала, без народа, которому адресовал своё искусство.

Сборов смоленские гастроли не дают. Денег в кассе нет. А ведь животных это не касается! Слон хочет есть по-прежнему и в прежних количествах!..

В городе атмосфера всё больше сгущается. Смоленск заливают потоки беженцев. Гитлеровцы заняли Минск. Оттуда успели уйти наши артисты: дрессировщик морских львов Т. И. Брок, эквилибрист Е. Т. Милаев, неунывающие клоуны Н. А. Антонов и В. М. Бартенев. По Минскому шоссе пришли пешком артисты МХАТа… Есть и первые жертвы: погибли ассистентки Т. И. Брока. И это лишь первые утраты. Их число будет множиться с каждым днём!

Внезапно и Смоленск стал ареной кровавых боёв: гитлеровцы сбросили на город десант в форме советских милиционеров! Рабочие дружины вылавливали и уничтожали непрошенных гостей. Именно тогда цирковым начальством было принято решение срочно эвакуировать цирковых артистов в Москву.

Странное зрелище представляла собою смоленская улица, круто спускавшаяся к вокзалу: вперемежку с орудиями, танками, телегами и пешеходами двигался звериный караван с верблюдицей Катькой и слонихой Лилькой во главе.

Железнодорожный узел был подвергнут жестокой бомбардировке. Налёт продолжался около сорока минут. Дуровские животные были охвачены паникой. Лишь слониха Лиля проявила исключительную стойкость и мужество. Деловито разбив ящик с хлебом и до отвала наевшись, она щедро накормила ещё и верблюдицу передавая ей хоботом через перегородку буханку за буханкой. Этот день – 2 июля 1941 года – Юрий Владимирович запомнил навсегда. Это была его настоящая встреча с большой войной.

Ночью при потушенных огнях эшелон двинулся в путь. До Москвы добрались сравнительно быстро, но комендант города выгрузку не разрешил и направил эшелон в Ярославль. В этом славном приволжском городе цирк зажил обычной жизнью: давались представления, циркачи постоянно бывали в госпиталях, число которых росло с каждым днём. Но и сюда доносилась война!

Каждый раз после представления Юрий Владимирович проходил мимо школы, где помещался госпиталь. Наблюдательность для артиста, особенно циркового, особенно постоянно рискующего дрессировщика – неотъемлемое свойство его натуры. И вот стал Дуров обращать на то, что при вражеских налётах и пролётах самолетов-разведчиков в одном из окон пятого этажа приоткрывается светлая щёлочка. Вначале Юрий Владимирович не придал этому значения – в госпитале раненые, много молодёжи, а молодость, как известно, беспечна… Но однажды он всё-таки не выдержал и поделился своей тревогой с дежурным врачом. Вместе они ринулись на пятый этаж и в одной из палат обнаружили, что световые сигналы подаёт один из раненых. Впоследствии выяснилось, что это фашистский агент, замаскировавшийся под русского раненого пехотинца. Говорил он по-русски плоховато, но кто от раненого требует блестящих речевых данных – госпиталь это не цирк, не театр и не эстрада! Для врачей и медсестёр он был всего лишь раненым средней тяжести. Молчит, значит, ему хорошо! Надо умножить заботу, усилить питание! А шпиону только этого и надо!..

Однако на счету у Юрия Владимировича за годы Великой Отечественной войны был не один шпион, а два! Первого он разоблачил в самые начальные дни войны при помощи… попугая! Впрочем, этот эпизод красочно описан Натальей Юрьевной Дуровой в её книге «Большой театр “Малышка”». Предоставим ей слово.

