Н.Н. Сотников. Вокруг Сусанина
Строго документальным повествование об Иване Сусанине и его подвиге быть не может. Не поможет и метод перекрёстной проверки данных, который вполне применим, когда речь идёт об особах знатных, достойных включения в летописи, в государственные документы, в мемуары известных и влиятельных лиц (но это уже – преимущественно сфера действия века XIX, а у нас – век XVII). К тому же речь идёт о крестьянине, охотнике, хоть и старосте, но мужике, который своим статусом, своим бытом очень мало отличался от самых обыкновенных крестьян и мог бы затеряться в этом русском крестьянском море, если бы не совершил свой дивный подвиг. Во славу Отчизны своей, народа своего – отнюдь не во славу лишь распускающего свои ветви на родословном древе Романовых, отнюдь не самых именитых, самых древних и славных делами своими бояр.
А вот в народе сей дивный подвиг жил и живёт. О Сусанине и нынешние костромичи, особенно сельские, говорят как о человеке близком, родном, не только земляке по месту рождения и жительству, а как о земляке духовном.
Возникает целый ряд вопросов, не только не потерявших своей актуальности, но эту актуальность повышающих. Вопрос первый – в принципе бывали ли подобные подвиги у народа русского прежде в годины суровых испытаний, которые почти никогда не оставляли Русь, Россию? Несомненно. Враги, завоеватели, ЧУЖЕЗЕМЦЫ, которые всегда были ненавистны народу нашему, неизменно нуждались в проводниках. Кого принуждали силой, кто по духу своему был перемётчиком (особенно в то же самое начало века XVII), кто хитрил на благо Отчизны своей. Однако в памяти народной именно подвиг Сусанина сберёгся и стал нарицательным до времён совсем недавних – огненных лет Великой Отечественной войны.
Мне довелось быть редактором и организатором сборника публицистики «Огненные годы», который вышел в свет в Лениздате 30 лет назад в канун 40-летия великой Победы массовым тиражом. Мы с составителем сборника критиком и публицистом А. Я. Гребенщиковым были счастливы обнаружить сравнительно малоизвестный очерк Вячеслава Шишкова «Сусанины советской земли». Кто это, кто они? Матвей Кузьмин и Иван Иванов. Иванов – туляк, Кузьмин погружён в обстановку родного села, его окрестностей, а область Шишков не назвал. Может, тоже – Тульская. Внучёк Кузьмина, Петя, ну, почти Ваня из оперы «Иван Сусанин». Лучших учеников, в том числе и Петю, возили в Ленинград, где им посчастливилось оперу «Иван Сусанин» слушать. И вот сейчас, повторяя подвиг сусанинского Ванюши, он мчится к знакомому командиру партизанского отряда товарищу Горбунову, сам выполняет роль дозороного, видит ход боя, в котором полегло свыше двухсот пятидесяти врагов!
Иван Иванов тридцать немецких машин в болото зимнее заслал. Нароковой вопрос, ещё с памятной нам баллады Рылеева «Куда ты завёл нас?» Иванов отвечает: «В могилу завёл…». Пал он, сражённый сразу тремя пулями.
Разумеется, Шишков как писатель, летописец подвигов, не присутствовал во время этих роковых рейдов врагам на погибель, но он долго, неторопливо и обстоятельно беседовал с Петей, который к моменту знакомства с писателем уже осиротел и был на попечении всей деревни, живя по неделе в каждой семье. Шишков побывал в семье Иванова, познакомился с его соседями, которые в тот роковой вечер собрались за одним столом в гостеприимной избе старика. А дальше – так же как у Кузьмина, как у легендарного Ивана Сусанина: вламываются враги, требуют провожатого, короткие сборы… Решение принято. Но если Кузьмин успевает внуку дать задание, то Иванов остаётся со своим подвигом один на один. Скорее всего, восстановить картину последних минут в его жизни удалось позже, когда были обнаружены в лесу застрявшие в болотистых заледенелых водах фашистские грузовики и найдено тело героя. Да, Шишков не слышал последние слова Иванова: «Прощай, родимая земля. Будь во счастье!», но он слышал десятки, если не сотни, таких заклинаний на дорогах войны и творчески был вправе даже в документальном повествовании дать слово своему герою, одному во вражеском окружении.
