Окольные дороги на манеж

Почему окольные, вы узнаете и согласитесь с этим определением. И всё-таки – на манеж Как от него не уходил Юра, а манеж от себя не отпускал надолго. Впрочем, всё по порядку.

… А между тем Юра всё больше и больше влюблялся в театр. Чего он только не предпринимал в те годы, чтобы проникнуть на любой спектакль, киносеанс или концерт! Ради билетов он даже подружился с подростком Гришей – билетёром кинотеатра «Молот» и сада при Доме Красной Армии. Этот военный клуб был открыт в здании бывшего Института благородных девиц. Это теперь там сплошной асфальт, цветники, а в ту пору по склонам горы Ивана Воина, где нынче военная гостиница, росла высокая, густая и довольно сочная трава. А «уголковским» обезьянам требовалось молоко. Бабушка приобрела корову которую Юра должен был пасти. Он добросовестно выполнял роль пастуха весьма недолго. Непоседливый нрав сказывался постоянно во всём! Кормилица обезьян оставалась привязанной к колышку а пастух отправлялся на пруд: купаться, кататься на лодке и учиться плавать. С плаванием дела шли неважно. Однажды эти уроки чуть было ни привели к трагическому исходу: Юра захлебнулся и стремительно пошёл ко дну. Окрестные ребята с трудом вытащили его на берег и откачали, а потом с удовольствием приняли его в свою компанию. В сущности говоря, внук выдающегося циркового артиста ничем внешне не отличался от московских мальчишек этого в ту пору ещё совсем тихого и провинциального уголка столицы.

Дуровская бурёнка была с норовом. Как-то под вечер она сама отвязалась и направилась в Уголок зверей, не дождавшись своего нерадивого пастуха. Бабушка пришла в ужас! Не утонул ли внучёк? Не случилось ли с ним что-нибудь опять?..

А внук тем временем, позабыв обо всём на свете, упивался у летней эстрады космическими рассказами Полевого-Мансфельда «Барышня в кафе», «Старуха на курорте» и другими. Его стали очень привлекать комедийные жанры, особенно бытовые зарисовки. Восхищал и артистический талант Полевого, мгновенно перевоплощавшегося то в барышню, то в старуху, то в хулигана… Вот на кого он хотел быть похожим – на автора-исполнителя, чтобы покорять своим талантом эстрадного зрителя!

В домашнем кругу говорили, что Юра неплохо читает – у него отличная дикция, звучный голос, приятный тембр. И он возмечтал стать театральным артистом! Удивляться тут нечему – повлияла среда. Да ещё какая!.. Его тётушка Анна Владимировна Дурова вышла замуж за великолепного артиста Малого театра Прова Михайловича Садовского и стала Дуровой-Садовской. Новая семья стала жить в доме на Божедомке, который буквально как в сказке превратился на глазах у домочадцев в театральный клуб. К супругам Садовским и к дедушке Дурову, общительному, весёлому человеку, превосходному собеседнику, стали часто на огонёк заглядывать гости, одни имена которых вызывали у юного театрала восторг. Достаточно назвать таких известных мастеров сценв, как А. И. Южина-Суматова, А.А. Яблочкину, В. Н. Пашену. Приходили и молодые артисты: Николай Рыжов, Виктор Ольховский. Наталья Сац и Сергей Розанов представляли детский театр.

На семейных вечерах звучала гитара артиста Сашина-Никольского, виднейшие артисты читали стихи, монологи, устраивались импровизированные концерты. Владимир Леонидович веселил гостей игрой на одной струне, натянутой на бычий надутый пузырь. Гости и хозяева любили просто посмеяться, подурачиться. Они выглядели порою беззаботными, как дети, и Юру поражала их раскованность, их талантливость, сквозившая буквально во всём!

Юрий Владимирович не раз жаловался мне, что не запомнил тех искромётных шуток, экспромтов, сценок… В свою очередь, участники дуровских вечеров вряд ли запомнили парнишку, почти подростка, который уважительно подавал им пальто в передней старого дома на Божедомке.

