Закатное солнце в Абрамцево
В Абрамцево такая тишина,
как будто бы Москва недостижима.
Здесь старая не очень старина,
и новизной не очень дорожим мы.
Январским снегом всё заметено.
Сугробы – как стога в Рязанской области.
В краю Рязанском не был я давно.
Там гордость
все излечивает горести!
Стога такой отважной высоты —
не наглядеться, не налюбоваться!..
И это всё, земля родная, – ты!
С тобою нам вовеки не расстаться.
Абрамцево – небесный островок
среди земли обычной подмосковной.
Как сохранить себя он смог
во времена для тишины рискованные?
Словесности Земли Российской рай.
Здесь жили Тютчев, Гоголь и Аксаков…
Неповторимый заповедный край.
А дальше, за холмами, за лесами
уже совсем другие имена,
иного духа древняя обитель.
Быть может, подревнее времена,
но для души молитвы не целительны.
Вовек отрада для неё – слова
словесности изящной и разящей,
такие откровения таящей,
что перед ней молитвенность мертва.
Направо и налево есть места,
желанные для отдыха простого.
Есть в мире неземная красота —
земной красы возвышенное слово.
Я убеждался в этом сотни раз,
когда пришлось постранствовать по свету,
что красота, конечно, не мираж
и не звезда небесная заветная.
Она – как песня в скучной тишине.
Она – как тишина поющая.
Она – ответ на все вопросы мне
и новость, что душой тотчас получена!
Талант и красота всегда в родстве.
Причудливы они и своенравны.
От них исходит негасимый свет.
Такой же свет у истины и правды.
…Ну, вот! Вступленье я и завершил.
Покуда сочинялись эти строки,
катил я, запоздалый пассажир,
по этой, не ахти какой дороге.
И – никаких прелюдий к красоте!
Обычные дома и перелески…
Вдруг на какой-нибудь простой версте
поэзия воскреснет…
Сперва промчит в Мураново[183] лесок,
затем пройдёт в Абрамцево дорога…
Ещё одна – теперь наискосок…
До красоты идти совсем недолго.
Перрон как всюду…
Пыльная листва…
И первый шаги не впечатляют…
Но первые высокие слова
в блокноте неразлучном проступают.
Дорога повернула у леска,
и показалось мне, что я в Прибытково,
и мне всего лишь десять лет пока,
и открывает мой отец калитку мне.
Мы жили в первый и в последний раз
от первых гроз до заморозков – летом.
Домишко ветхий выручил всех нас.
Шестьсот рублей платили мы за это.
Всего шестьсот, по тем-то временам!
По старым твёрдым благодатным ценам!..
Пришлось, конечно, поработать нам,
и навели уют мы постепенно.
Хозяйка наша просто замерла:
– Ну, впрямь дворец какой, а не времянка! —
Впервые вместе вся семья жила
и даже в лес ходила спозаранку.
Лесок был так себе, скажу я вам,
но попадались рыжики и грузди.
…Вот налетит воспоминаний шквал —
и столько сразу радости и грусти!
Сюда я прямо как-то угодил,
свернув случайно с Киевского тракта.
Мотор горячий мой совсем остыл,
а я во всём здесь находил отраду.
Следов моей времянки не найти,
но вижу ту же самую дорогу,
и так же туча на меня летит,
и так же комаров под вечер много.
Но в окнах свет сильней и холодней.
Нас грела керосиновая лампа!
И сказку «Чиполлино» перед ней
разыгрывал как будто пьесу папа.
И каждый вечер продвигались мы
вослед за этим лу?ковым парнишкой.
Белела нам сирень в окно из тьмы,
и нам казалось, что темно не слишком.
И сон тогда скорее приходил,
и нам рассвет казался очень скорым.
…Прибытково своё так я любил —
впервые вовсе не хотелось в школу!
Воздушный змей взлетал под облака.
Его мы очень прочно мастерили!
Так мы напротив хвойного леска
легко и очень дружелюбно жили!
Топили печь, ходили по грибы,
и я внимал причудливым рассказам.
В рассказах этих – отблески судьбы.
Я им навек пером своим обязан!
В то время на киноэкранах шли
воистину отличные картины.
Отцовские рассказы помогли
мне их во всей красе постигнуть.
Меня рассказы эти увлекли.
Мне этот лес казался кинозалом.
Так дни неторопливые текли.
Я к этим дням испытываю зависть.
Непрост о содержании рассказ.
В нём проявлялись чёрточки учёбы.
Их повторить я не смогу сейчас,
но знаю, что они – высокой пробы.
Когда я те же фильмы посмотрел
уже другой, во времена другие,
то многое знакомым находил —
ведь мы картины эти проходили!
Италии народные черты…
А хэппиэндов нету и в помине!
