Картина первая

Сводчатая комната с толстыми стенами. За окном Благородного пансиона виднеется Фонтанка с аркадами Калинкина моста елевой стороны. Четверо юношей в казённых мундирах прилежно склонились над письменной работой. Хохолок Глинки виднеется за раскрытым роялем. Звучит соната Гуммеля. За дверью послышались громкие шаги.

СОБОЛЕВСКИЙ. Идут! Прячьте листки…

Бумаги исчезли со стола. В дверях показалась нескладная фигура гувернёра.

ЛЕВ ПУШКИН (обрадовался). Кюхельбекер! Добрая душа… Послушайте, пожалуйста, Вильгельм Карлович. Читай-ка, Соболевский, что у тебя получилось?

СОБОЛЕВСКИЙ (расправил бумагу, плутовато улыбнулся). Сей прощальный кант звучать будет так:

Подинспектор Колмаков

Умножает дураков…

А дальше… пока не сочинил. Как у тебя, Пушкин?

ЛЕВ ПУШКИН (с живостью прочёл).

Он глазами всё моргает

И жилет свой поправляет!

КЮХЕЛЬБЕКЕР (громко и странно рассмеялся). Молодец, Лёвушка! Не в братца ли пойдёшь? Кстати, об Александре…

СОБОЛЕВСКИЙ (нерасслышал₎ записал строфу). Пойдёт! Твой черёд, Глинка.

Пальцы Глинки уверенно и быстро пробежали по клавишам. Он обернулся, продолжая играть.

ГЛИНКА. Не положить ли нам слова сего канта на мотив, вроде песенки Кавоса «Душа ль, моя душенька»?

ЛЕВ ПУШКИН. Ну, ну! Как это будет? (К Глебову и Палицыну). А ты, Глебов, что написал?

ГЛЕБОВ. Я был занят другими стихами. Переписывал у Палицына пушкинскую «Вольность».

ПАЛИЦЫН. Его ода – не ниже радищевской!

ЛЕВ ПУШКИН. Выше, Палицын. Выше!.. Играй, Глинка.

Глинка заиграл, запел шуточный кант о Колмакове. Друзья подтянули. Вдруг, моргая глазами и подтягивая жилет, приблизился сам Колмаков.

СОБОЛЕВСКИЙ (в замешательстве). Ай! Колмаков!

КОЛМАКОВ (отрывисто>, хрипловатым баском). Гневаюсь, но не наказываю. Последний день вы в Благородном пансионе. Поправляю. Глупо сказано. Не «умножает», а обучает дураков.

ГЛИНКА (закрылрояль). Это мы так, Иван Екимович. Мы уважаем… Ваша любовь к наукам…

КОЛМАКОВ. Сие известно. А вот вы, Глинка, предпочли науке легкомысленную музу…

За раскрытыми окнами раздались сильные и своеобразные звуки. Юноши бросились к окнам.

КЮХЕЛЬБЕКЕР (усмехнулся). Нарышкинская весенняя серенада. Музицирует беззаботная столица!

ЛЕВ ПУШКИН. А красив всё же роговой оркестр на лодках! Трубы так и тянутся к небесам, словно могучая пальмовая ветвь.

ГЛИНКА (восхищенно). А так торжественны аккорды глюковой «Ифигении». Величественный небесный орган! Какое волшебное дуновение!.. По-моему, только народ-гений смог сыграть такую музыку. Не правда ли, Вильгельм Карлович?..

Оркестр утих. Вероятно, лодки скрылись за мостом.

КЮХЕЛББЕКЕР. Я думаю иначе, друзья. Кого можно приучить – всю жизнь дудеть одну лишь ноту на одной дуде?.. Только – раба! Потому и нет нигде в Европе подобной музыки.

ГЛЕБОВ. Понятно. Там почти не осталось крепостных.

ПАЛИЦЫН. Нарышкинские роговые музыканты имена свои позабывали. Так до старости и зовутся: не Прошка, а «До», и не Тишка, а «Ре»!

ГЛИНКА (задумчиво). Не человек, а нота?! Страшно…

КОЛМАКОВ (вмешиваясь). Неблагонамеренно судите. Довольно опасно!

