Рождение «Интернационала»

Теперь я хочу перейти к моменту создания «Интернационала». Прежде всего надо постараться ответить на главный вопрос: «Чем вызван такой взлёт в творчестве Пьера Дегейтера?» Ведь до сих пор он писал довольно безобидные песенки на местные темы, лёгкие, хотя и изящные сочинения о любви, о весне. Иными словами, создавая биографию песни, надо найти в биографии её создателя, её творца момент высшего творческого подъёма, объяснимого какой-то высокой общественной волной.

Мы ни в коем случае не должны снижать уровень фильма до темы «о скромном эпизоде в рабочем движении Лилля». Нам нужно сохранить от начала до конца огромную масштабность событий!

В самом деле, 1889 год – это столетие Великой Французской революции. Юбилей этот прозвучал во Франции очень широко! И несомненно способствовал поднятию духа в рабочем классе.

Преемственность – от революции 1789 года, к Коммуне, к «Интернационалу» – несомненна.

Вся Франция кипела тогда стачками. Вспомним знаменитую стачку в Доказвиле в 1886 году, вдохновившую Эмиля Золя на «Жерминаль». Не менее масштабна стачка и на заводах Шнейдера и Крезо в 1888 году, когда забастовщики потребовали признания рабочих организаций. Как после этого можно утверждать о том, что у французских рабочих полностью притупилось классовое чутьё, что они устали от политики, «успокоились» в синдикатах (профсоюзах), певческих кружках, благотворительных обществах! А ведь порою иные авторы, характеризующие интересующий нас период, так и утверждают.

Вспомним также стачки 1890–1899 годов среди текстилен Исключительно сильной и многолюдной была стачка «Скрещенных на груди рук». Откуда это образное выражение? Это знаменитая формула Дантона, которой он грозил буржуазии всего мира – рабочим достаточно скрестить на груди руки, и капиталисты погибнут.

Ту же мысль, но несколько иначе высказывал Мирабо в Провансе в 1789 году – народу нужно только пребывать в неподвижности[50], чтобы стать для сильных мира сего страшным.

Как знать, может быть, эти мотивы и вдохновили Пьера Дегейтера, когда он, возвращаясь в Лилль, после Седана, после разгрома Коммуны, возможной встречи с Потье и решился перейти к песенной пропаганде как к форме борьбы.

А что он видел вокруг себя?

В одном кабачке продолжал дебатироваться вопрос о призрении незаконнорожденных. В другом толковали о чисто женских и чисто мужских предприятиях, ибо единение полов подрывало устои общества. В третьем кафе выдавался хлеб со скидкой в 2,5 су на килограмм. В четвертом делились куски удешевленного мяса или раздавались благотворительные тарелки бульона.

Вся эта обстановка способна была привести в ярость человека, душа которого освещена идеалами Коммуны!

А тем временем крепости капитализма получают всё новые и новые трещины. Рабочая стачка (грэн) и стачка хозяев (локаут) – это состояние войны в экономике становится непрерывным. За сравнительно короткое время Франция переживает около 600 забастовок!

Появляется закон 1884 года – синдикаты и союз синдикатов признаются законом. Но стачки продолжаются. Живы силы, раздувающие и поддерживающие их огонь в рабочей груди. На севере, в Лилле, идёт ожесточённая борьба. Компании не принимают на работу активных синдикалистов.

Как раз эпоха создания «Интернационала» отмечена ожесточёнными схватками между синдикатами и хозяевами (1884–1889). В Крезо забастовка вызвана стараниями хозяев помешать синдикалистскому объединению.

В таком беспокойном синдикате мог состоять и Пьер Дегейтер. Его песня, представлявшая программу восстания, могла пробуждать людей от спячки, в которую повергали тружеников мелкие законодательные уступки.

Но между хозяевами и синдикатом колеблется примиряющая сила. В те годы появляется первый жёлтый синдикат, противостоящий синдикатам красным. Жёлтые – это те, которые поддерживали хорошие отношения с хозяевами. Бывали синдикаты и смешанные, где доминировал всё тот же хозяйский элемент.

Не является ли Делори и его клеврет – синдикалистский вождь Гекьер – таким «хозяйским» элементом в той среде, где было много красных? И не был ли среди красных наш герой Дегейтер? Конечно же, был! Иначе чем объяснить ту непримиримую борьбу, борьбу не на жизнь, а на смерть, которая разгорелась между Делори и Дегейтером?

В среде, требующей хозяйского умиротворения, вдруг прозвучала грозная песня. Она дала такой мощный, оглушительный резонанс, что повела за собою рабочих на улицу. И неудивительно, что Делори, сам заказавший Дегейтеру эту песню для рядового профсоюзного праздника, оказался невероятно напуганным. Он принимает все меры к тому, чтобы запретить песню, не прогневить своего хозяина Де ла Мотта.

Потрясённый стачками, хозяйский бюджет трещал по всем швам. Тут не жалко и поистратиться и на средства подкупа – лишь бы заглушить песню, звучащую непрерывным сигналом к восстанию. В такой борьбе с точки зрения врагов трудового народа хороши были все средства вплоть до организации предательства родного брата Пьера – Адольфа.

Итак, соотношение борющихся сил.

С одной стороны – Делори. С другой стороны – Пьер Дегейтер. Нам точно известно, что он вышел из лилльской секции «Рабочей партии». Я представляю себе в этой связи примерно такое объяснение между ним и Делори:

– Вы ненавидите партию, если не подчиняетесь её тактике! – восклицает Делори.

– Не имею причин ею восторгаться, – возражает Пьер. – Мне даже стыдно сознаваться, что было время, когда я верил в эту партию. Это время давно прошло…

– Ну, хорошо, – отвечает ему Делори. – Я готов сознаться, что мною допущена была ошибка…

– Это не ошибка!

