Здравствуй, цирк, отныне и навеки!.

В один из осенних дней 1928 года Юрий Дуров был официально приглашён к Анне Юрьевне Дуровой в её аттракцион. Его непосредственными и единственным начальником и шефом стал его двоюродный брат – руководитель аттракциона Владимир Григорьевич Шевченко-Дуров. Впрочем, роль хозяйки ограничивалась лишь выплатой зарплаты ближайшим родственникам. Во всём остальном она положилась на молодёжь. За каждым ассистентом была закреплена группа животных, за которыми он должен был ухаживать, чистить клетки, задавать корм, заниматься погрузкой и разгрузкой, сопровождать в дороге, как правило, в товарных вагонах, а самое главное – участвовать в репетициях. И не только в репетициях.

Дедушка Дуров, кинематографическим языком выражаясь, Юру в кадр не допускал. Володя к братьям относился иначе – напротив он постоянно искал возможности как-то включить их в цирковое действие: они выводили и уводили четвероногих артистов, подавали реквизит, подыгрывали в сценках-репризах, а не отсиживались во время представлений за кулисами. Вообще, вся троица – Владимир, Юрий и Анатолий – имели довольно занятный вид: Володя выходил к зрителям в традиционном дуровском одеянии, а Юрий и Анатолий были одеты в матросские костюмы. И в этом был определённый сценический смысл, особенно когда на арену выводили морских львов. При работе с кенгуру Юрий переодевался в костюм американского ковбоя, хотя Австралия, конечно, далековата от Америки.

Вообще, братьям работалось легко и дружно. В этом большую роль играли и родственность, и дружелюбие, и то, что они все были почти ровесниками. Всё это помогало взглянуть на цирк новыми глазами. Юрии Владимирович рассказывал мне, что даже атмосфера цирка, которую он знал неплохо, стала для него роднее и дороже. Почувствовали братья и острое чувство ответственности – ведь именно они теперь стали прямыми продолжателями дуровских традиций. Владимир Леонидович, старейшина династии, корифей, в последние годы непосредственно с цирком связан был мало – он углубился в дела музейные, научные, литературные. Так что для зрителей Дуровыми стали теперь они – славная тройка!

Группа животных у них была смешанная; что тоже соответствовало дуровским традициям: слон, морские львы, обезьяны, пони, медведи, собаки, попугаи, лисицы, петухи, голуби, мыши. Всё милые и давно знакомые Юрию животные. А вот с кенгуру он встречался впервые. Надо было знакомиться и привыкать друг к другу…

Теоретиками дуровские внуки не были, но историю дрессуры, традиции дуровской школы они знали. На одном из первых совещаний Володя предложил такую программу:

– Будем работать с пёстрой по составу группой, часто менять программу, постараемся сделать её цельной и по продолжительности постараемся её довести до целого отделения, то есть примерно будем ориентироваться на час.

Такая установка братьев вполне устроила. Они ей придерживались и впредь. Это, скажем, у Филатова – только медведи, у Бугимовой – тигры и львы, у Александрова-Федотова питомцы поразнообразнее, но тоже только из породы кошачьих.

Часто вспоминали братья и завет замечательного зоолога Брема, в одинаковой степени популярный и почитаемый и у московских Дуровых, и у воронежских: «Чем больше человек любит животных, тем больше он становится человеком».

Ещё одна заповедь, которой братья свято следовали, – быть комическими укротителями, избегать сцен нарочито опасных, щекотящих нервы зрителей. Пусть в цирке радость будет беззаботной, но не бездумной.

Не раз обсуждался братьями и вопрос об артистизме на арене. Если в спорте натуга, нескрываемое напряжение ещё допустимы, хотя и нежелательны всё равно, то в цирке весь эффект пропадает, если артист не может скрыть трудностей, возникших при подготовке и проведении того или иного номера. В цирке так и говорят: «Искусство акробата не в том, чтобы научиться стоять на голове, а в том, чтобы всем своим видом показать зрителю, что ему это делать легко и приятно». И молодые Дуровы как к высшему благу стали стремиться к актёрской подаче каждого выхода на манеж с дрессированными животными. И тут, надо сказать со всей определённостью, и Юрию, и Владимиру, помогли их театральная выдержка, начальное театральное образование. Всё больший и больший интерес они стали проявлять к драматургии циркового номера и программы в целом: делали постоянные записи, сочиняли сценки, как правило, мимические, но сюжетные, довольно динамичные. К каждому номеру подходили с учётом возможностей каждого из животных. Так, например, родился номер «Кенгуру-боксёр», пользовавшийся у зрителей неизменным успехом. На ринг выходили кенгуру и Юрий Дуров. Боксировали они настолько профессионально, что зрители начинали забывать, что перед ними цирковой номер, и следили за ходом битвы, как будто находились в спортивном зале на соревнованиях по боксу.

А, по сути дела, в отработке этого трюка особенного мастерства дрессуры и не было. Так называемый исполинский кенгуру по самому строению своего тела, по жизненным навыкам словно предназначен природой к боксированию. Для этого животного характерна вертикальная поза, сильный корпус опирается на мощный хвост и на длинные задние ноги, короткие же передние ноги всегда готовы отбить направленный на них удар. Надевай на эти передние ноги боксёрские перчатки и приучай кенгуру к ним! А потом уже обучай животное видеть соперника и вести с ним бой.

Боксируя с кенгуру, Юрий Дуров играл роль не дрессировщика, а спортсмена, то есть, работа в большей степени была артистической, нежели цирковой. Бойцом он был темпераментным, страстным и заражал своим спортивным азартом весь зрительный зал цирка.

