Сцена двенадцатая

На сцене ПЬЕР. Он катит тачку, груженую камнем. Устал, измучен. Возле него ЖАНДАРМЫ.

ОФИЦЕР. Так, так… Давай, давай! А у него неплохо получается. (Пьер оступился и упал возле тачки). Э, а это уже зря! Такой молодец, а спотыкается.

ЖАНДАРМ. Может быть, он споёт всё-таки? Слушай, Дегейтер, какого чёрта ты упрямишься? Ты так много пел и говорил о хлебе. Вот он! (Показывает кусок). С поджаристой корочкой. Пой и бери его… Хочешь – ешь сам, а хочешь – пошли своей красотке.

ОФИЦЕР. Красотке? (Хохочет). Ты думаешь, она сидит на одном хлебе? Нашёл дурру! Чего ради ей поститься из-за этого каторжника…

Подкрутив усы, ОФИЦЕР начинает петь, подмигивая ПЬЕРУ

… Кто не видывал резвушки?

Есть ли девушка славней?

И красотки, и дурнушки

спасовали перед ней…

ЖАНДАРМЫ подхватывают припев.

Тра-ла-ла… У девчонки лишь юбчонка

за душою и была…

Хоть потом в её мансарде

был и жемчуг, и тафта,

заложила всё в ломбарде

для любовника-плута…

ПЬЕР (хватает из тачки камень). Заткнитесь, подлецы!..

ОФИЦЕР (хохочет). Чего ругаешься? Мы опять пришли не вовремя?

ПЬЕР (хрипло). В самый раз…

ОФИЦЕР (пнув Пьера ногой). Так чего же ты лаешься? Мы с тобой по-хорошему. Тебя назвали каторжником? Так разве ты не каторжник? И тут уж ничего не поделаешь. Каждому – своё. Тебе возить тачку, а нам… (Смеётся). Нам – пить вино! И так будет всегда, хоть ты тресни… И пошевеливайся, пока не получил затрещину. Давай, трогай!

ПЬЕР с трудом поднимается и, пошатываясь, катит свою гружёную камнем тачку. ЖАНДАРМЫ уходят вслед за ним.

Занавес