– А что это, мой друг?..

– Я вам не друг. Это – предательство, злодеяние, преступление! Нет ничего страшнее тех вождей трудящихся, которые, выйдя из их среды, так быстро забыли об интересах своего класса.

Так могло быть.

А вот как было.

Цитирую репортаж из газеты «Пробуждение Севера» за 1896 год:

«В Лилле, где городская дума была завоёвана социалистами, открывается XIV конгресс французской Рабочей партии. Съезжаются свыше 200 делегатов, среди них и германские социал-демократы.

Протестуя против идей интернационализма, лилльские реакционеры, клерикалы и националисты организуют враждебную демонстрацию. Рабочая партия, со своей стороны, вывешивает на улицах Лилля воззвания к рабочим.

23 июля, в 9 часов вечера, когда члены конгресса, с духовым оркестром во главе, направились к дворцу Рамо, на улице произошло столкновение между националистами и членами Рабочей партии. Столкновение продолжалось весь вечер. На вокзальной площади разыгралось настоящее сражение. В то время, как националисты пытались петь “Марсельезу”, ставшую во Франции к концу XIX века официальным гимном буржуазной республики, духовые оркестры социалистов исполнили “Интернационал”. Толпа растёт. Бесноватые молодцы кричат: “Да здравствует Франция, долой Пруссию!” На их крики товарищи отвечают тысячекратно повторённым припевом “Интернационала”.

Толкотня и давка. Поют “Марсельезу”, которую сейчас же покрывает пение “.Интернационала”. Происходит ужасная свалка. Но наши товарищи держатся крепко, а музыканты, несмотря на растущую давку, играют “Интернационал”… И знамёна с торжеством выносятся из толпы.

Так, под пение Гимна Потье-Дегейтер а рабочие массы обращают в бегство лилльскую реакцию, вышедшую на улицу.

С этого дня гимн распространяется по всей Франции.

Делегаты рабочего конгресса с восторгом разносят повсюду запоминавшиеся строфы, говорящие о гневе и надеждах рабочих. Они слушают и запоминают эту музыку – широкую, могучую и пламенную, – так необычайно совпадавшую с твёрдой и гордой поступью пролетариев, музыку, которая вела их по улицам Лилля и воодушевляла во время демонстраций».

Делегаты Парижа, Лиона, Гренобля, покидая Лилль, запасались экземплярами нот «Интернационала». И каждый, вернувшись в свою группу, секцию, федерацию, в свою очередь, переносил туда слова Потье и мелодию Дегейтера.

Назавтра после Лилльского конгресса «Интернационала» делается уже не только любимой песней гедистов Севера, но и любимым гимном всей Французской Рабочей партии, исполняемым во время манифестаций, праздников и конгрессов.

Через несколько лет – новый взлёт «Интернационала».

Шёл 1899 год. Генеральный конгресс французских социалистических организаций. Единение аллеманистов, гедистов, бланкистов и независимых. Стычки между Жоресом и Гедом… Но в последний день конгресса воцаряется общее согласие. Перед закрытием заседания гедисты зовут на трибуну делегата Севера Анри Гекьера и просят его спеть «Интернационал».

Знамёна окружают трибуну. Гекьер поднимается на трибуну и запевает. Весь зал в энтузиазме подхватывает припев.

С тех пор «Интернационал» становится гимном французских социалистических организаций всех толков и направлений. Раньше северная федерация передала его сперва Рабочей партии, а та, в свою очередь, передает его всему французскому социализму.

С тех пор ни один конгресс не обходился без «Интернационала».

Несколько слов о самом моменте создания гимна.

Газета «Монд» приводит такую историческую справку:

«Строфам Руже де Лилля суждено было на всём протяжении XIX века, во все часы демократических волнений звучать на устах восставшего народа. Прозвучав впервые в 1792 году, “Марсельеза” воскресла на солнце июля 1830 года. Она вновь появляется при свете молний февраля 1848 года. Она оживает, незабываемая, в сентябре 1870 года. Франция дала европейской демократии свой гимн надежды и борьбы.

По знаменательному совпадению, опять же рабочая Франция и французский социализм дают позднее революционному международному социализму свой гимн мщения и борьбы – “Интернационал.

Но только в конце XIX века “Интернационал становится песней французских рабочих, которую они распространяют по всему миру».

В 1888 году лилльская секция Рабочей партии организовала певческое общество «Рабочая лира».

Спустя восемь лет Делори заказал Пьеру Дегейтеру песню к очередному празднику. Пьер принял предложение. Через три дня музыка была готова. Первое издание в 6 000 экземпляров выпустил Больдодюк, издававший ранее и другие произведения Пьера Дегейтера.

На листке по настоянию Делори была напечатана только фамилия по настоянию Делори. Это обстоятельство и привело к судебному процессу об авторстве. Делори высказался в пользу Адольфа Дегейтера, своего подчинённого по службе.

Процесс длился и длился… Только в 1922 году авторство Пьера Дегейтера было подтверждено!

Первое исполнение «Интернационала» состоялось в Лилле в конце июня 1888 года на празднике союза газетчиков.

Песня быстро распространилась на Севере Франции.

Через некоторое время социалист Гослен был осужден за переиздание шестой строфы. Это гонение на «Интернационал» было при правительстве Казимира Нерье.

А вот воспоминание одного рабочего под названием «Гнусный поступок вождя социалистов Делори»:

«В 1901 году приверженцы Делори стали утверждать, что музыка “Интернационала” была написана Адольфом Дегейтером, братом Пьера. Адольф был служащим в муниципалитете Лилля.