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Что вы, Иван Екимович? В безобидном разговоре о музыканте…

КОЛМАКОВ. Добавлю. Звучат вольнодумные ноты!

ГЛИНКА. Повторите! Повторите, что вы сказали?

КОЛМАКОВ. Петушитесь? Довольно!

ГЛИНКА (повторяет). «Звучат вольнодумные ноты»?… Прелесть! Невзначай изрёк, а ведь верно. Не правда ли?

ГЛЕБОВ. Звучат вольные ноты? Спасибо, Иван Екимович.

ПАЛИЦЫН. Неужели может быть… такое в музыке? Не только в стихах?

КОЛМАКОВ. Довольно об этом. Вы намерены переодеться, господа? Готовы ли к выпускному балу? Гости. Событие!

ЛЕВ ПУШКИН. Скажите, Иван Екимович, по правде. Что нам всем предстоит? Будьте нашим оракулом.

КОЛМАКОВ. По секрету? Скажу…

ГЛИНКА. Как Глебов, Палицын?

КОЛМАКОВ. Друзья-неразлучники? Вольномыслия много. Не вижу у них доброго пути.

ГЛЕБОВ, ПАЛИЦЫН (вместе). Что? Что вы знаете о нас двоих?

КОЛМАКОВ. Помолчу. Знает кошка, чьё мясо съела.

ГЛЕБОВ. Ну, а Глинка?

КОЛМАКОВ. Глинка? К выпуску! Благонравен. Трудолюбив. Я бы сказал, даровит. Всё легко даётся.

ГЛИНКА. Ну, а Сергей?

КОЛМАКОВ. Соболевский? Гм… На второй год! Не созрел нравственно. Атеист!

ЛЕВ ПУШКИН. Но-но! Не посмеете. Сергея брат отстоит.

КОЛМАКОВ. Пушкин Александр? Гм… Себя бы отстоял!..

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Не говорите лишнего, Колмаков.

КОЛМАКОВ (заморгал, задёргал жилет). Вы тоже на волоске, Кюхельбекер. Как воспитатель…

ЛЕВ ПУШКИН. О чём он говорит?

КОЛМАКОВ. О крамольной речи в защиту Пушкина… Предупредил? Довольно. Удаляюсь. С вами греха не оберёшься. Не опаздывайте в актовый зал. (Ушёл).

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Фу, утомил… Лёвушка, я видел брата.

СОБОЛЕВСКИЙ. Да объяснитесь, наконец!

ГЛИНКА. Что с Пушкиным? Что с Кюхельбекером?

ЛЕВ ПУШКИН (обеспокоен). Как он? Что у него?

КЮХЕЛЬБЕКЕР (печально). Наш корифей, певец любви, свободы и «Руслана» завтра нас покинет.

ЛЕВ ПУШКИН (упавшим голосом). Я так и думал… А каков он?

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Весел! Духом не упал… Я призывал к протесту любителей словесности. Речь держал, о которой Колмоков намекал. А Пушкин мне говорит: «Ты всё тот же, Кюхля, крикун, мечтатель и поэт». А у меня на душе горько…

СОБОЛЕВСКИЙ. Я не понимаю. Что вас так тревожит?

ЛЕВ ПУШКИН. Брат покидает Петербург не по своей воле.

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Обещал зайти проститься. Уезжай, мой любезный друг, брат по музе и судьбе. Лицейской жизни милый брат!

ГЛИНКА (удивлён и огорчён). Куда? Зачем?..

КЮХЕЛЬБЕКЕР. В Бессарабию. Генерал Милорадович гонит Пушкина из столицы за «возмутительные» стихи. Бунтовщиком считает.

ПАЛИЦЫН. Угнетение истинно тяжкое!

ГЛИНКА. Пушкина – в ссылку?!

ГЛЕБОВ. А за какие стихи?

ПАЛИЦЫН. Сам знаешь. Поищи в своей тетради.

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Их знаю все. В списках ходят по рукам. (Усмехнулся). Александр прочёл их губернатору. Даже записал по памяти, хотя… кое-что утаил.

ЛЕВ ПУШКИН (горячо). Я скажу! Помню наизусть…

Увижу ль, о друзья, народ неугнетённый

и рабство, падшее по манию царя?..

