Картина третья

В углу кабинета Глинки стоит ёлка, украшенная одними лишь клетками с чирикающими певчими птицами. Яков бросает им зёрна с подноса, который держит Алексей.

АЛЕКСЕЙ (поглядел в окошко). Народ чего-то расшумелся. Куда-то войско гонят. (Понизив голос). Слыхаля, братец, будто господа желают делать бунт! Самого царя вязать решили.

ЯКОВ. Тише! В уме ли ты, Алёшка? Услышит барин, а его покой нам дорог.

АЛЕКСЕЙ. Такого… не скрыть, Яков Ульяныч.

ЯКОВ (ворчливо). Заладила сорока Якова. А ну-ка, марш отсюда. Наведайся к лошадям.

Алексей покорно уходит. Яков кормит птиц. Немного погодя входит Глинка, зябко кутаясь в тёплый халат.

ГЛИНКА. Расчирикались, пернатые певуньи. Спать не дают. С чего бы это растревожились? День серый, тусклый.

ЯКОВ. Каково изволили почивать, барин?

ГЛИНКА. Плохо, Яков. Боли донимают в пояснице.

ЯКОВ. Вчерась маленько загуляли? Вот оно и того… донимают. Прикажете одевать?

ГЛИНКА. Нет, худо мне. Пошли-ка Алексея к гомеопату. Мы с тобой займёмся дома.

ЯКОВ. Слушаю-с. (Берёт поднос). Вот записка. Ливрейный лакей принёс. Вернётся за ответом.

ГЛИНКА (читает). От княгини. Сменила гнев на милость. Зовёт музицировать. Скажи, я сплю, уехал, болен, что угодно… Не поеду! Поёт она жеманно, инфантильно, в модном духе.

ЯКОВ. Тэк-с. А к нам уж гости приходили.

ГЛИНКА (у зеркала). Кто так рано?

ЯКОВ. Кухля, гувернёр наш, и…

ГЛИНКА. Кюхельбекер – давно не наш гувернёр, и тебе не Кюхля, а Вильгельм Карлович. Понятно? Ты никогда не понимал, какой он человек.

ЯКОВ (небрежно). А что понимать? Гувернёр – почти слуга.

ГЛИНКА (приглаживает непокорный хохолок). Слуга? Ты, пожалуй, прав. Но не вполне. Народу он – слуга! Родину любит…

За окном раздался цокот копыт.

Как беспокойно нынче. Отчего?

ЯКОВ. Не знаю, Михаил Иванович. Войска куда-то гонят.

ГЛИНКА (после паузы). И что же – Кюхельбекер?

ЯКОВ. Сказал: «Зайду потом. Барчонка не буди». (Рассмеялся). Потешный, несуразный человек, наш Кухля. Просил пистолета. Мой, говорит, ненадёжен. Откуда, говорю? Оружия не держим… С ним был какой-то барин в армяке. Каховский, что ли?

ГЛИНКА (думая о своём). Каховский? Не понимаю. (Идёт к бюро, перебирает бумаги). Стихи… Стихи…

ЯКОВ. Кофий подавать?

ГЛИНКА (не слышит, негромко читает). «Альсальд задумался, забыл печаль души, и грусть и муки…». Нет, плохо! Не ладится с ритмом. (Бросает листок).

В передней дребезжит колокольчик. Яков идёт открывать. Появляются Соболевский, Лев Пушкин и Глебов.

СОБОЛЕВСКИЙ. Очнись, Глинка! Принимай гостей.

ГЛИНКА. Соболевский?! И Пушкин! И Миша Глебов. А Палицын где?

ГЛЕБОВ. В полку.

ГЛИНКА. Каким вас ветром занесло?

ЛЕВ ПУШКИН. Холодным! Мороз сегодня лютый. Вели подать чего-нибудь… согреться.

ГЛИНКА. Яков! Пуншу… Ля думал – Кюхельбекер. Мне нужен совет поэта. Кстати, Лёвушка, что с братом?