И вот, напитавшись театральных впечатлений, Юра предпринял обход театральных студий, которые плодились в тогдашней Москве, как грибы. Состоялась и новая встреча с музой кино, причём, при довольно забавных обстоятельствах.

В один из тёплыхлетних вечеров 1925 года Юра отправился к бабушке на дачу в Кунцево. Я знаю этот московский пригород, в наши дни полностью слившийся с Москвой, но в ту пору это было тихое и по-своему уютное дачное место. Однако юному Дурову любоваться красотами времени не хватало – ему поручили поливать огород и дали в помощники ослика, который прибыл на дачу из Уголка зверей по жаре и решительно не хотел работать, подтверждая своё ослиное упрямство. Охотнее выполнял Юра разного рода поручения бабушки, связанные с поездками в Москву. И на сей раз он сел в пригородный поезд, вооружённый бидоном для подсолнечного масла…

…Написал я эти слова и подумал: «Читатель уже привыкший к проказам Юры, наверняка догадается, что масло он не привезёт!». И этот читатель будет прав. Так и вышло на самом деле.

Прибыл поезд на Александровский (ныне Белорусский) вокзал, а на площади народу – тьма! Оказывается, толпа ожидает поезда со знаменитыми американскими кинозвёздами той поры Мэри Пикфорд и Дугласом Фербенксом. Юра знал этих артистов. Обаятельную Мэри он видел в фильме «С чёрного хода», а ловкий прыгун поразил его воображение в кинолентах «Робин Гуд», «Знак зеро» и «Багдадский вор».

Бабушкино поручение мгновенно вылетело из головы, бидон упал и куда-то укатился, когда поклонник знаменитостей пробирался в толпе поближе к перрону. Толпа была такой густой, что протиснуться сквозь неё не хватало силёнок. И вдруг она расступилась… перед автомобилем кинохроники, на котором важно восседал кинооператор В.Н. Головня. Он узнал парнишку, которого снимал ещё в детских ролях, и любезно предложил место в автомобиле.

Прибытия гостей ожидали с парадного подъезда. Но, как потом выяснилось, Мэри испугалась толпы. Тогда изобретательный Дуглас вместе с женой совершил головокружительный прыжок через забор и скрылся в гостинице от докучливых почитателей. Но толпа не успокоилась, развернулась и устремилась по Тверской улице к отелю «Савой». Киномашина толпу опередила. Юра схватил чемоданчик с киноплёнкой и на правах ассистента оператора ворвался в номер!..

Мэри милостиво встретила начинающего «коллегу» и даже погладила его по курчавой голове. А толпа между тем запрудила Пушечную улицу и скандировала под окнами «Савоя»:

– Мэ-ри!.. Дуг-лас!..

Мэри любезно показывалась зрителям у одного окна, а Дуглас – у другого. Так они раскланивались много раз. Однако публика жаждала видеть супругов вместе. И тогда Дуглас проделал очередной головокружительный трюк: взяв Мэри на руки, он выбрался с нею наружу и по карнизу верхнего этажа прошёл от одного открытого окна до другого…

Публика ахнула от удивления! Потом завыла от восторга, разразилась овациями и, удовлетворённая острым зрелищем, стала растекаться по домам.

А в гостиничном номере стрекотала кинокамера. Юра при сём присутствовал и узнал план экскурсии Дугласа и Мэри по Москве. Затем всё закружилось, завертелось! Он последовал за гостями в Третьяковскую галерею, потом в Петровский парк, где снимался короткометражный фильм под названием «Поцелуй Мэри», в котором удалось сняться и Юре, правда, где-то там, на третьем плане, в качестве статиста.

Стоила ему эта очередная встреча с миром кино недёшево! Был строгий выговор от бабушки за возвращение на дачу без масла, бидона и денег. Всё порастерял восторженный парень! Зато приобрёл непреодолимое желание во что бы то ни стало получить профессию актёра!