«Смоленск, война, а цирк работает, потому что цирк, как и все, был на своём посту. Недалеко от цирка находился детский сад. Я часто приходила туда со своим попугаем. Детям нравилось, как попугай кричал: “Доброе утро!” – и объявлял: “Сегодня в цирке Дуров!” Попугай прекрасно лаял и мяукал, в ответ на стук кричал: “Кто там?” Пожалуй, это и был весь запас его человеческих слов, если не считать одной песенки, но об этом дальше. Город был полон грохотом близких взрывов, ужасом первых бомбёжек и напряженно-лихорадочным настроением людей. Попугай, как и все животные в цирке, чуявший беду, растерял от страха весь запас человеческих слов, кроме двух: он ошалело выкрикивал одну фразу: “Кто там?” Но однажды попугай оказался героем дня.

Биография попугая была не известна даже нам. Его подарили отцу матросы. Он совсем не говорил и часами хохлился в клетке, реагируя лишь на кошку. Ни одного русского слова попугай не произнёс, сколько его ни учили. Как-то я зашла с ним во двор цирка, где слон принимал душ. Командуя слоном, отец кричал: “Лили, ком цурюк!”– что означало: “Иди назад!” Вообще, по старой традиции дрессировщики иногда употребляют в работе немецкие слова. Услышав их, попугай неожиданно встрепенулся и залился весёлой песенкой на немецком языке Дома, уже шутки ради, отец поздоровался с попугаем по-немецки, и тот снова спел песенку. Прошёл год; попугай, “вспомнив” немецкую песенку, словно обрёл дар речи, легко заучил русские слова и фразы, а немецкие больше не повторял. Вскоре и мы перестали вспоминать этот забавный случай, а военные тревоги и совсем вытеснили его из нашей памяти. Был получен приказ срочно эвакуировать государственные ценности и учреждения из Смоленска: фронт приближался к городу. Последнее представление в цирке, упаковка за кулисами. И вдруг появился человек, срочно требующий Дурова. Его повели в гардеробную.

– Юрий Владимирович, – сказал он, обращаясь к моему отцу, – хорошо, что ещё успел вас застать! Уполномочен передать – приказ не действителен. Вы пока остаётесь здесь.

– Значит, цирк получил разрешение выступать в частях действующей армии? Наконец-то! – обрадовался отец.

В это время в конюшню упала “зажигалка” (так называли мы для краткости термитные бомбы). Отец бросился туда. Незнакомец остался один в гардеробной, опасливо посматривая на раздражённого бомбёжкой гепарда. Возвратившись, отец застал удивительную сценку: попугай выкрикивал развесёлую немецкую песенку, гепард скалил клыки на пришельца, а тот, зажатый между гримировальным столиком и стеной, боялся пошевелиться.

– Вы знаете немецкий язык? – спросил незнакомца вскользь отец, отгоняя гепарда.

– Увы! К сожалению, кроме родного русского, не говорю ни на одном, разве что чуть-чуть балакаю по-украински. Однако сейчас речь о другом. Я остаюсь от управления комитета руководить прифронтовой бригадой.

– Очень хорошо. Тогда позвольте распорядиться, чтобы прекратили упаковку. Извините, что ещё на несколько минут я оставлю вас в этой весёлой компании, – указал отец на гепарда и заливающегося песенкой попугая.

– Только, пожалуйста, недолго! – с досадой обронил пришелец.

Ему действительно долго ждать не пришлось. Через несколько минут два красноармейца выводили его из гардеробной.

Пожалуй, в истории следовательской практики это был первый случай, что диверсанта помог обнаружить цирковой попугай! Отец моментально сообразил, что песенку могли вызвать у попугая только слова, сказанные по-немецки».

Вот и весь отрывок в повествовании, посвящённом тому, как ребята-москвичи увлеклись цирком, как их шефом стала в ту пору уже известная актриса и писательница Наталья Дурова. Сама Наталья Юрьевна этот эпизод больше не комментирует. А мне, как участнику и Гражданской войны, и Финской, и походов на Западную Украину и в Западную Белоруссию и, конечно же, журналисту-лето-писцу Великой Отечественной, здесь не терпится обратить ваше внимание на некоторые военно-политические обстоятельства, которые могли не попасть в поле зрения Натальи Юрьевны как человека не военного, к тому же в момент описываемых ею событий – всего лишь семилетней девочки!

