Н.А. Сотников. Ботаники вступают в бой

Да, именно так, причём, не совершив при этом ни единого выстрела и оставаясь сугубо штатскими людьми. Несомненно, в истории войн бывали случаи, когда воюющим сторонам приходилось прибегать к помощи биологов, в частности, и ботаников, но такой добровольной мобилизации на борьбу с врагом, как в годы блокады Ленинграда, ботаническая наука ещё не знала!

Если при всей моей любви к живой природе я всё же оставался и остаюсь любителем, то о царстве растений мне приходилось писать и как очеркисту, и как киносценаристу ещё с довоенных времен. Продолжил я эту дорогую для меня тему и в послевоенные годы в видовых фильмах «По Нижнему Амуру» и «По Среднему Амуру». Вот почему моё появление в блокадную пору в Ленинградском Ботаническом саду никого из сотрудников не удивило – меня уже там знали и довольно быстро и охотно, что называется, «ввели в материал».

Ленинградские ботаники сражались с врагом. Да ещё как сражались! Фашисты чувствовали силу их сопротивления и даже наступления и непрерывно били из дальнобойных пушек по этому самому мирному островку Невской дельты.

Буквально два слова о предыстории этого царства редких и редчайших растений, рождённого по велению Петра Первого в 1714 году. Этот царский указ учреждал «аптекарский огород», поначалу исключительно в лечебных целях. Спустя сто лет сей «огород» был объявлен уже Ботаническим садом, а ещё через сто лет он стал отделом Ботанического института и наконец – Институтом Академии Наук СССР. Так здесь появились исследовательские лаборатории, гербарии, музей, библиотека… Чего здесь только нет! Пройдя по дорожкам и аллеям, вы совершите путь от заполярных широт до экватора, путешествие от болот до пустынь… Впрочем, тогда, зимой 1941 года, вопрос стоял о самом существовании этого дивного рая для растений.

Заснеженный парк был изрыт земляными траншеями, виднелись стрелковые бойницы в стенах… Крона одного из старейших дубов снесена снарядом. На светлой коре красавицы-березы зияют глубокие порезы, нанесённые острыми осколками. У подножий израненных деревьев торчат обломки ветвей, словно руки, взывающие о помощи!

Неисчислимы были богатства института: пятнадцать миллионов листов гербария, сто пятьдесят тысяч томов ботанической литературы, свыше ста тысяч живых растений и примерно столько же музейных экспонатов… Всё это не эвакуировать. Задача немыслимая, но частично выполнимая. И вот рука с молотком заколачивает очередной ящик с ценнейшей поклажей. Это рука учёного. В руке другого биолога малярная кисть. Она выводит на ящике надпись – пункт отправления: «Казань».

… Когда обстрел затих, я навестил директора Ботанического сада Шипчинского. Профессор работал в своём кабинете при свете коптилок и днём: стёкла были выбиты, их заменяла фанера. Рука в перчатке торопливо писала: «Мировая коллекция растений тропиков и субтропиков не может быть никуда убрана. Они должны оставаться здесь, в оранжереях с искусственным климатом, отвечающим природе каждой группы растений…».

Профессор взволнованно поведал мне о страшной бомбардировке сада 15 ноября, когда фашистская бомба, разрушив две оранжереи, погубила самую высокую пальму северных широт, доставленную сюда ещё во времена Екатерины Второй!

Мы пришли к месту катастрофы, и вот какая картина разрушений предстала перед нами: обнажённые балки Большой оранжереи воздеты к небу, мёртвый остов без единого стекла, большой купол покорёжен… Мы поднялись на груду битого стекла. Гигантское пальмовое дерево уже оледенело, понуро свесились листья-веера, обломленные взрывной волной.

К нам медленно подошёл престарелый садовод Курнаков. Он взял с земли юную пальму и, укутав её обнажённые корни полой своего полушубка, унёс из оранжереи, ставшей кладбищем растений.

До начала блокады в саду расцветало около шестнадцати тысяч видов растений. К концу первой блокадной зимы удалось сберечь ценой неимоверных усилий и совершенно немыслимой изобретательности едва лишь около пяти тысяч нежных созданий природы.

Надо было отправлять драгоценный груз на Большую Землю – учёные становились столярами, плотниками, стекольщиками и грузчиками. Прекратилась подача электроэнергии – становились кочегарами и печниками. И при этом ни на мгновение не забывали о научной работе – главном деле жизни. Профессор Шипчинский при свете коптилки продолжал свою монографию «Озеленение пустынь». У него дома зимовали юные пальмы и орхидеи. А Курнаков стеснил себя и членов своей семьи до предела, взяв на дом в качестве «постояльцев» две с половиной тысячи кактусов! Я побывал в гостях у Курнакова и могу лично засвидетельствовать – не было такого места в его квартире, где можно было бы укрыться от уколов этих своенравных гостей. Я ушёл на передовую весь утыканный «кактусиными» колючками! Удивительно, но факт, который я готов засвидетельствовать как очевидец: в блокадной квартире учёного впервые в истории растительного мира зацвёл дивный кактус, у которого не было ещё ни латинского, ни русского наименования. А зацвел этот кактус яркой рубиновой звездой!