А тут из гастрольной поездки вернулся дед. Ни о каком кино он и слышать не хотел и увёз внука вместе с цирком. Но осенью Юра всё-таки поступил в ГТК – Государственный техникум кинематографии, как именовался с 1925 года будущий ВГИК. На первых порах он помещался в старинной башне Никольских ворот теперь не существующей стены Китай-города. Позднее это единственное в своём роде учебное заведение переехало в роскошное здание старого ресторана «Яр», воспетого в цыганских романсах. Помните, «Соколовский хор у “Яра” был когда-то знаменит. Соколовского гитара до сих пор в ушах звенит…». Нынче это здание перестроено в гостиницу «Советская».

Мне ГИК той поры дорог и близок тоже. Там я ведал делами сценарными и помогал режиссёрам формировать учебный репертуар[130]. Вместе с Чеславом Сабинским и Абрамом Роомом мы организовали небольшую кооперативную студию, где ставили комедийные короткометражки вроде забавной ленты «Гонка за самогонкой».

Я работал со студентами, встречал их на пороге новой неведомой жизни в начале учебного года и до сих пор удивляюсь, как мы тогда не встретились с Юрием Владимировичем! А ведь вполне могли познакомиться и подружиться уже тогда, в середине двадцатых годов! Живо представляю себе, как он с трепетом входит в храм музы кино и попадает… в цирк! В гимнастическом зале будущие артисты кино качаются на трапециях, бегают по канату, кувыркаются на ковре, пытаются овладеть тайнами кульбита и сальто.

Да, в то время и театр, и кино преклонялись перед цирком, черпали в его раскованности, раскрепощённости вдохновение. Цирковой трюк был едва ли не главным средством воздействия на зрителей во многих фильмах и спектаклях. Вспомните хотя бы «Приключения мистера Веста в стране большевиков» Льва Кулешова, «Красных дьяволят» Ивана Перестиани. Иногда это оправдывалось сюжетом, характерами, обстоятельствами, памфлетностью образов, но порою подобное увлечение принимало формы несуразности, особенно при экранизации классики и постановки реалистической драмы на сцене. Наиболее забавным и характерным будет наверняка пример с постановкой гоголевской «Женитьбы» неким театром «Колумба» в сатирическом романе Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев».

Кинодокументалисты и новаторы игрового кино в своих поисках шли дальше, и их опыты были плодотворнее. У молодых Сергея Эйзенштейна, Дзиги Вертова, Григория Козинцева и Леонида Трауберга рождался так называемый «монтаж аттракционов». От актёров и натурщиков требовалась пластика особого рода, которая была, прямо скажем, родом из цирка.

А Юре Дурову было немного странно учиться в театре и кино тому, что он уже знал в цирке: боксу у артиста Самойлова, гимнастическим этюдам – у Владимира Плясецкого и Ады Войцех, которая весьма неплохо ходила по проволоке…[131]

Была, конечно, и теория, существовали и лекционные занятия, но студенты больше любили живое товарищеское общение с такими мастерами, как Яков Протазанов и Владимир Гардин. Охотно встречались с кинематографическим «молодняком», как тогда говорили, сами молодые Сергей Эйзенштейн и Всеволод Пудовкин.

ГТК ставил и свои фильмы, таким образом организуя производственную практику. Первым подобным опытом стала кинолента «Банда батьки Кныша». Роль главаря банды играл Николай Салтыков, прежний партнёр Юры Дурова по его, ещё детским ролям, а Юра исполнял роль одного из членов страшной шайки, что ему очень нравилось: шутка ли – скакать во весь опор на неосёдланной лошади! И опять, роль чисто каскадёрская, номер почти цирковой! Впрочем, попробовать себя в качестве наездника Юре дали бы товарищи-циркачи, но, видно, такова инерция: в гостях всё кажется лучшим, чем дома…

И тут опять резкий поворот в судьбе – неудержимо потянуло домой, в Уголок зверей, к дедушке. А у дедушке гастроли, на сей раз в Ленинграде. И тут внук ему уже помогает вести всю закулисную часть программы. Что это такое? Хозяйство большого аттракциона громоздкое, сложное и ответственное. Чужому человеку, человеку со стороны не доверишь! Медведям нужны тумбы, пони – попонки, собачкам – бантики, слону – сахарок в нужных количествах, морскому льву – рыбёшку… Всё должно быть подготовлено точно и в срок, подано умело и своевременно.