ЛЕВ ПУШКИН. Александр? Всё там же: в Михайловском, в ссылке, под надзором.

ГЛЕБОВ. Аты ожидаешь Кюхлю?

ГЛИНКА. Мелькнул сегодня чуть свет и исчез. Странный какой-то. Искал оружия. Обещал зайти.

СОБОЛЕВСКИЙ (у фортепиано). Удачно! Отыскался след. (Наигрывает, подпевает). «Душа-ль моя, душенька…».

ГЛИНКА. Что происходит? Объясните!

ГЛЕБОВ. Узнаешь после. Подождём Кюхлю. Можно?

ГЛИНКА (задумавшись). Прошу, прошу.

СОБОЛЕВСКИЙ (поглядел на птиц и с нежностью – к Глинке). Что, соловушка, невесел? Что головушку повесил?

ГЛИНКА. Так… хандра.

СОБОЛЕВСКИЙ. Всё думаешь о жизненном призвании? Не трудись! Всё решится волею небес.

ГЛИНКА. Нет, волею отца. Опять велит служить.

ЛЕВ ПУШКИН. Как? Ты ушёл со службы?..

ГЛИНКА (смеясь). Из-за запятой! Синтаксис подвёл.

ГЛЕБОВ. Когда хотят прогнать со службы, всегда найдётся… запятая!

СОБОЛЕВСКИЙ. А ведь былиной слух: не пожелал Глинка сочетаться узами брака с перезрелой дочерью начальника…

ЛЕВ ПУШКИН. Я знаю правду. Без памяти увлёкся Музой. Небось, о славе мечтает? Тогда и брак, и служба – нипочём, как у брата Александра.

ГЛИНКА (что-то записал, потом разорвал написанное). И в сочинительстве не вижу проку. Народ меня не слышит. Меценаты нос воротят. Требуют подражаний Европе.

ГЛЕБОВ (поднял брошенный листок). А ты, я вижу и послушался. Воспел некоего «Альсальда».

ГЛИНКА (прохаживаясь). Пустое… Романтическая дань средневековью, как и задуманная опера «Матильда Рёкби».

СОБОЛЕВСКИЙ. По Вальтеру Скотту? Мода! С лёгкой руки Жуковского.

ГЛЕБОВ. Что нам эти «Альсальды» и «Матильды»? Вспомни слова Бестужева в «Полярной звезде» о «безнародности и умилении чужим». Или призыв Кюхли в журнале «Мнемозина»: «Да создастся для славы России поэзия истинно-русская!»

ГЛИНКА. Ах, пылкий Глебушка! Ведь им закрыли «Мнемозину». А что касается меня… С моими ли характером и волей затевать… переворот в российской музыке?..

СОБОЛЕВСКИЙ (заглянул в ноты на пюпитре). А это – что? Обманщик! (Читает).

ЛЕВ ПУШКИН (подпевает). «Стоит, растёт высокий дуб в могучей красоте…». (Коснувшись причёски Мишеля). Он – только с виду покладистый да мягкий. А нутро-то непокорное, что хохолок на голове! Как ни старайся, не пригладишь. Им овладела русская стихия…

Входит Яков с подносом.

ЯКОВ. Требовали пуншу? Грейтесь, господа! (Ушёл).

СОБОЛЕВСКИЙ (наливая). За твоё здоровье, Мимоза!

ГЛЕБОВ (пригубил, нетерпеливо). Что же с Кюхлей? Времени – в обрез.

ГЛИНКА (отхлебнул). Полно загадывать загадки. Что вы затеваете? Скажите, наконец!

ГЛЕБОВ. Ты нетерпелив и любопытен, как женщина. Что ж, немного обождём. Сыграй нам!

ГЛИНКА. Вам?.. Сыграю.