Далеко не всегда братья придумывали что-то не бывалое, оригинальное – порой они брали традиционный для Владимира Леонидовича номер и давали ему новую жизнь на арене. Так произошло с комической сценкой «Слон-парикмахер». У дедушки Дурова роль клиента играл карлик, а в сходном номере слон намыливал метлой и брил гигантской бритвой Юрия Дурова. Он садился в кресло с самым невозмутимым видом, а когда слон «перекармливал» его мылом, то делал вид, будто всё идёт нормально. Это создавало дополнительный комический эффект, и весь цирк покатывался со смеху.

Однако не следует думать, будто все микророли Юрия Дурова носили комический характер. Например, однажды братья создали сценку – пантомиму «Турксиб». Песок арены изображал песок пустыни. С арены за кулисы уходила лента железнодорожного полотна, где-то вдали вырисовывался силуэт паровоза с горящим фонарём как бы освещающим путь в завтрашний день. Владимир читал монолог о Турксибе, а Юрий изображал кочевника – киргиза, проводника верблюжьего каравана. Юрию предстояло сыграть и удивление, и восхищение новизной, и смутную тревогу, и передать какие-то зримые черты национального характера… Говорят, это у него получалось. Я, к сожалению, ранние программы Дуровых-внуков оценить не могу – видел их на арене уже зрелыми мастерами в послевоенные годы.

А тогда, в конце двадцатых – начале тридцатых годов братья Дуровы работали дружно и слаженно, переезжая из города в город, увлечённо экспериментировали и в области формы, и в характере содержания. Юрий Владимирович в беседах со мной называл эти годы «быстрыми». Цирковой конвейер гастролей тогда не утомлял, здоровье у всех было отменное, если случались травмы, то не значительные, без которых обойтись не может ни один дрессировщик.

Первым гастрольным городом братьев Дуровых стал Харьков. Успешно проходили их гастроли в Ростове-на-Дону, Витебске, Смоленске… О Смоленске надо сказать особо. В этом городе Юрий встретил и полюбил Зину Борознину. Так, в девятнадцать лет в 1929 году, он стал женатым человеком. Семейный очаг новой супружеской четы располагался на колёсах. Через пять лет после свадьбы у них родилась дочь Наташа, будущая актриса цирка, писательница и общественный деятель. О ней разговор у нас впереди.

А пока вернёмся к молодым Дуровым. Зина увлеклась дрессировкой, полюбила работу ассистента, привязалась к животным. Она знала и оберегала каждого зверька, помнила и хранила каждую мелочь из громоздкого реквизита и гардероба, переживала за всё и вся в цирковой жизни мужа. Остерегаться приходилось не только зверей, но и людей. Время было суровое, и жизнь циркового артиста не сводилась к парадам и манифестациям показного безграничного оптимизма, как в популярном фильме «Цирк».

Особенно стали досаждать артистам цирка местные бюрократы разных видов, мастей и рангов. В Сумах Владимир Дуров исполнял свою интерпретацию коронного номера Владимира Леонидовича Дурова «Сон охотника»: на выстрелы должны были слетаться голуби, которые сами добровольно забирались в охотничью сумку – ягдташ и садились на ствол стреляющего ружья, совершенно его не боясь.

По долгу ассистента этого номера Юрий выпускал голубей на встречу выстрелам из директорской ложи. Однако туда забралось, как в берлогу, во время представления, какое-то крупное местное начальство и помешало полёту птиц!

На арене возникла неловкая пауза. Потом раздался нетерпеливый голос Владимира:

– В чём дело?

– Мне мешают работать! – ответил Юрий и указал рукой на сидевшего с надменным видом в ложе местного туза. Осветитель не преминул послать на «сильного мира того» столь же сильный луч прожектора, весь циркувидел виновника срыва номера и тотчас же вознегодовал, потребовав удаления чина из ложи.

Чин, удаляясь, злобно прошипел Юрию Дурову:

– Погоди! Ты ответишь за это! Пулей вылетишь из города вместе со своим зверьём!

Назавтра действительно Юрий Дуров был вызван для объяснения своего поведения в «сферы», но и там, в «сферах», он держался по-дуровски невозмутимо:

– В наше время такой номер не пройдёт! Вы – не генерал Думбадзе, но я, хотя и младший, но всё же Дуров!

«Номер» действительно не прошёл, но для этого пришлось обратиться уже в республиканские «сферы» и потратить немало сил и нервов.

Между тем, тридцатые годы шли на перелом, обстановка становилась всё тревожнее и напряженнее. Грозовая атмосфера передавалась и в цирковой среде. Но неизменно братьям помогал тот моральный климат, который они создали в своём маленьком, но дружном коллективе, где превыше всего ценилось братство, доброжелательство, трудолюбие, увлечённость, взаимопонимание.

…Конечно, они могли бы и дальше так работать, но Юрия Владимировича привлекала возможность создать свой, собственный, аттракцион, увидеть на афише свою фамилию и имя крупным шрифтом. Естественное желание для артиста, для любого самостоятельного творческого человека! Длительная совместная работа с Владимиром Григорьевичем оказалась прекрасной школой и, как это не покажется странным, более практически ценной, нежели непосредственные уроки у дедушки Дурова. А впрочем, так бывает не только в цирке! Опытный юрист с благодарностью вспомнит своего первого непосредственного куратора, хотя и отдаст дань уважения и благодарности читавшему общий курс профессору университета. Так бывает и в медицине, и в сценическом искусстве…

К тому же братья уже могли свободно обходиться друг без друга. Программа Владимира Григорьевича вышла на столичный уровень. Содрессировщиков и ассистентов он мог найти и обучить в Москве, а Юрий Владимирович почувствовал себя вполне готовым для того, чтобы вести самостоятельную работу.

В январе 1935 года братья по-братски расстались.