Тогда в Ленинграде Юра получил и первую производственную травму: как-то медведь, которого он выводил из клетки, цапнул его за руку и почти оторвал большой палец. Пришлось обращаться к врачу. Потом ассистенту досталось от полосатой гиены. Дед учил внука – во всех таких случаях виновато не животное, а человек.

Закончились гастроли, вернулись дед с внуком в Уголок зверей, домой. Приходит как-то к Юре в гости приятель, дальний родственник, тоже безмерно увлечённый театром, и торжественно сообщает, что у Юрия Завадского только что организовалась театральная студия:

– Пошли поступать?!

– Пошли!

Юра надевает русскую вышитую рубашку – ему очень нравилось быть на Есенина похожим. Сперва так и хотел – Есенина читать, но потом решил готовить отрывок из пушкинской трагедии «Борис Годунов» – удивлять экзаменаторов, так удивлять! Репетировал сцену у фонтана с сестрой приятеля, консультировался с артистом МХАТа Коноваловым, отрабатывал с ним речь Самозванца.

И вот настал день испытаний. Стойт Юра перед Завадским, Телешёвой и Абдуловым. Начинает, произносит первую строку…

– Постойте! Прочтите-ка лучше то, что вы читали в клубе хлебников!

Юра в недоумении замер. Откуда корифеи современной сцены знают о его более чем скромных опытах на актёрском поприще? Речь шла о юмористических рассказах Полевого-Мансф ель да. Юра со слуха выучил их наизусть и решил попытать счастья – отправился к автору-исполнителю на квартиру. Маститый актёр эстрады принял юного чтеца приветливо, внимательно выслушал его и вынес следующий приговор:

– Я никому на свете не позволю пользоваться моим репертуаром, но, принимая во внимание то, что вы хорошо копируете меня и выступать с этим собираетесь на рабочих клубных площадках, я не возражаю. Вот вам, молодой человек, моя записка…

Юра взял в руки бумагу и прочитал, глазам своим не веря: «РАЗРЕШАЕТСЯ ИСПОЛЬЗОВАТЬ МОЙ РЕПЕРТУАР». Подпись. Дата…

Вероятно, кто-то из экзаменаторов у Юрия Завадского слышал одно из Юриных выступлений. Разгадка довольно проста: в ту пору драматические артисты часто выступали как чтецы на эстраде.

Юра поразмыслил и решил прочесть «Барышню в кафе».

– Интересно, – скупо сказал Юрий Александрович. Больше абитуриента не мучили и отпустили с миром, а вскоре он прочитал на доске объявлений свою фамилию в ряду принятых в студию драматического искусства!

Деда в Москве не было, и Юра начал ходить на Сретенку в театральную школу. Студийцам преподавали технику речи, грим, обыгрывание воображаемых предметов. Последнее ему особенно удавалось: воображения и фантазии хоть отбавляй! Вскоре студийцы приступили к постановке учебного спектакля «С любовью не шутят». Юре больше всего запомнился не сам спектакль, а товарищи-студийцы, среди которых было немало по-настоящему одарённых драматических артистов. Достаточно назвать имена будущего главного режиссёра театра имени А. С. Пушкина И. М. Туманова и Ростислава Плятта. Всё необходимое для спектакля студийцы делали своими руками: бутафорию, реквизит, декорации. И всё это очень пригодилось будущему мастеру циркового искусства в дальнейшем!

Дедушка по-прежнему не придавал никакого значения опытам работы внука в кино и театре. Собираясь на очередные гастроли, он в очередной раз объявил о своём решении:

– Если ты не хочешь быть настоящим артистом цирка, то я из тебя сделаю рабочего человека!

Сказано – сделано. И Юра был определён в школу фабрично-заводского ученичества при типографии Борщевского на Садово-Триумфальной улице. Сперва шло ознакомление в общих чертах с типографским делом, а потом без особого энтузиазма Юра стал изучать печатное дело, однако, полиграфическая карьера Дурова-внука была прервана… любовью.