Для нас особый интерес представляет такой факт: именно Сергей Городецкий, переосмысливший весь текст оперы «Иван Сусанин», в 1941 году написал стихотворение во славу Сусанина времён Великой Отечественной войны и посвящённое подвигу туляка Ивана Иванова: «У нас не один он, Иванов Иван», – завершает свою героическую поэму старейший русский поэт.
Погибнуть в военные годы можно было всегда и везде, но далеко не каждая смерть наших соотечественников была героической: кто-то сорвался с места по трусости, кто-то не выполнил правила техники безопасности при вождении транспорта или обращения с оружием, кого-то убило случайно во время обстрела и авианалета, кого-то сразила шальная пуля, кто-то не выдержал испытаний и произвёл выстрел в себя… Да, далеко не каждая смерть была геройской! Но наследники духовные Ивана Сусанина, оба – более чем преклонных годов, пали смертью храбрых, оставаясь людьми штатскими.
Вопрос второй – динамика отношения историков и идеологов к Ивану Сусанину? Мне довелось беседовать с выпускниками царских учебных заведений (гимназий и реальных училищ в разных городах, военных училищ, городских училищ, церковно-приходских школ), и могу с уверенностью сказать, что Иван Сусанин не упоминался ни на одном уроке, даже в самый канун празднования 300-летия Дома Романовых. Царское правительство и двор подвиг крестьянина, мужика, предали забвению.
Моему отцу на книжном развале в Москве однажды попалась без обложки и титульного листа брошюрка какого-то декадента, который пытался доказать, что такого рода поступок – признак нервной болезни и даже сумасшествия. Сравнительно недавно, в 70-е годы XX века, один автор в нашей открытой печати назвал воздушный таран советских лётчиков-истребителей «АЗИАТЧИНОЙ».
Да, воистину в истории несомненна перекличка высших проявлений духа и национального самосознания и самых низменных проявлений предательства – что у монархистов, что у символистов, что у диссидентов.
Нам памятен скандал начала 70-х годов XX века. В одной из публикаций на страницах журнала «Звезда», который уже тогда неуклонно переставал быть журналом красной звезды, публицист-деревенщик, действительно знаток сельского хозяйства (вспомним его книги «Русский чернозём», «О картошке», «Литовский дневник») Юрий Черниченко, не будучи историком и даже историческим публицистом, обронил весьма странные для нашего уха и взора слова: «А был ли вообще Иван Сусанин? Хроники Смутного времени его не упоминают». Очень характерное высказывание для будущего пропагандиста кулацко-фермерского хозяйства, «прораба перестройки», которому надо было не только унизить всё советское, но и всё, что дорого в памяти русского народа. Какие такие ХРОНИКИ? Летописи как таковые к тому времени почти сошли на нет. Могли быть только официальные, идущие от новорождённого двора, сообщения. Что Михаилу Романову, тем более сыну его Алексею до какого-то мужика!
Возвращаемся к исторической точности. Мой любимый автор, несомненно литературно одарённый историк профессор исторического факультета нашего университета Руслан Григорьевич Скрынников во время нашей с ним работы над однотомником «Далёкий век» в беседах со мной как своим редактором не раз обращался к теме трактовок того или иного исторического лица. Профессор подтверждал, что документальных данных о Сусанине ему встретить не довелось, но при этом неизменно подчёркивал, что народная молва, народная память была и остаётся ценнейшим источником раздумий и вдохновений.
И – последнее. Совсем недавно в связи с 400-летием так называемого Дома Романовых была предпринята попытка возобновления старой прежней редакции оперы Глинки, ещё не в переложении поэта Сергея Городецкого. Более того, было представление на площади у Петропавловского собора. Один мой знакомый, побывав на сём спектакле, заявил мне решительно: «Смотреть и слушать невозможно! Это СОВСЕМ ДРУГОЕ произведение. Недаром оно и названо было по-прежнему – “Жизнь за царя”! Вот что надобно современным монархистам и их прихлебателям!»
Время спихнуло в Лету это представление, выкрики хулителей Сусанина развеял ветер истории. А подвиг его вечен, как вечен и глубоко человечен этот крестьянин земли Костромской, Земли Русской.