Если тот, «ярославский», диверсант был средней руки корректировщиком, «ракетчиком», как тогда говорилось (сейчас это слово обрело иное звучание, иной смысл), то «смоленский» шпион – птица покрупнее! Обратите внимание, как он говорил, как представлялся, какая у него речь, как он вовремя умел смолчать, выждать паузу. Одного лишь не учёл – немецких традиций в дрессировке, немецкого циркового жаргона, связей цирковых русско-немецких, идущих ещё от Карла Гагенбека и Владимира Леонидовича Дурова. О феномене попугая он будь и семи пядей во лбу знать, конечно, не мог. А вот избегать при дрессированных животных использовать немецкие слова, даже междометия и ругательства (наверное, он по-немецки рявкнул на гепарда!) при его квалификации он должен был бы!

У вас не возникло вопроса: «А зачем немецким фашистам циркачи, Дуров?» Это же не военные инженеры или картографы, или иные носители военных тайн! Но нельзя забывать о возможном пропагандистском эффекте: гебельсовская пропаганда оповестила бы весь свет, что внук известнейшего мастера цирка в руках у немцев! А дальше фашисты могли бы пойти на любые провокации и подтасовки. Нет никакого сомнения, что Дуровы никогда бы не стали ни играть для немцев, ни играть на немцев! В этом нет никакого сомнения! Одно только удивляет, почему Юрий Владимирович в прифронтовом городе не спросил удостоверения у новоявленного представителя управления Комитета… вероятно, по делам искусств! Да был перед войной такой Комитет. И мне не раз приходилось с ним согласовывать дела драматургические. Но тут надо учесть и горячее желание Юрия Владимировича быть на фронте, поближе к передовым позициям, и его неистребимую доброжелательность, доверчивость и уважительность к людям. С этими его качествами, с многочисленными проявлениями этих качеств я за долгие годы нашей дружбы встречался неизменно.

Видно, «смоленский» шпион сумел резко повысить бдительность Юрия Владимировича, увидевшего в лицо коварство и вероломность врага. Подтверждение тому – «ярославский» лазутчик, обнаруженный им в госпитале.

Да-да, последние ярославские дни запомнились именно этой, почти детективной историей. А вскоре пришла новая разнарядка. Следующий город – Омск. При погрузке на станции Всполье артисты вновь попали под жуткую бомбежку, но остались целыми и невредимыми. Это была последняя встреча дуровских животных с вражеским огнём. Больше они войны не видели, а вот их дрессировщик, бывая постоянно в Москве по делам, постепенно привык к регулярным авианалетам, затемнениям и прочим атрибутам сперва прифронтовой, а потом просто военной Москвы.

А в Омске первая встреча произошла не со зрителями, а с городским военкомом. Фронт требовал всё новых и новых бойцов, эвакуированные на восток заводы – новых рабочих, а тут – цирк! Молодые, прекрасно тренированные люди!.. И военком щедро одарил их всех призывными повестками. Всех – от клоуна до униформиста пятидесятилет, от скрипача до слоновожатого! Всех, кроме самого Юрия Владимировича Дурова. То, что он забронирован на высшем уровне, военком, видимо, знал.

Пришлось Юрию Владимировичу обратиться в местные руководящие инстанции. Не в меру ретивого служаку укротили. Цирк отстояли.

Следующим городом в гастрольном военном конвейере определили Ташкент. Был он в ту пору городом эвакуированных, которые принесли с собою изо всех оставленными с боями городов и сёл неизбывное горе. И тут как нельзя кстати пришёлся цирк! Однако довольствоваться лишь старой довоенной программой артисты не могли. Требовались какие-то репризы, сценки, номера, непосредственно связанные с событиями, волновавшими всех. Так родилась патриотическая цирковая пантомима «На подступах к городу N».