Играет своё «Рондо». Но после нескольких аккордов умолкает. За окнами снова раздаются конский топот и барабанная дробь. Мишель резко захлопнул крышку инструмента.

Нет, не могу я так работать. От этого сумбура вся музыка летит из головы!

ЛЕВ ПУШКИН (насмешливо). Вам тишины недостаёт, покоя? Тепличное растение! Весь сжался и увял, как потревоженная веточка мимозы.

ГЛЕБОВ. Не о том ли Кюхля говорил: «Разве лиру Пушкина настроил шелест царскосельских лип? Ни мало! Гроза двенадцатого года. И Пушкин – это искра, выбитая из души народной нашествием врага». Вот отсюда – ода «Вольность» и злоба острая к тиранам.

ГЛИНКА (садится на тахту, поджав под себя ноги). Не всем же быть такими. У меня, друзья, другое. Пою, как скворушка, – с чужого голоса…

ГЛЕБОВ. Да поднимись, Мишель! Над нами новая гроза нависла. Послушай и воспрянь. Сегодня… (Осёкся, увидев предостерегающий жест Льва Пушкина).

ЛЕВ ПУШКИН. Поднимись и спой. Есть ли у тебя новый романс, Глинка?

СОБОЛЕВСКИЙ (смеясь). Теперь его волнует только арфа…

ЛЕВ ПУШКИН. Отстали, сударь. Фея звуков порядком утомила нашего Орфея-Глинку. Слишком много «вариаций».

СОБОЛЕВСКИЙ (хохочет). Так вот, кому он посвятил романс «Не искушай меня без нужды»!

ГЛИНКА (добродушно). Как вы беспечны! Не о вас ли Пушкин говорил: «Младых повес весёлая семья»? (Пошёл к инструменту).

ГЛЕБОВ (встаёт). «Младым повесам», кажется, пора на пло… (Подметил знак Льва Пушкина). Немного прогуляться. Да что таить! Сегодня все идут на Сенатскую площадь!

ГЛИНКА (рассеянно берёт аккорды). Большой парад? Ах, да! Наверно, присяга новому царю Николаю. Идите без меня, друзья. Я не охотник до подобных зрелищ. Займусь моей сонатой. (Играет).

ГЛЕБОВ (тихо Льву). Я всё ему скажу!

ЛЕВ ПУШКИН. Побережём его, как друзья берегут моего брата. Пусть поживёт в счастливом неведении. Излишние волнения вредны его таланту.

ГЛЕБОВ. Пожалуй, ты прав. Пойдёмте. Я ждать не в силах. Меня тревожит поведение Кюхли. Нам велено смотреть за ним и помогать. А где он?.. Прощай, наш гостеприимный хозяин!

ГЛИНКА (поднимается). Прощайте. Желаю приятно провести время. (Провожает гостей до дверей). Яков!

Появляется Яко в с виолончелью, сменив фартук на сюртук.

ЯКОВ. Прикажете подыграть?

ГЛИНКА. Оставь виолончель. Тут требуется альт. Пишу сонату для альта и фортепиано.

ЯКОВ (взял альт). Извольте. Где моя партия?

Усаживаются, играют. Вдруг снова задребезжал колокольчик. Яков неохотно идёт открывать. Глинка играет один. В передней шум.

ГЛИНКА (недовольно). Кто там такой?..

Вошёл Кюхельбекер.

Вильгельм Карлович! Добрая душа… (Обнимает). Лёгок на помине. Вас дожидался Глебов. Может быть, зайдёт ещё. Пообедайте со мной. Вы мне нужны. Поэт мне нужен.

КЮХЕЛЬБЕКЕР (озабоченно). Я больше не пишу стихов. И вашего обеда не дождусь. Спасибо. За мной сюда придут. Не бойтесь, под окошко. У вас на Загородном тише.

ГЛИНКА. Прошу садиться. Яков, кофе! Вы так взволнованы. У вас дуэль? И Глебов – секундант?