До этого времени “Интернационал появлялся везде с надписью: “МУЗЫКА ДЕГЕЙТЕРА”. Это получилось потому что, если бы Дегейтер написал своё имя “ПЬЕР”, его бы уволили с фабрики, а так как в Лилле было МНОГО Дегейтеров, то это была своего рода конспирация.

Воспользовавшись этим, социалист Делори стал утверждать, что именно Адольф является сочинителем «Интернационала». В социалистической секции разгорелся столь горячий спор, что Пьер был насильно выведен из зала заседания.

Ещё одна деталь, характеризующая атмосферу, в которой создавался гимн. Кассоре, за которого вышла замуж сестра Дегейтера Виргиния, Пьер и брат его Адольф организовали группу, которая ставила своей целью вести пропаганду песней, используя рабочие общества. Они объезжали весь Лилльский округ, распевали песни в пользу забастовщиков. Кассоре играл на аккордеоне, Пьер пел, Адольф продавал ноты.

В 1901 году, когда вспыхнула ссора между братьями, Делори, который был мэром Лилля, завладел Адольфом и заставил его написать заявление о том, что он – автор гимна.

В 1902 году, устав от этих переживаний, Пьер уехал в Париж, а затем в Сен-Дени, парижское предместье, где несколько лет вел почти нищенское существование. Наконец, (через двадцать лет!) истина всплыла наружу, и Пьер был признан хозяином своих произведений».

Приведу вам ряд высказываний и воспоминаний о происхождении «Интернационала».

«В феврале 1888 года Делори должен был организовать секцию Рабочей партии в Северном округе. Вскоре при секции организовался хоровой кружок под названием “Рабочая лира” Этот хорал собирался в трактире «Свобода». Содержал его некто Бонден на улице де Лавиньет. В течение долгого времени у хора не было новых песен. К этому времени появился “Сборник революционных песен” Потье.

Однажды в субботу, часов в 11 вечера, когда кружок заканчивал очередную репетицию, один из приезжих товарищей[51] предложил Пьеру Дегейтеру написать музыку на одно из стихотворений Потье. Дегейтер, перелистав сборник, остановился на “Интернационале”.

На следующий день, в воскресенье, Дегейтер уже стоял перед маленьким органом и, вдохновившись, сочинял музыку “Интернационала”. Ему понадобилось для этого всего лишь несколько вечерних и ночных часов.

В то время он работал мебельщиком в компании “Фив-Лилль”. Утром товарищи спросили его, сочинил ли он что-нибудь. Пьер обрадовано сказал, что сочинил очень интересную песню. После работы, провожаемый товарищами, он зашёл в кафе Бондена, которое расположено было неподалёку от фабрики, вытащил из кармана набросок “Интернационала” и стал распевать новую песню. Революционный гимн произвёл на рабочих большое впечатление. Через два-три дня многие из них уже разучивали новую песню».

Эту же историю и примерно такими же словами рассказывал в Москве сам Пьер Дегейтер. Было ему в то время, то есть в 1928 году, около 83 лет. Памяти старика доверяться полностью трудновато, но всё же постараемся дословно воспроизвести его рассказ.

«Я учился в консерватории в городе Лилле на севере Франции и усердно занимался музыкой. Основную страсть питал я всю жизнь к пению. Обладая недурным голосом, всегда состоял членом нескольких больших хоровых обществ. По предложению нескольких товарищей, я принял участие в организации хорового кружка под названием “Аира рабочих”. Там меня единогласно избрали дирижёром. Это был социалистический кружок. Густав Делори стал его руководителем. Впоследствии Делори оказался мэром города Лилля. Вскоре после организации кружка Делори появился у нас на репетиции и сказал мне, передавая сборник стихотворений: “Это стихи недавно умершего Потье. Посмотрите, на найдётся ли там чего-нибудь пригодного для нас. У нас совсем нет революционных песен. Ты сумеешь это сделать.

Вернувшись домой, я сейчас же взялся за книгу и по странной случайности открыл её на “Интернационале”. Он показался мне великолепным для хора, но неудобным для исполнения, ибо в нём было много куплетов.

Писал я вечером и ночью, к утру была готова начерно музыка куплетов. А на следующий день мне удалось присочинить к ней хороший рефрен. Готовую песню я отнёс Делори.

Делори весьма одобрил моё сочинение и сказал, что придётся печатать его в количестве не меньше шести тысяч экземпляров для продажи на празднике газетчиков, которые намеревались дать большой концерт.

Таким образом, в следующий вторник мне пришлось впервые исполнить публично “Интернационал”. Это было 23 июня 1888 года. С тех пор он стал любимой нашей песней, исполняемой при каждом выступлении, куда бы мы ни отправлялись. Так я стал известным на своей родине. Широко популяризировали “Интернационал” Делори и его коллега Анри Гекьер, который пел в моём хоре. Они распространяли его на всех концертах, продавая и исполняя его в свою пользу. А мне предоставляли довольствоваться одной славой.

В 1902 году Клеман спросил Делори, кто написал музыку “Интернационала”. Делори ответил, что автор уже умер! В ту пору я работал резчиком по дереву в Париже. На работе я повредил себе руку. Так неожиданно моё имя попало в газеты. В конце 1903 года меня пригласил к себе директор газеты “Пти репюблик”. В беседе со мной он как бы между прочим спросил меня, не являюсь ли я родственником автора “Интернационала” и не могу ли я привести его как-нибудь в редакцию. Я рассмеялся и сказал, что приводить автора музыки “Интернационала” в редакцию не надо, ибо он уже пришёл, а он – это я!

