Сцена шестнадцатая

Аванзал кафе в Париже. Стойка с напитками. Над нею плакат: «У НАС ПОЮТ ЛУЧШИЕ ШАНСОНЬЕ». Звучит мелодия самой, пожалуй, популярной песни той поры «Салют, Семнадцатый полк!»

КАБАРЕТЬЕ (встречает посетителей у входа). Проходите, господа! Вы не из России?.. Да? Очень приятно. Сегодня у нас поёт сам Гастон Монтегю с. Сам Монтегю с!

Гости проходят в зал. Входят МАРТЕН, смущённые ПЬЕР и ЛУИЗА.

МАРТЕН. Усаживайтесь. Сейчас вы перекусите, немного передохнёте, и мы всё обсудим. Всё будет хорошо, друзья!

ПЬЕР. Это большое счастье, что мы встретили тебя в Париже, Николя! Не так-то просто найти в таком большом городе человека, которого ты знаешь, которому веришь.

КАБАРЕТЬЕ (двинулся навстречу новым гостям). Прошу… (Обхватившему его Мартену). В чём дело? (Взглянул на Луизу, сидящую у входа на узле). А вам что угодно?

МАРТЕН. Не узнал, друг?

КАБАРЕТЬЕ (всматриваясь в лицо Мартена). Честное слово, сам Николя Мартен! (Обнимает). Вот так встреча!.. Всё тот же, хотя и постарел.

МАРТЕН. Можно подумать, что ты помолодел? (Пьеру). Это мой сосед по последней баррикаде… У меня к тебе просьба, кабаретье, мои друзья попали в беду. Надо помочь им.

КАБАРЕТЬЕ. Всё, что в моих силах… Но для начала, я думаю, ты и твои друзья пройдёте к столику и отведаете доброго вина.

МАРТЕН. И поесть что-нибудь. Мои друзья – с дороги…

Раздаются аплодисменты. Через аванзал проходит человек в красной блузе.

КАБАРЕТЬЕ. Это – Монтегюс! Послушайте, как он будет петь. Получите большое удовольствие. Его очень любят парижане. Его часто приходят послушать и русские эмигранты. Пойду распоряжусь на кухне. У меня, знаете ли, совсем помощников нет: два повара и гарсон. Служанку хорошую всё ищу, да не попадается подходящая кандидатура: то бездельница, то мнит себя королевой… Скоро вернусь. Ждите.

ПЬЕР (Луизе). А что если рекомендовать ему нашу Жаннетту? Совсем пропадает девчонка!

ЛУИЗА. И верно! Напишем письмо для неё моей маме, а она ей тихонько передаст. Но сперва нужно получить согласие этого кабаретье.

МАРТЕН. Вот и появилась у нас с тобой, Пьер, пауза для очень важной новости. Приготовься! Смотри, что у меня в руках!.. (Достаёт из кармана какую-то бумагу). Это – тебе. Это последнее послание твоего покойного братца Адольфа. Я слышал, что он в оккупации спутался с немцами и погряз в каких-то финансовых махинациях, что очень на него похоже. В итоге он покончил с собой. Я думаю, что о таком негодяе нам с тобой скорбеть не пристало! На, читай, Пьер!.. В этом письме, как ни странно, – твоя судьба.

ПЬЕР (берёт в руки бумагувглядывается в строчки). Не могу… Не вижу. Глаза что-то слезятся…

ЛУИЗА. Тогда вы прочитайте, дядюшка Мартен!

МАРТЕН (читает нарочито холодным, бесстрастным голосом). «Дорогой брат находясь в безумном беспокойстве не зная о том что будет дальше я передаю твоему шурину Дюбару это письмо признание которое я сделал бы сам если бы приехал в Париж по твоему призыву. Вот я никогда не делал музыки и тем более Интернационала, если я подписал один лист, то он был подготовлен Делори который пришёл ко мне в мастерскую в которой ты знаешь я работал для города а Делори был мэром я не мог ему отказать из страха быть уволенным а так как ты говорил что подписал музыку Дегейтер я думал что это не сможет принести тебе вреда. Я не думал сделать тебе вреда подписывая эту бумагу и к тому же он мне ничего не сказал для чего это нужно Если я тебе пишу, то потому что не знаю что может случиться не сердись на меня за это если бы я мог тебе тебе это передать лично то был бы счастлив Адольф Дегейтер. Лилль 27 апреля 1915»[65].

(Помолчав). Удивительно и по содержанию, и по форме. Какая вопиющая безграмотность! И это – рука советника мэра одного из крупнейших городов Франции! Полнейшее ничтожество во всём! Как вы теперь знаете, Пьер и Луиза, это письмо не только покаянное, но и прощальное. Адольф явно был готов оставить белый свет, что он и сделал. Но и после смерти Адольфа подлая история с его лжеавторством продолжилась – Делори имел дерзость на его могиле воздвигнуть обелиск с золотой линейкой «Интернационала».

ПЬЕР. Вот проклятие! И меня после моей смерти будет преследовать этот Делори!

МАРТЕН. Нет! Их карты биты! Это покаянное письмо ты предъявишь в суд высшей инстанции, и крыть им там будет нечем! И наша песня обретёт свободу. Я в этом уверен… А вот и вернулся наш кабаретье!

МАРТЕН. Я хочу представить тебе моих друзей. Они из Лилля. Луиза и Пьер Дегейтеры. Он – лучший шансонье Севера! Я рассчитываю, что он может подработать у тебя в кафе.