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Вроде. Только пострашнее. Вы ничего не слыхали? Впрочем, Глинка – не от мира сего.

ГЛИНКА. Да что у вас стряслось?

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Всего не скажу. Секрет – не только мой.

ГЛИНКА (с лукавством). Романтическая история! Тогда – молчу. Как жилось в чужих краях?

КЮХЕЛЬБЕКЕР (поглядывая в окошко). Сперва недурно. Секретарствовал у вельможи. Читал лекции о русской словесности. Видно, перехватил через край, призывая к народности. Наш посол признал их, лекции мои, вольнодумными. Взял – и выслал меня из Парижа. (Громко рассмеялся). У русского царя предлинная рука!

ГЛИНКА. Не пойму, отчего наш патриотизм считают вольнодумством?..

Яков приносит кофе.

ЯКОВ. Выпейте чашечку, Вильгельм Карлович. (Ушёл).

КЮХЕЛЬБЕКЕР (прислушивается). Вы сильно переменились, Мишель. Повзрослели, что ли?

ГЛИНКА. Всё думаю о ваших давних стихах: «Что несёт нам день грядущий, отцвели мои цветы…».

КЮХЕЛЬБЕКЕР (отмахнулся). Грех молодости, байронизм. Вас не радует композиторство?

ГЛИНКА (с чашкой кофе). У нас не водится такой профессии. В России этот труд сопряжён с досадой, с унижением. Мы дилетантствуем, подвизаемся в салонах.

КЮХЕЛЬБЕКЕР (не отводя глаз от окна). Когда же мы дождёмся собственных Россини, Моцартов и Берлиозов?

ГЛИНКА. Своих? Не скоро. Недавно я играл в салоне законодателя российских вкусов Нессельроде.

КЮХЕЛЬБЕКЕР. И что же довелось услышать?

ГЛИНКА. А вот и то – «От вашей музыки, Глинка, пахнет дёгтем».

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Пустое говорят! И – скверное! Отголоски народной души, со щедростью рассыпанные в песнях, способны возбудить великое в искусстве!

ГЛИНКА (оживлённо). Бы так чудесно говорите! И моим смутным мыслям это близко.

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Это – не мои мысли, – Ломоносова, насчёт природных способностей русских. Хочу добавить. Кто любит свою Отчизну, тот не сидит, сложивши руки. А борется, чем может. Кто – песней, кто – стихом, а кто – и…

Раздался частый стук в окошко.

ГЛИНКА (вскочил). Что такое? Почему так резко?

КЮХЕЛЬБЕКЕР (подбежал к окну). За мной пришли. Меня зовут. (Открыл форточку). Минуту обожди! (КГлинке). Прощайте…

ГЛИНКА (обнимает). Спасибо вам за всё! Ваши советы и упрёки всегда дают толчки для размышлений. Жаль, вы сейчас не пишете стихов…

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Я скверный стихотворец. Пора в этом сознаться. И поэтому избрал иное оружие. Но и воякой оказался неумелым, дон Кихотом. Своё я отслужил. Пора в путь… Хочу попросить… Не знаю, как сказать…

ГЛИНКА. Прошу, скажите! Может быть, деньги?..

КЮХЕЛЬБЕКЕР (торопливо). Не в них нужда, в другом. Скажите Якову – пусть даст тулуп овчинный и валенки. Зима!

ГЛИНКА. Велю, конечно… Яков! Тулуп и валенки. Но кто вас ждёт? Что с вами приключилось?

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Всё прояснится потом.

Яков приносит тёплые вещи. Вместе с Мишелем заботливо облачают Кюхлю и провожают его. Глинка возвращается к инструменту. Снова звучит соната. Снова дребезжит колокольчик. Яков в сердцах идёт в переднюю, с кем-то препирается у двери.

ЯКОВ.Уйди! Не время…

АЛЕКСЕЙ (в дверях). Беда, барин. Беда!..