Сюжет пантомимы был несложный. Наши цирковые артисты обслуживают фронт. На город наступают фашисты, вылавливают всех подозрительных, проверяют и артистов: «А что вы умеете? Как докажете, что вы – циркачи, а не советские разведчики?» И каждый артист показывает своё мастерство. Затем Красная Армия на этом участке фронта переходит в наступление, отбивает город. Что ж, и такое бывало, но, к сожалению, слишком редко в те начальные этапы войны!.. Дуров играл роль командира полка, спасавшего наш город. Он въезжал в город-манеж на танкетке. Трещали мотоциклы, гремела пальба… Вот такое необычное было цирковое представление!

По-прежнему главнейшую свою задачу артисты цирка видели в выступлениях перед ранеными. Но в Ташкенте госпиталей было немного. Зато Сталинабад (ныне Ашхабад) по праву можно было назвать госпитальным городом. В туркменской столице Дуров и его товарищи не только работали как артисты, но и помогали обслуживать раненых, используя для этих благородных целей и цирковой транспорт, и отчасти реквизит. Всё шло в дело!

Следующий город – Нижний Тагил. Он запомнился необычными даже для видавших виды артистов выступлениями – прямо в заводских цехах. На танковых башнях делался настил, сооружались подмостки, по которым на настил выходили артисты и животные, и представление начиналось!..

К весне Дуров со своими товарищами перекочевали в Златоуст. Разбили шапито, приготовились к выступлениям, но не учли того, что этот край занимает чуть ли не четвёртое место в мире по числу осадков. В мае навалило… уйма снегу! Шапито было завалено по шапку. Мучились артисты, но ещё больше страдали животные. Дуров бросился к «отцам города»: «Помогите!» «Отцы города» милостиво выделили утеплённый посудный склад. Помещение, конечно, не самое для цирковых дел подходящее, но весьма теплое. Однако торгующие организации Златоуста в восторг от такого решения своих прямых начальников не пришли и стали тянуть волынку с передачей помещения под цирк. Тогда, получив на это «добро», циркачи стали выносить посуду и обустраивать помещение. И всё равно – посудный склад годился только как конюшня, склад для реквизита и провианта. Надо же где-то выступать! И тогда Дурову удалось добиться разрешения выступать с цирковой программой на сцене городского театра. Цирк чередовался с драмой. Слон выходил на сцену, предварительно укрепленную толстенными досками. Пожалуй, это был единственный подобный случай в работе Юрия Владимировича. И он, вспоминая об этих днях, постоянно подчёркивал: «Вот я опять вернулся на сцену драматического театра! Не было бы счастья да несчастье помогло!»

Тем временем Главное управление цирков, эвакуированное в Томск, прислало своего представителя В. М. Мусатова, впоследствии – директора Куйбышевского цирка, с просьбой:

– Юрий Владимирович! Помогите отвоевать здание в Челябинске. Оно занято эвакопунктом. Все наши артистические кадры на Урале и в Сибири. Людям надо где-то жить и работать, а площадок для выступления мало! Многие цирки остались за линией фронта, многие пострадали от вражеского огня… А Челябинский цирк – один из лучших.

Закончил представитель Главка свою тираду неожиданно: мы, мол, наслышаны о ваших дипломатических способностях в переговорах с местным начальством и верим, что и эта миссия будет успешной!

И Дуров отправился в Челябинск – отстаивать одно из немногих уцелевших цирковых зданий. В те дни враг был уже отогнан от Москвы. Из Челябинска выехал домой, в столицу, Московский Малый театр, а свой драмтеатр ещё не прибыл. В разросшемся и густонаселённом Челябинске почти не было зрелищ за исключением двух-трёх кинотеатров.

Не станем вдаваться во все перипетии дуровской миссии, скажем лишь, что цирк открыть удалось, и сезон был открыт, и работали артисты по два раза в день с полным аншлагом!