ГЛЕБОВ (подхватил).

И над отечеством – свободы просвещённой —

взойдёт ли наконец прекрасная заря?..

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Так мы думали прежде. Была надежда на милость царя. Теперь мы думаем иное…

Самовластительный злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу…

ПАЛИЦЫН (продолжил).

Твою погибель, смерть детей

с безумной радостию вижу…

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Они знают всё…

СОБОЛЕВСКИЙ (поглядел на дверь). Тс-с, идут!

Вошёл слуга Глинки – Яков, одетый в форму пансионского служителя. В руках у него – фрак.

ГЛИНКА. Что это, Яков?

ЯКОВ. Фракс-с, барин. От портного. (Прослезился). Ваш первый фрак! Как время-то идёт. Сколько лет при вас, а не заметил, как мужчиною стали!

ГЛИНКА. Полно, Яков. Отчего же горевать?

ЯКОВ (вытер глаза). Время, говорю, летит. Одевайтесь, Михаил Иванович.

ГЛИНКА. Положи, потом. Принеси-ка нам вина. Посошок на дорожку.

ЯКОВ. Мигом-с! (Убегает).

СОБОЛЕВСКИЙ. Заодно и мне пожелаете счастливого пути. Пора бежать в чужие страны, доучиваться. Трудно на Руси…

ГЛЕБОВ. Не спеши, Сергей. Дома дела много.

ПАЛИЦЫН. Правильно! Кто будет избавлять Россию от самовластия и рабства?..

Возвращается Яков с бокалами вина на подносе.

ЛЕВ ПУШКИН (поднимает бокал). «Кубок янтарный полон давно. Ну, за кого же выпью вино?…»

КЮХЕЛЬБЕКЕР. «Пейте за славу, славы друзья!»

СОБОЛЕВСКИЙ (чокается). За славу Пушкина!

ГЛЕБОВ. За Кюхельбекера, который научил нас чувствовать и мыслить!

Друзья пьют. А Глинка – уже у рояля, пробует подыгрывать звучным стихам Пушкина. Импровизированный напев подхватывают молодые голоса.

ВСЕ (поют). «Я, благодарный, пью за вино…».

Прибывает запыхавшийся Яков.

ЯКОВ. Барин.. Михаил Иванович!.. Слышите? Старый барин за вами прибыли – Иван Николаевич!

ГЛИНКА (обрывает игру). Папенька?!

ЯКОВ. Скоро будут здесь. Зашли к господину инспектору. С ними – господин Колмаков и маэстро Майер.

ГЛИНКА (вздохнул). Отец собрал совет. Опять начнут бранить за музыку и толковать о жизненном призвании. Что делать? Кем быть? Скажите!

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Думайте, чем помочь Отчизне…

ЯКОВ. А Кухлю требуют к господину директору.

КЮХЕЛЬБЕКЕР (встаёт). Настал мой час… расплаты.

ЛЕВ ПУШКИН. Я не позволю! Я покажу ему, дьяволу белоглазому!

СОБОЛЕВСКИЙ. И я с вами. Кавелину не поздоровится от моей ярости. Мне терять нечего.

ГЛИНКА. И я пойду!

ЯКОВ. Вам нельзя-с, барин. Батюшка-барин у порога. Одевайтесь поскорее.

Кюхельбекер, Пушкин и Соболевский уходят.

ГЛИНКА (Глебову и Палицынц). А вы?..

ГЛЕБОВ. Мы – пока в стороне.

ПАЛИЦЫН. Нам подумать надо… Белая ночь на дворе…

Уходят. Яков облачает хмурого Глинку в новый фрак, осматривает его, одёргивает фалды.

ЯКОВ. Непривычная одёжка. Словно у кузнечика крылья…

Появляется Иван Николаевич в сопровождении Колмакова и Майера.

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ (обнимает сына). Ну, Мишенька, поздравляю! Аттестован с отличием… Все домашние целуют, обнимают, ждут. Скоро тронем в Новоспасское.

ГЛИНКА. С приездом, папенька. Спасибо. Здравствуйте, месье Майер. Вы хотите дать мне урок?..