Тогда Ришар позвал в свой кабинет всех сотрудников. Меня поздравляли, мы пили шампанское. Затем меня направили к адвокату для взыскания вознаграждения за увечье. Адвокат предложил мне также начать процесс против нотоиздательницы вдовы Говард, которой Делори имел наглость передать второе издание “Интернационала” с портретом моего брата Адольфа на обложке. Надо сказать, что ещё в 1893 году Делори начал против меня интриговать. Он старался мне всячески навредить у нас на родине. Один раз меня из-за него чуть было не арестовали перед моим публичным исполнением “Интернационала” в Тубе. И только протесты лично знавших меня товарищей расстроили эти клеветнические козни. Делори продолжал утверждать, что автором “Интернационала” является мой брат Адольф. Начался ряд процессов. Первый прошёл в 1909 году. Я его проиграл! Сыграли свои зловещие роли авторитет Делори и лжесвидетельство моего брата.

Так дело дошло до 1913 года. К тому времени я собрал в Лилле и в Париже 126 подписей протеста против ложных утверждений Делори. Было назначено новое судебное расследование в Лилле на октябрь 1914 года.

Но помешала война. Брат мой попал в плен к немцам. Опасаясь за свою жизнь, он написал мне 27 апреля 1915 года покаянное письмо, в котором признавался, что никогда в жизни музыки не сочинял, а музыки “Интернационала” – и подавно! Он оправдывался тем, что подписал бумагу, подсунутую ему мэром Лилля Делори из опасения, что в случае отказа его могут лишить заработка».

Вот подлинник этого письма.

На конверте следующий адрес:

«Сен-Дени на Сене 7.45 20–12

Сена

М-е Дегейтеру Пьеру ул. Жаворонков 2

Сен-Дени (Сена)

Послано М. Дюбар от имени Адольфа Дегейтера в Лилле

(Север)

Лилль 27 апреля 1915 года»[52].

Как вы понимаете, материал превосходен сам по себе драматургически, и просто грешно не воспользоваться им.

А вот рассказ доктора Рубакина о встрече со стариком Дегейтером:

«Старик любовно вспоминал о своём Севере, о Лилле, где провёл он почти всю свою жизнь и где им был написан Интернационал.

Слова его он нашёл в сборнике "Революционные песни Потье, тоже рабочего и тоже северянина. Но лично они знакомы не были. Просто Дегейтеру понравились стихи, сочинённые Потье. И он написал к ним музыку в 1888 году.

Была в жизни его большая обида. О ней он мне долго и подробно рассказывал.

Был у него брат, Адольф, тоже рабочий, как и он. Из-за каких-то личных интриг местных социалистов в Лилле был пущен слух, что “Интернационал” сочинён не Пьером, а Адольфом Дегейтером. Делалось это всё, чтобы насолить Пьеру, прямому и честному революционеру.

Свыше десятка лет[53] продолжался этот спор и кончился судебным процессом. Лилльский суд в конце концов подтвердил, что автором “Интернационала” был Пьер, а не Адольф. Но процесс этот рассорил братьев.

Рассказывая эту свою историю, старик совсем разволновался. Дрожащими руками открыл он какую-то шкатулку и вынул оттуда письмо. Он сказал: “Мой брат во время войны застрял в местности, занятой немецкими войсками. В 1915 году он покончил с собой. И вот письмо, которое он мне оставил”. Это письмо – эпилог тяжёлой драмы в рабочей семье…».

Как мы видим, все эти показания свидетелей и очевидцев полны неясностей и неточностей. Самым «роковым», невыясненным вопросом остается вопрос, из каких побуждений Делори сплёл эту дьявольскую интригу?

Кое-какие разгадки есть в ряде статей, появившихся во французской коммунистической печати в 1932 году.

Но прежде чем вернуться к разговору о причинах и мотивах драмы авторства, мне бы хотелось вспомнить ещё несколько фраз, рассказанных самим Пьером Дегейтером:

«Письмо брата дошло до меня только в 1917 году, а сам брат мой умер в 1916 году 15 февраля. В 1920 году Делори имел дерзость поставить моему брату памятник как автору “Интернационала”. Письмо брата было мною представлено в суд и наконец 23 ноября 1922 года состоялось решение высшей судебной инстанции, которая разоблачила интригу Делори и его приспешников, и я был окончательно признан автором музыки “Интернационала”. Делори явился в суд уже больным. Отказался от своих претензий. Вскоре он умер.

К моему удивлению, приёмник Делори на должность мэра – Салагри – вздумал во время выборов в муниципалитет с целью саморекламы устроить перед памятником чествование 12-й годовщины со дня смерти мнимого автора “Интернационала”. Мне пришлось вмешаться и послать местному префекту полиции официальное требование запретить торжество), основываясь на том, что я жив и подкрепляю своё заявление постановлением суда в мою пользу. И префект запретил манифестацию».

Теперь вернёмся к откликам прессы.

«Юманите», давая обзор прессы, указывает, что социалистические газеты всё ещё продолжают странно относиться к памяти автора гимна. Так, «Юмани-те» упрекает орган социалистов «Попюлер» в гробовом молчании:

«Автор “Интернационала” умер, а центральный орган социалистов не находит ни одного слова. Больше того, газета “Заря Севера”, в которой выступают лидеры социалистов, опубликовала вчера циничнейшую заметку, отрицающую авторство победного гимна за Пьером Дегейтером. Это совершенно отвратительное отношение».

А вот заметка из коммунистической газеты парижского пригорода Сен-Дени:

«Это было в 1880 году. В Лилле росло рабочее движение. Организовывались союзы и кооперативы. Рабочая партия создаёт свою первую секцию. Человек, который в конце своей жизни стал шовинистом, но который был отличным организатором пролетариев, Густав Делори, был во главе движения.