Великое искусство красоты
поведать смело о земле и мире!
И «Адские водители»[184] неслись,
и «Машинист»[185] во снах своих вёл поезд,
и слово «Крыша»[186] означало «Жизнь»…
Мы ждали «Неоконченную повесть»[187].
Ленфильмовский бесхитростный сюжет
о том, как можно исцелить любовью.
Ах, фильмы этих давних детских лет!
Вы в жизни наравне с судьбою!
«Фальшивая монета»[188] вяжет нить,
ткёт полотно египетского фильма.
«Борьба в долине»[189] может победить,
но зло опять всесильно и обильно.
Не так ли в жизни наших ранних лет?..
И до меня доходят гроз раскаты.
Мне скоро будет целых десять лет.
Я жду в июле красный день тридцатый.
Отец уже нам предлагает план:
сперва подъём, вручение подарков,
потом грибы.
В лесу в такую рань
несёт мне праздник радужная арка.
Дождь налетел и всё вокруг намыл.
И мир сияет нежными цветами.
По сторонам восторженно глядим.
Вернёмся ли в такой-то день с грибами?
…Вновь за рассказом следует рассказ
о том, какие радуги и грозы.
Мне салютует громовой раскат,
и в нём союз поэзии и прозы!
Ну, а потом – торжественный обед:
и суп грибной, и славное жаркое,
домашний торт и горсточка конфет
и всё, конечно, вкусное такое!
В простых стаканах красный лимонад,
крем-соды вкус неповторимый.
А тут, глядишь, и праздничный закат
встал, посиял, угас непоправимо.
И снова керосиновый уют,
и сказки «Чиполлино» окончанье.
Чай соберёт опять родню мою.
И весело, и всё ж – чуть-чуть прощально!
Наш славный быт свободен от невзгод —
впервые он совсем не коммунальный!
Да вот грядёт учебный новый год,
а значит – и с времянкой час прощальный.
Лишь горожанин до мозга костей,
от тесноты оглохший и ослепший,
с младых ногтей возросший в тесноте,
поймёт страданья наши неутешные.
Опять вернуться в эту толчею,
где боком не пройти меж раскладушек!
В квартиру довоенную свою
отцу вернуться за вещами нужно.
Грядёт его в столицу переезд.
До холодов он поживёт в Прибытково.
Ему, он говорит, не надоест:
как летописец будет здесь в обители.
Пригрохотал знакомый грузовик.
Мотор горячий, пахнущий бензином.
А утром я огромный боровик
сумел найти – на целую корзину!
Придётся так его и повезти.
Разделывать его мы не успели.
И вновь грузовичок затарахтит.
Мы на тюки и чемоданы сели.
Мы проезжали мимо «Москвича»,
который прикурнул у переезда.
И я себя в поэме повстречал
лет через тридцать
и на том же месте.
Какой-то парень в синеньком плаще
махнул рукой – на встречи и прощанья.
…А мой отец, как Нестор, при свече
забудет за работой все печали.
И я с годами так же научусь
склоняться молча над листом бумажным
и радость забывать – не только грусть,
и всё опять переживать бесстрашно!
С тех пор минует два десятка лет.
Давно москвич и Подмосковья житель,
отец вечерний повстречает свет.
В Абрамцево теперь его обитель.
Какая там времянка! Боже мой!
Такого сруба не видал нигде я!
А дух какой – сосновый, избяной!
А интерьеры дубом все отделаны.
Хозяин прежний славно токарил.
Ушёл в работу он, уйдя в отставку.
Посёлок этот генеральским был.
О нём сказать я должен по порядку.
Когда прошла военная гроза,
героям небывалой в мире сечи
Главком участки выдать приказал
в награду за служение Отечеству.
Абрамцево прекрасно подошло
для выполненья этого приказа:
не город, не посёлок, не село,
ни то, ни сё и тут же вместе – сразу!
Большой надел, высокие места
и от столицы ехать меньше часа.
Поблизости такая красота!
Ну, чем, скажи, на старости не счастье!
Но долго здесь героям не жилось.
На скоростях таких опасен тормоз!
Лишь двадцать окон по весне зажглось,
когда сюда меня доставил поезд.
– А дети, внуки? – удивитесь вы.
Бывают редко. Тут не разгуляться!
Хотя, конечно, близко от Москвы,
но негде погулять, поразвлекаться.
А на участках сиднем не сидеть!
Они ещё в такой не впали возраст.
Здесь только старикам одним стареть.
Их век продлят и тишина, и воздух.
Музей, музей! Ну, побываешь раз,
по парку прогуляешься однажды.
Вот для творцов прекрасного
здесь рай
и неумолчна музыка в пейзаже!
А тем, кто проживает просто так,
действительно бывает скучновато.