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ. Я пригласил маэстро для другого дела. Видишь ли…

МАЙЕР (с акцентом). Месье Мишель, вы уже слишком много знайт, чтобы брать у меня уроки…

ГЛИНКА. Месье Шарль! Я потеряю вас?..

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ. Покажись-ка во фраке?.. (Повёртывает сына). Всем хорош, сынок, да вот росточком не вышел!

ГЛИНКА (озобочен). Как же будет с уроками, маэстро?

МАЙЕР. Но я могу приходить к вам… Как это по-русски?.. (Вспомнил). По-приятелски! И мы станем вместе музицироват.

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ. Вот видишь, Мишенька? Маэстро то же самое говорит, что и я. Полно тебе обучаться музыке. Сколько у нас этих учителей пребывало? Не счесть! Я не говорю о гувернантах и прочих домашних. (Загибает пальцы). Англичанин Фильд – раз!

ГЛИНКА (вставляет). Всего три урока. Жаль, хороший был учитель… первостепенный!

МАЙЕР (горделиво). Джон Фильд и меня учил музык!

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ (будто не слышит). Потом – француз Оман… Немец Цайнер… Итальянец Тодди обучал тебя пению… Четыре?..

ГЛИНКА (быстро). Плохой музыкант, как и все, подобные ему, перелётные птицы певчие. Тодди в нас воспитывал попугайство итальянское или мартышество…

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ (раздражаясь). Да я – не об этом. Слушай! Теперь – месье Майер. Пять? У скрипача Бёма брал уроки? Шесть!

ГЛИНКА. Увы, папенька. Не быть мне скрипачём. Бём находит мою кисть несвободной.

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ. Опять ты – не о том! Из пансиона выпускают молодых людей с правом на чин десятого класса?

КОЛМАКОВ. Подтверждаю. Именно – десятого.

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ. Изрядно! По-нашему, по-военному, это будет…

КОЛМАКОВ. Сравниваю. Штабс-капитан!

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ. Почти догнал отца. Я капитан в отставке.

ГЛИНКА (покачал головой). С моим-то ростом? Здоровьем? Не гожусь я в военную службу.

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ. Ох, знаю! Здоровьем слаб… (С оттенком нежности). Мимоза!.. (Наставительно). Зато можно быть образованным, видным чиновником…

КОЛМАКОВ. Титулярный советник!

ГЛИНКА. Не буду я, папенька, чиновником. Не пойду служить в канцелярию. Хочу быть вольным…

КОЛМАКОВ. Подозреваю. Перепутает все бумаги. Нотами испишет циркуляры.

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ (вспылил). Как?! Ты – старший в новом поколении старинного рода Глинок – не пойдёшь в службу?.. Все наши деды и прадеды служили своим государям. Чем будешь жить? Дела в поместье плоховаты…

Нлинкав задумчивости, не откликается.

КОЛМАКОВ. Кем быть? Разъясняю. Благородный пансион готовит юношество к особо важной службе. Уточняю. К дипломатическому поприщу.

ГЛИНКА (поднимается на цыпочки, чтобы казаться выше). Дипломатический язык – не по моим зубам.

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ. Ох, знаю. Простодушен…

ГЛИНКА (решился). Я выбрал себе иное поприще…

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ (обеспокоен). Какое поприще?

ГЛИНКА. Служение искусству!

Отец и Колмаков рассмеялись, закашлялись.

Я буду музыкой служить Отечеству!

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ (откашлялся). Ох, уморил! Дворянин и вдруг – музыкант?!

КОЛМАКОВ (примирительно). Понимаю. Музыка содействует успехам юношества в свете.

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ. И я понимаю музицирование как приятное препровождение времени. (Подтянулся). Говорят, его величество государь-император Александр Павлович сам изволит нередко играть на скрипке. Правда, – в тесном кругу августейшей фамилии. Его сиятельство граф Аракчеев – тоже тонкий ценитель музыки, хотя и духовой, военной. Но столбовой дворянин – музыкант по профессии? Не могу и помыслить!

КОЛМАКОВ. У нас для пропитания только нищие поют… Лазаря.