Из Челябинска артисты направились в Магнитогорск. Здесь произошла встреча Юрия Владимировича с его первым цирковым режиссёром Шахетом, который предложил создать специальный военно-патриотический номер в русском национальном духе. Но как отказаться от привычного дуровского одеяния? Страшновато было выйти из прежнего художественного образа и не создать эквивалентный ему новый! И всё же предложение режиссёра было и своевременным и интересным. Дуров загорелся! А тут как раз поездка в Москву. Отправились вместе с режиссёром. Долго ходили по костюмёрным Большого театра, примеривались к разным нарядам. Надевал Юрий Владимирович тогда и костюм Бориса Годунова, и боярский кафтан – не подходит! Придётся шить заново! И вот с помощью художника по костюмам и мастеров-костюмёров появляется русский дуровский костюм, которым он пользовался все военные да и многие послевоенные годы!

Гремели бубенцы, в манеж влетала тройка борзых лошадей. Ею правил удалой молодец на облучке, а позади седоками были медведь с гармонистом. Нетрудно догадаться, что удалым молодцем был Юрий Дуров. Звучал патриотический монолог, неизменно отзываясь в сердцах зрителей:

Эй, вы! Залётные! Эй, кони вороные!

Летите сквозь равнины и поля!

Хоть день, хоть год – и всё края родные,

всё та же ширь, всё та же мать-Россия,

родная наша вольная земля.

Кто меч дерзнёт поднять?

Чьей ты поддашься силе?

Не раз сюда врагов вела судьба.

И кости их дожди косые мыли,

ветра? мели, и вновь весной всходили

над прахом их тяжёлые хлеба…

Стихи звучали в монологах Юрия Владимировича всё чаще. Некоторые тексты писал он сам, но чаще пользовался текстам поэтов-профессионалов, однако, по согласованию с ними вносил в монологи и что-то своё, дуровское. Именно в те военные годы определился окончательно общий пафос выступлений Юрия Дурова как лирико-патриотический. То, что совершенно не вязалось бы с манерами и обликом другого артиста, другого представителя династии Дуровых, для Юрия Владимировича было естественным. Даже какие-то слишком прямолинейные, нарочитые строфы и строки в его исполнении, будучи включенными именно в его программу, словно смягчались, одухотворялись, становились поэтичнее.

Весну 1945 года Юрий Владимирович встречал таким монологом:

Родина! Верен я сердцем тебе!

Народ! Ты – моё вдохновенье!

С тобою всегда я в труде и в борьбе.

Ты – в каждом моём представлении!..

А День Победы Дуров встретил в Казани! В четыре часа утра задолго до того, как заговорило радио, горожане уже каким-то чудом узнали о завершении войны. Артисты выбежали на улицу и увидели слёзы радости на глазах у стоявших тесной толпой у репродукторов. Отовсюду неслось долгожданное слово «Победа!». Артисты мгновенно помчались в цирк, чтобы устроить праздничную кавалькаду. Они надели костюмы, вывели на улицу разукрашенных животных. Но какой бы праздничной ни была цирковая кавалькада, картины народного ликования были праздничней её! Юрий Владимирович с восторгом говорил мне, что участников цирковой кавалькады горожане подбрасывали в воздух так же, как лётчиков, моряков, пехотинцев, всех, кто с оружием в руках завоевывал Победу. И вот вместе с ними над ликующей толпой кружатся в воздухе клоуны, акробаты, наездники, жонглёры… Подбросили несколько раз и Юрия Владимировича – но без особого энтузиазма: он уже тогда отличался весьма солидной комплекцией и весом. Так что его вскоре оставили в покое, и он наблюдал за происходящим со стороны.

… Долго у цирковых артистов потом горели щеки от смущения и ныли бока от «качаний». А вечер ом на арене Казанского цирка состоялось самое радостное и торжественное представление изо всех, какие только переживал в своей жизни Юрий Дуров. Он сам так и говорил мне в наших беседах-воспоминаниях в перерывах между цирковыми представлениями.