Социалисты-пролетарии, музыканты, объединились и стали посредством музыки вести борьбу. Пьер Дегейтер был одним из этих рабочих музыкантов, которые отдавали своё искусство на службу класса».

Подробно описывался и процесс братьев Дегейтера:

«Процесс начался 6 июня 1901 года претензией Пьера к госпоже Гавард по обвинению в подделке. Дело разбиралось в суде, и Пьеру было разъяснено, что его претензии могут быть основательными, и обвинение может быть поддержано только в том случае, если привлекут и брата Адольфа как соучастника Делори.

Это было очень неприятно Пьеру. Но наконец 30 апреля 1906 года он подает в суд жалобу на вдову Гавард и на брата Адольфа. Суд назначает дело к слушанию.

На суде выступило до 30 свидетелей, почти все ставленники банды Делори, которые утверждали, что Адольф является автором “Интернационала”.

Первое решение состоялось в апреле 1914 года, причем, Пьеру было отказано в иске.

Адольф Дегейтер жил в немецкой оккупации. Раскаиваясь, он пишет письмо брату Пьеру. Письмо это, написанное в 1915 году, пришло к Пьеру только в 1918 году.

Дело возобновилось в апелляционной палате в Париже 28 ноября 1922 года. Был признан автором “Интернационала”Пьер Дегейтер».

Вот текст судебного постановления:

«По просьбе Пьера Дегейтера, живущего в Сен-Дени, на Сене, улица Аллюет, 2, вызван повесткой в суд господин Густав Делори, выборный депутат-мэр города Лилля (Север).

Принимая во внимание, что кассационная камера № 4 признала неправильным решение гражданского суда Сены от 17 января 1914 года, вынесла постановление 23 ноября 1922 года, по которому устанавливается, что Пьер Дегейтер – автор музыки “Интернационала”. Доказательством тому является письмо, написанное 27 апреля 1915 года, незадолго до смерти, прежним ответчиком Адольфом Дегейтером, где содержится признание, что сочинителем названной музыки является Пьер Дегейтер, его брат. Означенное признание подтверждается обстоятельствами и документами, относящимися к делу и особенно свидетельскими показаниями на суде.

Признать, чтобы подпись на могильном памятнике в Лилле в память Адольфа Дегейтера, которая свидетельствует о том, что автором “Интернационала” является не истец, а какое-то другое лицо, была бы снята в самый короткий срок, о чем должен позаботиться господин Делори, депутат-мэр города Лилля… ”».

Дальше газета дает комментарий:

«Документ является доказательство гнусного поступка вождя Делори, который хотел завладеть авторским правом “Интернационала”.

Адольф Дегейтер неумел сочинять музыку, в то время как Пьер, его брат, имел уже в своём активе несколько музыкальных сочинений. Кроме того, автор “Интернационала” Пьер Дегейтер состоит в обществе авторов. А в 1886 году он получил первый приз музыкальной Академии в Лилле».

В другой газете есть намёк на то, как складывалась судьба Пьера Дегейтера после описываемых в Лилле событий:

«В 1901 году началась ссора между двумя братьями. Делори, который стал мэром Лилля, завладел Адольфом, который был уже городским чиновником, и заставил его подписать заявление о том, что он автор “Интернационала”.

Борьба была настолько жесткой, что Пьер Дегейтер, истинный автор “Интернационала”, был исключен из Лилльской секции социалистической партии.

В 1902 году, усталый ото всех этих переживаний, Пьер покинул Лилль. Поставив своей целью вести пропаганду песней, он объезжал весь Лилльский округ, распевая песни в пользу рабочей солидарности и особенно в пользу забастовщиков во время их выступлений против хозяев…».

Эти новые для нас детали позволяют нам строить сцены дорог Франции с той лишь поправкой, оговоркой, что лучшая песня Пьера не нуждается в пропаганде – её уже знают! Она уже опережала своего пропагандиста.

А вот ещё одна версия, сообщенная мне в письме из Парижа от врача советского полпредства во Франции А. Н. Рубакина. Он собрал эти сведения в музее Сен-Дени и в семье двоюродной внучки Пьера Дегейтера Люсьены:

«Пьер Дегейтер родился в городе Тенте. Он закончил профессиональную школу в своём родном городе Лилле и нередко получал премии на конкурсе мастеров резчиков. Он показывал мне одну из этих премий. Это была почётная грамота. Очень гордясь своей профессией рабочего-специалиста, как это часто бывает во Франции среди почётных потомственных пролетариев, Дегейтер был мало культурен, мало образован[54].

Была в нём целая сеть противоречий. С одной стороны, он был ярко революционен. С другой – революционен по инстинкту, а не очень сознателен. Он с юношества любил пение, сочинял песенки, сами их пел в дружеских собраниях, в рабочих клубах. Он выступал на разных празднествах, и не только рабочих.

Должен сказать, что целый ряд его песенок как среди сочинённых в молодости, так и позже и даже в старости, не имели никакого революционного характера. Вот подробный перечень его произведений, хранившихся ещё недавно в музее при коммунистическом муниципалитете Сен-Дени:

“Интернационал” – марш.

“Интернационал – в четыре руки.

“Инсургент” – марш-песня, на текст Потье.

“Песня коммунистов” – марш.

“Красная богородица” (?) – видимо, какая-то революционная аллегория.

“Детская келья” – песня для детей.

“Гимн прогрессу” – реалистический романс.

“Аэроплан” – вальс-песня.

“Германский спрут” – патриотическая песня.

“Безутешный” – мелодия».