… Ранней весной 1942 года я снова оказался на Аптекарском острове. Пальмовый рай оживал: появились стёкла, был наведён относительно возможный в тех условиях порядок. В сохранённой оранжерее была устроена своеобразная больница для растений. Умиравшим растениям, прежде всего пальмам, были сделаны операции, которые я безо всякого преувеличения готов назвать хирургическими.

Курнаков при мне высаживал своих колючих питомцев, доставленных из его квартиры. По соседству ботаник Правдин спасал японский виноград. Ботаник Щеглова на практике проверяла свою методику стимулирования роста с помощью так называемого «укороченного дня». Наряду с больницей для растений появился и… детский сад для крошек-эвкалиптов, кипарисов, пальм… Окрепнут – войдут на равных в мир взрослых растений.

Продолжая образные сравнения, назову ещё и санаторий для ослабевших растений – их пересаживали на воздух, под солнечные лучи, под первые весенние дождики.

Вы скажете: «Это всё – внутриинститутские работы!» Да, но, во-первых, без них не было бы и работ внешних, во-вторых, все они были залогом и важнейшим морально-психологическим фактором для других деяний в области научно-прикладной.

Питание есть жизнь. Эта формула стала для ботаников руководством к действию. Чир ко вывел наиболее хладостойкий сорт брюквы, получивший номер 110. Корякина показала мне рукопись своего научного труда «Воздействие светового фактора на быстрый рост овощей». Не считайте это название слишком специальным – весной и летом весь наш огромный город превратился в необозримый огород, а Ботанический сад дал горожанам девять миллионов кустов рассады, выращенной по всем правилам высокой академической агронауки!

В спешном порядке решались проблемы повышения урожайности овощей. Биолог Николаева развернула работу шампиньонной лаборатории. Этими вкусными и полезными грибами снабжались госпитали и стационары. Специально на повестку дня был поставлен вопрос: какие дикорастущие травы больше всего содержат витамин С? А этот витамин – неустрашимый борец с цингой! Ботаник Никитин обнаружил в сорняке купыре витамина С во сто раз больше, чем, например, в морковке! Подлинной сенсацией стала выставка съедобных дикорастущих растений, заставивших посмотреть на них новыми глазами. А Никитин, продолжая свои начинания, пропагандировал салаты, супы и приправы из питательной растительности, настойки витаминов из клевера, крапивы и иван-чая. Добавим к этому перечню хвойный напиток, получивший скромное название «С». На себе испытал его целебное действие, когда меня лечили в госпитале от дистрофии.

Лекарственные растения выращивал в убыстренные сроки профессор Монтеверде и не только выращивал, но и разводил тут же из них лекарства для города и фронта. А профессор Голлербах открыл и внедрил вещество, заменяющее дефицитную при массовых ранениях вату. Этим веществом оказался препарат из… торфяного мха.

Лечили больных и… насекомыми. Были получены стерильные личинки мух для быстрейшего заживления ран, которые врачевали также чудодейственным пихтовым бальзамом.

Ботаники, как и биологи других специальностей, разумеется, не очень-то приветствовали курение, но раз уж положена бойцу махорка, а её недостает, так они стали её выращивать в пальмовой оранжерее. Как это поётся в нашей фронтовой? «Давай закурим, товарищ, по одной! Давай закурим, товарищ мой!» И мало кто знал из бойцов, что благодарить за этот «закур» надо ботаников с Аптекарского острова!

Как-то мне довелось не только повидать, но и попробовать один деликатес: для праздничных новогодних столов изготавливались на первое блюдо разваренный лишайник, а на десерт – желе из водорослей! Вполне съедобно и даже по-своему вкусно.

Я уже не говорю о том, что Ботанический сад стал общегородским консультативным пунктом для огородников. Ботаник Иванов учил наших земляков (здесь это слово особенно уместно!) разводить картофель методом «отводок».

Не стану останавливаться на том, что сотрудники Ботанического сада жили и работали среди несметных запасов пищи – одних образцов семян было свыше ста тысяч Но никто не съел даже зернышка!!! ТАК вопрос даже не ставился. Зато за блокадные годы было защищено десять диссертаций, созданы научные труды о флоре Ирана и Памира. И это тоже был вызов врагу!

Но помогали ленинградские ботаники фронту и самым непосредственным образом. Вот военный лётчик поднимается в воздух для аэрофотосъемок, а учёный-ботаник занимается дешифровкой, изучая снимки природных явлений, фронтовых ландшафтов, уточняя, где лес, где болото, какова проходимость местности на пути нашего грядущего наступления, где сгоревший лес, как изменилась флора за военные годы. А она менялась неузнаваемо!

А вот прифронтовой аэродром, место командировки опять же ботаника. Он советует, как сделать, чтобы маскировочные ветви не пожелтели раньше времени и не демаскировали бы самолёты на фоне свежей зелени.

Но и это ещё не всё! Ботаник на борту разведывательного самолета обнаруживает пожухлую зелень и передаёт по радио нашим артиллеристам:

– Здесь вражеские орудия! Бейте их, товарищи! За Родину, за Ленинград!

1942–1978