Когда глаза мозолит красота,
то красота совсем не виновата!
Живи и слушай песни тишины,
любуйся на рассветы и закаты.
И развлеченья вовсе не нужны,
когда мы думой пламенной объяты.
Отец встаёт давно уж не с зарёй,
Но вот когда идёт сеанс заката,
он всё не возвращается домой
в сегодняшнее завтра.
Рассвет его – вчерашнее вчера.
Разнообразней краски и нежнее,
но и закат никак не исчерпать,
наверно, потому, что он – мудрее.
Кто здесь отец и на каких правах?
Он – ладной дачи младший совладелец.
Сумел он всё оформить на паях,
Управившись всего лишь за неделю.
Его сосед и старший по двору —
полковник и советник от коммерции —
легко несёт любых расходов груз,
а вот отец хватается за сердце!
Опять долги, а гонораров нет,
и пенсия совсем не персональная.
Но воздух здесь такой,
что десять лет
ему врачи авансом обещали!
Он скуки не боялся никогда
в быту неприхотливом, но отлаженном.
И регулярно ходят поезда,
и хорошо, что дом одноэтажный.
Легко взойти на крытое крыльцо —
широкие и низкие ступени,
подставить мелкому дождю лицо
и щуриться на солнце так блаженно!
Все грядки обойдёт и цветники,
росток запомнит каждый новый.
Его ростки – его ученики!
Весёлые пусть будут и толковые!
Он мысленно шагает по стране.
Он помнит всех, кто подавал надежды.
И рампы свет дороже всех огней.
Жаль – загорается всё реже!
Спектакли помнит, роли, адреса,
отличие спектакля от спектакля
по той же пьесе, словно ставил сам
или доклад готовил специально.
Афиши театральные висят —
вот главное веранды украшенье.
Премьеры поздние и красочный закат —
для сердца утешение.
Веранда пахнет празднично смолой.
Смола порой на солнце проступает,
и в той домашней красоте лесной
болезни и печали отступают.
Здесь не пустует никогда стеллаж,
и книги одиноко не пылятся,
и на столе да и вокруг стола
и очерки, и пьесы громоздятся.
Прекрасно жить работою своей
до самого последнего дыханья,
вдвойне, – когда сиреневых ветвей
перед глазами колыханье.
Мы о сирени говорим с отцом,
Прибыткову всегда возносим славу
и видим вновь гостеприимный дом —
воспоминаний вечную усладу.
– А помнишь, мы искали целый день
сперва дорогу верную до Кобрино,
потом гроза пошла на день, как тень,
и мы застряли меж селом и городом?
Укрылись под какой-то там навес
и средь громов, гремевших громом пушечным,
мы наизусть не где-нибудь, а здесь
читали
Пушкина!
Как жаль, что нас не слышал ветхий дом —
изба само?й Арины Родионовны!
К ней не пустили нас гроза и гром:
пути они закрыли на все стороны.
Домой вернулись позднею порой
и вымокли почти до нитки каждой…
– Как славно погуляли мы с тобой! —
отец уже в Абрамцево мне скажет.
А здесь мы с ним гуляли по лесам.
Грибы в Абрамцево растут не очень.
Зато раздолье птичьим голосам.
И хороша собою осень.
Днём в сентябре ещё совсем тепло,
зато под вечер холод наступает.
Дождь занавесит каждое стекло.
Обогреватель не спасает.
– Ну, подождём с тобой ещё денёк!
Не хочется в столице запираться!
На целый год надышимся мы впрок.
Так в городах никак не надышаться!
…Ты посмотри, какой опять закат!
Какой витраж во храме нашей жизни!
Не оторвать мне от заката взгляд.
Я словно от него завишу.
Что целый год увижу во дворе?
Всё те же окна, те же клумбы…
Закат сквозь дождь прекрасно догорел,
и дождь пошёл на убыль.
А мы с отцом не думаем заснуть.
Полночи пролетает в разговорах.
Мне завтра отправляться в путь.
Там без меня соскучился мой город!
Лишь только там
пристанище моё —
в обычной ленинградской коммуналке.
Хоть мой закат
ещё не настаёт,
мне так рассвета жалко!
Об этом я отцу не говорю:
сам понимаю, что – не надо.
Боготворю судьбы своей зарю
и тайну незакатного заката.
Мой эпилог
лишь в восемь строк.
Дом перепродан чуть ни десять раз.
Я принял лишь духовное наследство.
О доме том не кончился рассказ,
но тот рассказ уходит в неизвестность.
По-прежнему Абрамцево стои?т.
Оно всегда с Мурановым в соседстве.
И время над планетою летит
быстрее света здесь,
на белом свете!
Абрамцево Московской области – Ленинград
1976-2015