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ. Беда с мальчишкой, беда! Ох, не к добру пел соловей при его рождении! Бывало, в ребячестве заберётся на хоры к музыкантам и подыгрывает им – то на скрипице малой, то на флейте-пикколо. Выволок однажды из оркестра, разбранил. Дескать, чему ты научишься с мужиками? А он-то и отвечает: «Что делать, папенька, когда музыка – душа моя!» Подумайте, в одиннадцать-то лет, и уже вся душа его была в музыке! Ох, чуяло моё сердце – вырастет скоморохом.

КОЛМАКОВ (поморгал, подёргал жилет). Дополняю. Много крепостных музыкантов. Зачем дворян – в оркестры? Услаждайте слух в салонах.

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ (насмешливо). Не к вельможам ли наймёшся увертюры Россини разыгрывать?

ГЛИНКА. Я сам сочиняю пьесы для музыкантов.

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ (обозлился). Россини всё равно из тебя не выйдет!.. Как вы полагаете, маэстро? Положимся на суд месье Майера.

МАЙЕР. Так вот, сыграйте, пожалуйста, что-нибудь новое, своё!

ГЛИНКА. Извольте… Вот мои вариации на тему русской народной песни «Среди долины ровныя».

Полилась мелодия. Майер слушает с непроницаемым лицом. Отец и гость заслушались. Окончив первую часть, Мишель выжидательно посмотрел на учителя.

МАЙЕР (медлительно). Я тоже полагаю, Россини из Глинки не выйдет..

Глинка с недоумением, с укором поглядел на любимого маэстро. Отец особенно обрадовался поддержке с той стороны, с какой меньше всего ожидал её.

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ. Вот-вот! Маэстро то же самое…

МАЙЕР (заканчивает фразу). Но зато может выйти… Глинка!

Придвигает свой стул к роялю, и они в четыре руки с Мишелем проигрывают вторую часть.

Крайне важно делать свою музыку в России. Я понимаю вас, юноша, и желаю… Как это по-русски? В пух и прах!

ГЛИНКА (обнимает его). Ни пуха, ни пера!.. Папенька, позвольте поучиться композиции?

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ. Нет, нет и нет! Хватит твоих забав. Возращайся в деревню, привыкай к хозяйству, коли служить не хочешь. Там и займёшься на досуге… композициями.

МАЙЕР. Простите, но загубить талант в глуши?! Не разумительно!

ГЛИНКА. Не разумно? Вы так считаете?!

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ. Слушайся старших!

ГЛИНКА. Хорошо, отец! Я согласен. Пойду служить в департамент. Останусь в Петербурге… А теперь позвольте мне уйти на время. Там Лёвушка с Сергеем сражаются за Кюхлю.

КОЛМАКОВ (входя). Садитесь. Меры приняты. Кюхельбекер остаётся.

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ (поднимается). Готовься лучше к балу. А мы пока прогуляемся с маэстро по Фонтанке. (Уходят).

Пауза. Появляется Лёвушка в расстрёпанном виде.

ЛЕВ ПУШКИН. Фу!.. Не пустили к его превосходительству. Выставили стражу. (Застёгивает мундир). Но я им показал напоследок…

КОЛМАКОВ. Подрались с надзирателем?

ЛЕВ ПУШКИН. Поколотил палача Гёка. Разделался!

КОЛМАКОВ. И вы позволили себе, Пушкин, поднять руку на человека?!

ЛЕВ ПУШКИН (хохочет). И это – человек? Нет, это – просто Гёк!

КОЛМАКОВ. Ведь выгонят из пансиона. Куда пойдёте?

ЛЕВ ПУШКИН. В юнкера! Давно мечтал уйти из вашего благородного… застенка.

КОЛМАКОВ. Ну и ну! Вылитый братец…

Вбегают торжествующий Глебов и Палицын.

ГЛЕБОВ. Лев – молодец! А я наподдал торгашу Трике.

ПАЛИЦЫН (вытирает руки). И я бил обжору Биттена. За все съеденные мои рисовые каши с молоком рассчитался.

КОЛМАКОВ. Пушкин, Соболевский, Глебов, Палицын… Отпадают. Кто будет танцевать на балу?

ГЛИНКА. Я не умею… боюсь.

КОЛМАКОВ. Пропал… бал! Глебов, Палицын, а вы что думаете делать?

ГЛЕБОВ, ПАЛИЦЫН (вместе). Родине послужим. Народу!

Занавес