О последней песенке скажу особо, потому что она находит место в нашем сюжете.

Когда Дегейтер обратился к адвокату Дюко де ла Ай с просьбой принять на себя защиту его попранных интересов, Дюко, видимо, крупный буржуазный адвокат, не знал, с кем он имеет дело. Поэтому он предложил Дегейтеру здесь же, у него в кабинете, показать свои композиторские способности.

Для этой цели Дюко набросал текст песенки под названием “Безутешный” на маленьком листке из делового адвокатского блокнота. На листке сохранилось только начало куплета:

Я совсем одинок.

Я шёл, безутешный, по улице.

Шёл, думая об ушедшей любви.

Она ушла сегодня,

не сказав ни единого слова…

Ясно, что адвокат думал о своей возлюбленной, может быть, глядел на её портрет, стоявший перед ним на столе.

Тут же сохранился и нотный манускрипт, написанный уже рукою самого Дегейтера.

Дальше идёт произведение под названием “Роза в цвету” мелодия для девочек.

Затем встречается ещё одно переложение “Интернационала”, очень ценное для нас, если бы нам удалось его найти. Это переложение для фанфар!

Был ещё романс под названием “Царица цветов’. Кроме того, я видел ссылки ещё на две его песенки, достаточно аполитичные, хотя и явно написанные рукою рабочего. Это карнавальная полька “Да здравствует бал!” и весенняя песня “Возвращение ласточки”. Здесь говорится о том, как рабочих, сидевших весь день в своих тёмных подвалах-мастерских, порадовала первая песня вестницы весны – ласточки.

Все эти произведения напечатаны. Зарегистрированы в управлении по охране авторских прав. Напечатаны на отдельных листках с пометкой “для пианино” или без него. Без пианино листок стоил 1 франк 25 сантимов, с пианино – 2 франка 25 сантимов».

Рубакин в своём письме мне отмечал, что Дегейтер был слишком революционен для того, чтобы стать певцом-профессионалом. К тому же у него не было достаточных сценических данных.

Интересно, что Рубакин познакомился с Дегейтером как врач с пациентом (он осматривал его перед поездкой Пьера в СССР), разговор у них был долгий и доверительный.

Дегейтер был в исключительной степени жизнерадостным, полным жизни человеком французского толка. Даже тогда, когда ему было за 80 лет, он как-то особенно чувствовал полноту жизни. В нём была типичная привязанность к ней. Он по-французски был глубоко привязан к своей родине и даже больше того, к своему месту жительства. Всю свою жизнь прожил он во Франции и никогда не мыслил жить без Франции[55]. Этим объясняется его возвращение из Советского Союза.

Когда я его видел, он был ещё очень крепким стариком, только глуховатым. Жизнь его была очень тяжела. В начале войны ему пришлось бежать из Лилля во время нашествия немцев. Скитаясь, он не имел работы. Одно время жил продажей газет на улицах. Ел не каждый день, но всегда посещал рабочие собрания.

Был он музыкально одарён. Это фигура типичного французского народного певца. Был он благожелателен к людям как человек, много работавший и много страдавший. Был он также благожелателен к другим странам. Но не представлял себе жизни вне Франции.

Доктор Рубакин размышляет о «Марсельезе» и об «Интернационале»:

«Несмотря на огромное историческое значение "Интернационала”, музыку его по подъёму и революционности нельзя сравнить с “Марсельезой”. “Марсельеза” – это песня борьбы, вся проникнутая напором, действием, и самое её музыкальное построение в одной гамме является наиболее простым и наиболее совершенным выражением огромного внутреннего подъёма.

И это понятно – “Марсельеза” создавалась в эпоху огромного размаха, встряхнувшего мир в XVIII веке. Это она отражала гигантскую борьбу, вела в бой.

“Интернационал” же был создан в эпоху наибольшей общественной и политической реакции 80-х годов. В ту эпоху борьба была ещё очень слаба. Деятельность всех революционных организаций замыкалась в сравнительно узком кругу.

В “Интернационале”, как и в “Марсельезе”, очень сильно влияние французской народной музыки. В СССР “Интернационал” поют горазд о медленнее.

До революции в России пели “Марсельезу”. Я помню, как меня после русской манеры петь её слишком медленно, слишком широко поразила французская манера. Во Франции “Марсельеза”, когда её поют, как-то взмывает галопом кверху. Она гораздо стремительнее, более боевая.

Это зависит от различия во французском темпераменте, гораздо более живом и подвижном, чем русский темперамент.

Сам Дегейтер был мало образован в музыкальном отношении, но свои мотивы и своё вдохновение он черпал во французской народной мелодике, в песнях рабочей среды, в которой он жил.

Ничего серьёзного о Дегейтере в ту пору написано не было. Таким образом, моя задача узнать всю правду о Дегейтере пока ещё не решена.

В архивах Сен-Дени, пригорода Парижа, где жил Дегейтер и продолжает жить его двоюродная внучка Люсьена, хранятся кое-какие документы, но архив находится в ведении мэра Дорио, недавно исключенного из Компарии Франции, что очень осложнило поиски».

У Люсьены Рубакин увидел подлинник моего письма, написанного ей в ноябре 1933 года, через год после смерти Пьера. Ответа не последовало. А что же представляет из себя Люсьена?

В 1934 году ей было 19 лет. Она работала портнихой в крупной фирме в Париже. Кроме того, получала небольшой доход от продажи песен деда, граммофонных пластинок с «Интернационалом». Это всё вместе приносило ей примерно около 1 500 франков в год.

Первый муж её матери, отец Люсьены, погиб во время Первой мировой войны. Теперешний муж её матери – безработный, как и большинство рабочих Сен-Дени, самого крупного предместья Парижа.