Ему уже шёл семнадцатый год, и в общем-то ничего удивительного в этом нет, но ситуация, в которую он попал как юный влюблённый оказалась весьма не простой.

Среди типографских «фабзайцев» была юная девушка Полина. Юра приглашал её в Сокольнический парк, читал ей стихи любимых поэтов, веселил её устными юмористическими рассказами из репертуара Полевого-Мансфельда. Работала Полина чаще всего во вторую смену, и Юра, отработав своё время, терпеливо дожидался её у ворот. В конце концов, он стал часто опаздывать на работу, получал взыскания, выслушивал нотации и в итоге перестал вообще ходить на работу! А дома громогласно объявил, что типография… сгорела! Может быть, и сгорела, но только – в огне юношеской неистовой любви! А так всё было на месте, следов пожара обнаружить не удалось. С этим известием одна из сотрудниц Уголка зверей вернулась домой, и Юра был разоблачён в очередной раз. Деду пошла телеграмма… В ответ пришла другая. Юра её текста не запомнил, но смысл был прост – пусть идёт, куда хочет! И Юра пошёл, конечно, к Полине. Больше он никуда идти не хотел!

Полины дома не оказалось. Вместе с ней в комнате жила одна милая сердечная девушка, которая была к Юре неравнодушна и по этой причине охотно раскрыла ему глаза на коварство Полины, которая, оказывается, уделяла больше внимания другому «фабзайцу». Юра бросился искать Полину и предложил ей выбор: «Он или я! Выбирай!» И девушка с простодушной наивностью ответила:

– Нет, лучше ты уйди, Юра…

И он ушёл. На чердак общежития ФЗО, чтобы сразу же покончить счёты с жизнью! Разорвал на себе рубашку, выхватил из кармана перочинный нож… Но тут явился комендант общежития и деловито указал:

– Можешь это делать, где угодно, но только не во вверенном мне учреждении.

Расправу над собой неудачливый влюблённый решил продолжить дома, и тоже на чердаке. Взял и резанул ножом по руке, как Петроний, но вдруг заорал:

– Караул! Спасите!

В карете «Скорой помощи» он услышал наставления врача:

– Петроний вскрывал вены не у запястья, а в сгибе локтя. И не на чердаке, а в ванной!

В больнице Юра пробыл недолго, но выписываться ему не хотелось. Фактически дедушка прогнал его из дома, его уволили из типографии, от него отказалась Полина… Все несчастья сразу!

Но выход из положения нашёлся сам собой – Юра решил… торговать щенками! Была у него собственная овчарка, которая принесла девять породистых щенков. С помощью одного знакомого соседа, большого любителя собаководства, он стал реализовывать пёсиков. Но не тут-то было! Одна соседушка, зная, что внук с делом не в ладах, решила, что Юра украл у деда собачек, и пожаловалась на него в милицию. Началась следственная волокита, хотя дело не стоило и выеденного яйца.

И тут опять, словно бог из машины в античном театре, все конфликты разрешил дед, вернувшийся с одних гастролей, чтобы после короткого отдыха отправиться на гастроли другие.

На сей раз внуку пришлось помогать деду в делах погрузочных – ведь у Владимира Леонидовича по тому времени был самый большой среди цирковых артистов страны аттракцион!

Дед уехал, а внук остался в Москве с неизменным для него вопросом «Что делать?». И вдруг Юра узнаёт, что в Москве открывается особенный театр – «Театр книги». Руководил им Лев Новый. Такой псевдоним придумал себе чтец Кириллович. Он долго не мог остановиться на подходящем названии, придумывал то одно, то другое. Иногда его театр именовался «Театром на костре», иногда – «Театром у костра», но суть творческого коллектива оставалась неизменной – там прежде всего учили ЧИТАТЬ, устно, художественно. В репертуаре были произведения Эмиля Верхарна и Сергея Есенина. Молодые чтецы явно подражали Владимиру Яхонтову и Александру Закушняку. Потом Лев Новый решил, что молодым студийцам надо обязательно вместе сыграть в каком-нибудь спектакле, и поставил одноактную пьесу «Осиное гнездо». Там были какие-то пикантные сцены, смущавшие артистов своей избыточной откровенностью, скажем так. Но тут вновь вернулся дед, многотерпеливый и неугомонный, и извлёк внука из этого «Осиного гнезда».