КАБАРЕТЬЕ. Вот как? Превосходно! Мсье Пьер будет петь у меня. О гонораре сговоримся. Если он запросит за выход меньше миллиона, то я заранее согласен! (Смеётся).

МАРТЕН. У Пьера есть песни, которых ещё не знает Париж. На стихи Эжена Потье.

КАБАРЕТЬЕ. О, это прекрасно! Монмартр чтит память великого поэта Коммуны. (Кричит). Гарсон! Вина, закуски для моих гостей…

Появляется с аккордеоном МОНТЕГЮ С. Вспыхивают аплодисменты.

МОНТЕГЮ С. Добрый вечер, друзья! Я рад снова с вами встретиться и петь для вас. Что вы хотите послушать?

ГОЛОСА. «Салют, Семнадцатый полк!..» Пойте всё, что хотите, Гастон!..

МАРТЕН (Пьеру). Самая популярная песня Монтегюса. Она в том же духе, что и у Потье «Бастуйте, армии сыны!»

МОНТЕГЮ С (растянул меха аккордеона). У меня есть нечто новое для вас. Я спою вам превосходную песню, написанную на слова Эжена Потье каким-то рабочим певцом, кажется, из Лилля. Я не знаю имени этого человека, но уверен, что его песню завтра будет петь вся рабочая Франция… А может, и вся Земля.

ЛУИЗА. Пьер, ты слышишь?!

ПЬЕР. Да, да, слышу… Это – не моя песня. Это – моё счастье!

МАРТЕН (встаёт). Пойдём, Пьер! Смелее!

ПЬЕР. Куда?..

МАРТЕН. На подмостки. Ты сам споёшь свою песню! Нельзя упускать такой случай.

ПЬЕР. Ты с ума сошёл! Нет, нет! Не могу. Да мне и не спеть: погиб мой голос!

МАРТЕН. Кому же петь, как не тебе?

ПЬЕР. Постой… Ты всего не знаешь… Дегейтер-певец кончился… Его больше нет.

МОНТЕГЮС. В чем дело, друзья? Я сказал что-нибудь не то?

МАРТЕН. Друзья! Я хочу представить вам шансонье из Лилля Пьера Дегейтера.

Аплодисменты.

МОНТЕГЮС (протягивает аккордеон Пьеру). О! Тогда есть смысл послушать «Интернационал» в исполнении его автора!

ПЬЕР. Нет, нет, пойте вы…

МОНТЕГЮС. В чём дело, коллега?

ПЬЕР молчит.

ЛУИЗА. Я прошу простить нас. Голос Пьера Дегейтера остался в каменоломни, а руки его два года держали кирку и отвыкли от клавишей. (Относит аккордеон Монтегюсу). Пойте вы!

МОНТЕГЮС (после паузы). Хорошо! В таком случае я буду петь вашу песню, Пьер Дегейтер.

Звучит вступление к «Интернационалу». Монтегюс начинает петь. В данном случае по-французски. Свет на сцене постепенно угасает, утихает мелодия. Высвечивается сидящий в кресле на просцениуме старый ПЬЕР. Он долго молчит.

ДЕГЕЙТЕР. Я прошу простить мне невольную паузу в моём рассказе. Вы сами понимаете, как я взволнован!.. Воспоминания вообще труд тяжёлый, если они – не о забавных и весёлых событиях в жизни. А если они охватывают почти всю жизнь на её исходе?.. Впрочем, не надо вам объяснять. Вы сами всё понимаете… Может быть, вы что-то хотите спросить? Пожалуйста! Прошу без церемоний: ведь мы тут все рабочие, люди труда, тяжёлых судеб, ну, может, за исключением самых юных из вас, которых я тоже вижу в этом зале…

ЮНАЯ РАБОТНИЦА (скорее всего комсомолка, из первого ряда). Товарищ Дегейтер! Нам лектор говорил о том, что вас измучили суды, которые никак не хотели признать вас автором музыки нашего гимна…

ДЕГЕЙТЕР. Спешу вас, девушка, успокоить. Суд высшей инстанции постановил стереть ложную подпись на памятнике мнимому автору. Этой подписи уже нет, а я объявлен полноправным автором музыки.

ПОЖИЛОЙ РАБОЧИЙ (привстав с места). Я слышал и читал, товарищ Дегейтер, что вам восемьдесят лет. А как сложилась ваша личная жизнь? Вы одиноки? У вас есть дети?.. Внуки?..

ДЕГЕЙТЕР (опустив голову и помолчал). Был сын Жюль. Подавал надежды как музыкант. Погиб на войне от немецкой пули. А жена моя Мари-Луиза Дюбар покоится за оградой собора в пригороде Парижа Сен-Дени. Близ усыпальницы французских королей. Там припасено местечко и для меня[66]. Мы, французы, вне зависимости от социального положения и политических взглядов, одержимы мечтой о спокойной старости, желательно – на природе, и местом для вечного покоя, которое нам по тем или иным причинам может приглянуться…

РАБОЧИЙ СРЕДНИХ ЛЕТ (с удивлением). А вас не смущает такое соседство – со всякими там королями?..

ДЕГЕЙТЕР (с нотками озорства). Пусть потеснятся короли перед французским рабочим и народным певцом!

В ответ гремят аплодисменты, переходящие в овацию. Идёт занавес. На сцене оркестр и хор. Звучат первые ноты «Интернационала». Дегейтер встаёт. Встаёт и весь театральный зал.

Занавес

1928–1978