У Люсьены хранились мебель и статуэтки из дерева, сделанные Дегейтером, а также его автопортрет. Оказывается, Дегейтер неплохо рисовал и любил иллюстрировать свои нотные рукописи.

Кроме того, есть его портрет, сделанный русским художником Александровичем. Портрет несхожий. Есть и фотографии.

С 1901 года Дегейтер жил в Сен-Дени и был членом Французской социалистической партии. Официально в компартии он сперва не состоял, хотя и был близок к ней.

Важно подчеркнуть, что после случая о присвоении авторства «Интернационала» Пьер стал каждую свою песенку регистрировать в обществе композиторов, чтобы охранять свои авторские права.

В 1929 году купил для себя и для своей жены места и склепы на кладбище в Сен-Дени в вечно пользование, заплатив за это 5 000 франков. В его бумагах доктор Рубакин нашёл расписку от муниципалитета и от управления кладбищами в получении этой суммы. У французов подлинный культ мёртвых. И каждый француз при жизни мечтает о куске земли и домике, которые он купит на старости лет, и о почётном и по возможности престижном месте на кладбище.

У Дегейтера на всю жизнь сохранилась инстинктивная классовая ненависть к буржуазии. Особенно она обострилась в последние годы в Сен-Дени под влиянием окружающих товарищей – рабочих.

Какие же документы Дегейтера сохранились?

Выписки из метрических книг, из актов о переходе Дегейтеров из бельгийского подданства во французское гражданство, песенные тексты, судебные акты по делу об авторстве «Интернационала», материалы печати, относящиеся к пребыванию в СССР и к похоронам Пьера Дегейтера.

Последняя песня певца была посвящена СССР. Слова принадлежат самому Дегейтеру. Есть данные о том, что несколько строк написала Люсьена.

Республика поэтов молодая,

ты революцией освободила труд,

и на Земле от края и до края

все нации тебя за это чтут.

Привет, Москва, славнейшая столица,

из всех, что мир когда-либо знавал,

где пролетарии с врагом готовы биться

под мощный гимн «Интернационал»…

И ещё несколько чёрточек, характеризующих старика Дегейтера. Он производил впечатление очень ласкового, внимательного человека. Обращался к собеседнику с очень доброй улыбкой. Было такое ощущение, что он постоянно прислушивался ко всем звукам жизни. Казалось, что и людей он брал на слух, и как, может быть, в музыке, в мелодии различал всякую фальшь, так и фальшь в человеке вызывала в нём болезненную гримасу. Может быть, это происходило потому, что жил он на окраине Лилля, поближе к полям, к звукам природы.

В перерыв меня товарищи спрашивали о внешности Пьера Дегейтера. Он был невысоким, суховатым, мускулистым. Чувствовалось, что это человек физического труда с тонкими пальцами, и эти пальцы знают тонкую работу, музыкальные инструменты и перо. У него был высокий лоб, умные глаза и рот, скрытый настоящими солидными французскими усами.

Пользуясь случаем, представляю вам внешне и других действующих лиц будущего фильма.

КАССОРЭ. Почему-то все мои авторские симпатии на его стороне! Он даже представляется мне более ярким в своей борьбе, более активным человеком, выступающим не только с песенным оружием, как Пьер, но и имея на вооружении другие средства. Именно он противостоит более всего социалисту-предателю Делори и фабриканту Де ла Мотту.

Но к Пьеру он относится идеально! Он преклоняется перед его музыкальной одарённостью, становится его верным другом, оруженосцем, его главным соратником. Кассорэ сам любил петь, он всё время насвистывает, напевает. Он очень добр, но очень вспыльчив, своей горячностью порою губит дело. Прямой, открытый и ясный человек. Из таких людей, как он, рождался цвет Французской коммунистической партии.

ГЕКЬЕР. Это человек Делори. Профсоюзный вождь бюрократического толка. Круглые оловянные глаза. В разговоре встречаются нарочито неправильные слова, присказки, повторяемые кстати и некстати. Нос изогнутый, но не нос орла, а нос попугая. Его мировоззрение составлялось из случайно обронённых при нём господами фраз. Вероятно, он во всём копировал Делори.

ДЕЛОРИ. Много говорит о культуре и культурности. Аккуратен, щеголеват, брезглив. Любит вспоминать, что вышел из крестьянского рода, сам всего достиг, всех в роду превзошёл. В жизни идёт, не разбирая средств, берёт всё, что может пригодиться.

Когда я писал оперное либретто, то хотел вывести на сцену дочь фабриканта Де ла Мотта Марианну. Он решается отдать свою дочь замуж за рабочего вожака. Мать Марианны негодует. Такие случаи покупки рабочих вождей были в порядке вещей. Родственные узы превращались в новые гордиевы узлы.

Как же выглядит Делори? Одет в чёрный сюртук, с прямой короткой трубкой в зубах, тщательно выбритый, нарочито суховатый, под англичанина, подтянутый, скупой в жестах, не улыбающийся, с монотонным голосом, небрежно-вежливый.

Он не улыбается ещё и потому, что пара зубов у него сильно выдается вперёд. Рост высокий, взгляд настороженный, беспокойный, у него опускающиеся плечи, как у растратчика, боящегосяразоблачения.

ДЕ ЛА МОТТ. Это крупный и ловкий делец. Он в центре многих предприятий, шахт и доков. Он бесстрашный капиталист. Да, бесстрашный! Были и такие, и именно такие и стали столпами буржуазного общества. Он не чужд новых веяний. Надо пускать к столу недавнего рабочего Делори – значит, надо. Его идея фикс – поглощение всех мелких предприятий! Он – воплощение монополистического капитализма.