Дуров-старший и не подозревал, что театральные страсти в его доме вскоре разгорятся с новой силой. Владимир Леонидович дружил со Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом. Прославленный театральный режиссёр очень любил цирк, животных, с удовольствием бывал в Уголке зверей. Порою он заезжал на Божедомку вместе со своим приятелем и помощником Юрием Бонди. Когда-то все они втроём придумали такой вариант – в те дни, когда мейерхольдовский театр бывал выходным, его сцена отдавалась во власть Дурова и его четвероногих друзей. Возникал своеобразный цирк на сцене. Как проходили эти выступления, Юрий Владимирович, к сожалению, мне передать не мог – ведь он, ассистируя деду, во время спектаклей всегда находился за кулисами. Там он оставался по ночам: сторожил сон животных, оберегал их покой. От нечего делать, через всю пустую сцену качался, чтобы не хотелось спать, на трапециях, оставшихся после спектакля «Смерть Тарелкина». Почему сухово-кобылинские персонажи минувшего столетия должны были заниматься акробатикой, Юра уразуметь никак не мог. В творческой манере нового для него театра он принимал далеко не всё, но ко всему приглядывался с интересом и пользой. Особенно любопытно было ему наблюдать за репетициями спектакля «Рычи, Китай!» по пьесе Сергея Третьякова. И Юру опять неудержимо потянуло на театральную сцену. На сцену, а не на арену! А дед вновь манил внука на манеж. Он настоял на том, чтобы внук отправился с ним на гастроли в Воронеж.

Цирк-шапито в Воронеже стоял в Первомайском саду. Представления шли хорошо, давали полный сбор! Дед лишь одним был озабочен – куда отправить животных после окончания гастролей: ведь в ту пору московский Уголок зверей ремонтировался.

Владимир Леонидович поразмыслил, посоветовался с местными властями и решил задачу очень просто: уезжая за границу на лечение, он оставлял внука со зверинцем в том же саду. Клетки поместили в раковине открытой эстрады. А в закрытом помещении сада гастролировал Московский театр классической буффонады. Там режиссёр В. М. Бебутов почему-то называл оперетту.

Конечно же, Юра бросился посещать все спектакли подряд: «Гейшу», «Цыганского барона», «Мадмуазель Нитуш», «Джильетту из Норбоны», «Корневильские колокола»… Юра даже поселился в раковине эстрады, чтобы быть поближе к театру оперетты.

Один огорчительный случай ещё более сблизил Дурова-внука с этим театром. Стало холодать, и Юра купил себе хорошее одеяло. Остаток денег (а это был цирковой гонорар) он положил под подушку и отправился на очередной спектакль. Вернувшись «домой», он не застал ни денег, ни подушки, ни одеяла! Обокрали! Куда податься? Пришлось пойти в опереточные статисты. И дела понемногу поправились. Юношу заметил Валерий Михайлович Бебутов и поручил ему первую, правда, бессловесную роль – роль шута в «Джильетте из Норбоны». Это было уже нечто своё, родное, близкое, почти цирковое.

Оставив дуровских животных на попечение служителей цирка, новоявленный артист оперетты снова ушёл от дела, от цирковой службы и отправился кочевать с театром, у которого в столице не было стационарного помещения. Так Юра снова попал… в Москву, где театр давал представления в рабочих клубах. Хотя вокальными данными Дуров – внук не обладал, он получил роль Кунингама в «Гейше» и… пел!

Вскоре театр Бебутова должен был перекочевать в Одессу, а в Уголок зверей вернулся его строгий хозяин, которому Юра заявил:

– Дедушка, я уезжаю с театром Бебутова!