ЯКОВ. Уйди, чурбан. Молчи!

АЛЕКСЕЙ (ворвался в кабинет). Барин, беда!

ГЛИНКА (не прерывая игры). Чего тебе, Алёша? Оставь лекарство, отдохни.

АЛЕКСЕЙ (не вытерпел). Беда! Стреляют на Сенатской…

Музыка оборвалась.

ГЛИНКА (встал, снова уселся). Как?! Так вот что было! Ляне понял…

АЛЕКСЕЙ. Да вы не слышите меня?!

ГЛИНКА. Нет, говори. Я слушаю.

АЛЕКСЕЙ. Восстало войско! На царя пошло! Бунтует… (Перевёл дух). А Кухля, наш гувернёр, в царёва брата стрелял…

ГЛИНКА (вскочил). Кто?.. Кто тебе сказал?

АЛЕКСЕЙ (словоохотливо). Иду я, значит, к гимипату…

ГЛИНКА. Да говори всё сразу!

АЛЕКСЕЙ (скороговоркой). И повстречал нарышкинского рогового музыканта «Ре», приятеля. Он сам видал с лесов Исаакия, как стрелял наш гувернёр.

ЯКОВ. Про Кухлю, братец, врёшь. Он был у нас намедни.

АЛЕКСЕЙ. Вру?.. Нарышкинские люди знают Кухлю. Он был у них секлетарём. (Сознался). Даян сам забрался на леса собора…

ЯКОВ. Для чего?

АЛЕКСЕЙ. Кидал поленья в супостатов! А Кюхля сразу убёг, как промах дал или осечка вышла. Должно быть, к нам пошёл. А только губернатора убивал другой. Какой-то барин в армяке.

ГЛИНКА (все понял). Милорадовича – Каховский! Месть за Пушкина.

АЛЕКСЕЙ (тихо). Бунтовщиков повсюду ищут.

ГЛИНКА (сердито). «Ищут»! Что ж ты раньше не сказал?

АЛЕКСЕЙ. Я говорил про беду, а вы играли.

ГЛИНКА (машинально). «Играли!» (Спохватился). Бумаги… (Подбегает к бюро, выгружает из ящиков письма). Подведу друзей, знакомых. (Торопливо просматривает, что-то рвёт, комкает). Чего стойте? Огня! Огня побольше.

Слуги раздувают огонь в камине.

ЯКОВ. Горит! Давайте, барин. (Бросает в огонь бумаги).

Гремит артиллерийский залп. Дрожат стёкла. Мечутся в клетках птицы. Слуги застыли у камина.

ГЛИНКА (опустился на диван). Стреляют пушки. Что делать? Как помочь? Их же всех побьют! Ведь там – Бестужев, Саша Одоевский, Палицын, Глебов… Пушкин с Соболевским туда пошли. Рылеев – должно быть, впереди. Как это у него? «Кто русский по сердцу, тот гордо и смело, и радостно гибнет за правое дело…». Пропал мой Кюхельбекер. Пропали все… Что делать?!

ЯКОВ (рассудительно). Уехгстъ надо, барин, в Новоспасское. В деревне – тишина, спокойствие.

ГЛИНКА. Нет, нельзя бежать. Стыдно!

АЛЕКСЕЙ. Новый царь всю гвардию разбил. Крови – страсть! Нечего тут делать. (Подошёл к окну).

Под окном топот. Потом выстрел, вопль.

Как он его свалил, злодей!

ГЛИНКА. Кого?.. Кто?

АЛЕКСЕЙ. Жандарм – какого-то офицера.

ГЛИНКА. Бежать!

ЯКОВ (радостно). В деревню, барин? Давно бы так…

ГЛИНКА. Нет, на площадь! Одеваться.

ЯКОВ (горестно). Куда – вы? На верную погибель?!

ГЛИНКА (рассердился). Чего стойте? Одеваться, скорей!

Занавес