… Как жаль, что наше время подходит к концу. Поверьте мне – я не успел поведать вам даже одной десятой того, что считаю минимумом! Меня утешает то, что в процессе съемок, отрабатывая эпизод за эпизодом, мы сможем, правда, куда в меньшем составе, вернуться к некоторым темам и по возможности углубить изложение.

Во всяком случае (я гляжу на часы) оставшиеся несколько минут я просто обязан посвятить фильму о предшественнице «Интернационала» «Марсельезе». К величайшему сожалению, достойного поэтического перевода «Марсельезы» мне обнаружить не удалось[56]. Поэтому давайте сделаем так: я достану подстрочник этого стихотворного текста, и мы вернёмся к этому разговору в процессе съёмок.

Как я уже говорил, «Марсельеза» – предшественница нашего «Интернационала», а фильм – режиссера Жана Ренуара, сына выдающегося французского живописца Огюста Ренуара. Фильм «Марсельеза», созданный в 1938 году, всего лишь два года назад, – в какой-то мере предшественник нашего фильма «Певец из Лилля».

Удивительно история создания этой киноленты. Средства для постановки дал своеобразный заём. Среди самых широких масс были распространены миллионы билетов НА БУДУЩИЙ ФИЛЬМ. Облигация и была билетом для входа в кинотеатры. Небывалая ситуация в истории киноискусства![57]

Вторая особенность уже не финансово-организационная, а политико-идеологическая. Рождение фильма благословил и поддержал Народный фронт Франции. Вождь французских коммунистов Морис Торез говорил в ту пору: «Мы не позволим фашизму узурпировать ни знамя Великой революции, ни “Марсельезу” – гимн солдат Конвента!»

Автор строф-куплетов «Марсельезы» Руже де Лилль, молодой офицер, музыкант-любитель. Предвижу ваши вопросы и отвечаю на них заранее: совпадение фамилии автора «Марсельезы», то есть рождённой в городе Марсель, Лилль, с городом, где родился «Интернационал» абсолютно случайно.

«Марсельзезу» принесли в Париж солдатские массы. А вот это явление исключительное! Не гастроли, не печатный станок, а народные лавины сыграли решающую роль в том, что эта песня стала гимном борьбы. Другое дело, что впоследствии она стала государственным гимном буржуазной Франции. Мне рассказывал наш писатель-маринист Леонид Соболев, что он был свидетелем странных сцен в столице России. Прибыла французская правительственная делегация, и самодержавной России пришлось принимать её на высшем дипломатическом уровне. Даже Николай II вставал, когда раздавались первые звуки гимна страны-союзницы. Но на окраинах дело обстояло уже не так: если «Марсельезу» пели приехавшие французы, полиция благосклонно их выслушивала, но когда этот антимонархический по сути своей гимн подхватывали явно русские поющие, набрасывались на них с руганью, криком и нагайками. Так, в частности, было на Выборгской, рабочей, стороне. Ещё один парадокс истории! А второй в том, что Руже де Лилль в итоге изменил своей песне[58].

«Марсельеза» победно звучала в дни штурма королевского дворца Тюильри и зловещей тюрьмы Бастилии весной 1792 года. «Интернационал» взвился, как знамя, в преддверьи столетия Великой французской революции.

В основе фильма Ренуара – история первого исполнения «Марсельезы» автором песни, Руже де Лиллем, в марсельском клубе «Друзья конституции» летом 1792 года. Ренуар избирает себе трех героев, героев-добровольцев, которые идут в Париж. Шагают они по дорогам Франции с победной песнью, зажигающей сердца. Приходят в столицу 10 августа, когда национальные гвардейцы завоёвывают дворцы, низвергают монархию.

Мы, зрители, видим героизм народных масс, борьбу Робеспьера против Бриссо и жирондистов, измену и предательство Людовика XVI и Марии Антуанетты. Королевская семья и её клика готовили вторжение во Францию прусских и австрийских войск и банд эмигрантов-аристократов.

Я думаю, что для нас, ленинградцев, наследников красного Питера, ясен такой исторический аналог: царское и временное правительство не остановились бы перед сдачей российской столицы кайзеровской Германии!

Фильм Ренуара завершается славной победой республиканской армии над полчищами герцога Брауншвейгского и Коблеца при французской деревне Вальми. Француские республиканцы блестяще провели артиллерийскую дуэль. Напомню вам, что именно о битве при Вальми, свидетелем которой ему довелось стать, великий Гёте произнес пророческие слова: «Сегодня на этом месте начинается новая эпоха всемирной истории».

Песня, как лейтмотив фильма, помогала движению сюжета, действительно участвуя в свержении абсолютной монархии.

Фильм достойный, чисто французский по духу и сути. Ни о каком подражательстве у нас не может быть и речи! У нас русский фильм о французской песне, которая стала гимном всего освободительного движения во всемирном масштабе и государственным гимном Советского Союза. Явление в истории музыки небывалое. Аналогов нет.

На период более четверти века следы «Марсельезы» как бы теряются. Она воскресает в июльскую революцию 1830 года. И вновь звучит в полную силу в феврале 1848 года. Это год рождения Пьера Дегейтера!

Оживая в дни революционных сражений и замирая во тьме политической реакции, «Марсельеза» вновь становится песенным знаменем восстания в сентябре 1870 года и призывно звучит на баррикадах Коммуны ранней весной 1871 года. Её запевает вождь, солдат и поэт Коммуны Эжен Потье и слышит Пьер Дегейтер. А вскоре наступит и его время. Он подарит человечеству песню, которую ныне знают на всех пяти континентах Земного Шара.

Август-сентябрь 1940 года