Пока шли ссоры деда с внуком, «буффонада» укатила к Черному морю. Уехал по делам и дед. А внук опять остался у разбитого корыта: и без театра, и без цирка!

И снова пришел на помощь «его величество случай» – так назывался один, довольно популярный тогда водевиль.

Муж одной из артисток оперетты администратор Тидеман когда-то слышал, что Юра с успехом читает юмористические рассказы Полевого-Мансфельда.

– Вы, Дуров, вполне профессионально копируете рассказчика, – заявил предприимчивый импресарио. – Юмор – это вещь! Юмор нужен всегда и всем. Хотите кусок хлеба с маслом? Тогда выступайте в моих концертах!

С грустью посмотрел Юра на свой неказистый костюм. В чем выступать перед публикой? Эстрадник, чтец должен быть одет подобающим образом – положение обязывает. К счастью, они с Тидеманом оказались одного роста и примерно одинаковой комплекции. Костюм администратора пришелся артисту впору. Так был получен своеобразный аванс. За три концерта Юра отработал свой костюм, с четвёртого выступления пошла чистая прибыль! Хотя концерты проходили на маленьких клубных площадках, но зато довольно часто. Появился успех не только моральный, но и материальный, и Юра вспомнил слова Тидемана: «Юмор – это вещь!»

И всё же никакого удовлетворения судьбой не было! В кино сыграно мало, получилось ещё меньше. В драме сыграно «не то». В оперетте толком не спето. А на эстраде – копии чужого обкатанного репертуара.

Невольно Юра стал вспоминать рассказы деда о начале его артистической карьеры. Было время, когда Владимир Леонидович выходил в отрепьях на манеж и поражал цирк небывалыми прежде для этого вида увеселения куплетами:

Ветерком пальто подбито,

а в кармане ни гроша,

С этой доли поневоле

затанцуешь антраша…

Смех Дурова-старшего был горьким, разящим. Вот что говорилось о природе смеха в дедушкиных куплетах:

Хоть смех есть вещь приятная,

бывает разный смех,

совсем не одинаковым

является у всех…

Далее дедушка Дуров иронизировал над смехом лавочника, обдурившим в очередной раз за прилавком бедняка, умилялся наивному и беззаботному смеху ребёнка, склонившегося над любимой игрушкой. Потом сатирик снимал на виду у всех цирковых зрителей лохмотья, садился у гримировального зеркала и вслух размышлял о своей судьбе, и из его души, словно крик, вырывались слова:

Толпа…Да что толпе пустой —

я, гаер, клоун, комик, значу?

Коль вдруг пред нею я заплачу,

мне бросят только золотой

да пару яблочков впридачу…

Запла?чу… Это плач святой…

И цирк отзывался рукоплесканиями. В глазах циркового зрителя стояли слёзы, словно он присутствовал на трагедии в прославленном театре, а не на представлении бродячего цирка!

Святой плач! А тут одни лишь пустые побрякушки, которыми приходится тешить своё актёрское самолюбие! Так размышлял над судьбой своей Дуров – внук восемнадцати лет отроду. Так вспоминал о юности своей в беседах со мной Юрий Владимирович Дуров, известный на всю страну (и не только на страну свою!) мастер циркового искусства. Он, оживляя давние года, то хохотал до упаду над своими проделками, то грустнел и жалел деда, которому достался такой беспокойный и непослушный воспитанник, то умолкал, вспоминая самые чёрные дни той поры…

В эти два чёрных понедельника Юра потерял двух дорогих для себя людей.

Юра был покорён искусством юной воздушной гимнастки Лизы Борель. Это была его вторая любовь, затмившая неудавшуюся любовь к Полине. Полина – прелестный, милый, добрый, но, что ни говори, довольно заурядный человек. А Лиза Борель на глазах становилась звездой цирка. Она блистала умом, артистичностью, от неё исходил свет таланта и красоты. Воздух был её стихией! Нет ничего прекраснее работы под куполом цирка, когда исчезает боязнь высоты и пространства, когда гибкое натренированное тело как бы теряет весомость и вопреки законам физики парит, словно птица. Лиза работала и вдохновенно, и искусно, и осторожно, но однажды строгий, казалось бы, расчёт не оправдался, и она разбилась насмерть на репетиции. Произошло это на арене Московского цирка. Проститься с Лизой пришла вся цирковая столица! Был траурный митинг, горькие взволнованные слова произнёс Вильямс Труции… Для Юры всё происходящее предстало в сплошном чёрном тумане.

Это случилось 12 ноября 1928 года. А равно через неделю 19 ноября цирковая общественность была потрясена страшной вестью, прилетевшей из далёкого Ижевска – «в результате несчастного случая на охоте» погиб Анатолий Анатольевич Дуров, сын Анатолия Леонидовича, самый лиричный, самый душевный и, можно сказать, самый нежный клоун – дрессировщик из династии Дуровых.

Гроб с телом Анатолия Анатольевича доставили в Москву. В крематории состоялось прощание. В час траурного митинга Юрий попросил слово и прочитал своё стихотворение «На смерть дяди»:

Как всё могло произойти,

я не пойму, не растолкую!

Как от живых ты мог уйти,

попав под пулю, под шальную?..

Юра до конца свой горестный монолог не дочитал – слёзы подкатили к горлу. Его двоюродный брат Владимир, родной племянник дяди Анатолия, крепко пожал ему руку.

Тогда Юрий и не подозревал, какое значение будет иметь для него эта траурная встреча. Гибель дяди Толи произвела крутой переворот в судьбах Дуровых-внуков и сблизила их. Именно в те дни началась их общая творческая биография. Вместе они прошли творческий путь длиной в шесть лет. Они – люди одного поколения: Владимир всего лишь на год старше Юрия. У них удивительно схожие судьбы. Володя тоже с малолетства рос в своеобразном Уголке – музее и причудливом саду своего деда Анатолия Леонидовича Дурова в Воронеже. Мальчиком Володя тоже жил в окружении дрессированных животных, вращался в актёрской среде. Подростком Володя помогал своему дяде Анатолию Анатольевичу Дурову в его работе на манеже, позже стал его официальным ассистентом. Правда, Володя в отличие от Юры закончил среднюю школу, потом учился некоторое время в Лесном институте и в театральной студии имени В. Э. Мейерхольда. И в этом отношении судьбы двоюродных братьев схожи – мятущиеся души!

К началу 1923 года дядя Толя приобрёл и даже успел обучить большую группу дрессированных животных, в том числе и экзотических. Кому теперь работать с ними? Юридически прямой и единственной наследницей этих животных стала вдова дяди Толи Анна Юрьевна Дурова. Как хозяйка аттракциона она могла, конечно, продать зверей или сдать их в аренду, но кто будет с ними работать непосредственно?.. Творческим наследником мог стать только Владимир, одарённый, образованный и уже достаточно умелый артист. Прервав обучение в театральной студии, он поступает на службу в аттракцион к собственной тётушке.

Да, много необычного в мире цирка! Человеку со стороны никогда до конца в него не войти, к нему не привыкнуть. По существу, девятнадцатилетний артист вышел на манеж одиноким. Это сейчас в девятнадцать лет ещё только в цирковом училище учатся – и то не всегда на старших курсах. Далеко не всем даже обязательным азам дрессировки успел дядя Толя научить своего племянника. А надеяться на помощь коллег не приходится – по-своему умелые и ловкие ассистенты прятали «ключи» от дрессировки, берегли свои большие и малые тайны от удачливого соперника, которому досталось такое богатство, такой великолепный, единственный в своём роде в стране аттракцион! Опереться Володя мог только на близких ему людей – двоюродного брата Юрия и родного брата своего – тоже Анатолия, третьего по счёту Анатолия в роду Дуровых.

Вот так, зигзагообразными путями всё же пришёл на манеж Юрий Владимирович Дуров, пришёл навсегда, ибо, как считают цирковые артисты, из этого тринадцатиметрового заколдованного круга выхода в иную творческую жизнь, иную профессию не бывает…