Н.Н. Сотников. Гимн – не икона, надо – изменим! (Комментарий к повествованию Н. А. Сотникова)

Среди отцовских газетных вырезок мне попалась на глаза одна, имеющая к данному разговору самое прямое отношение. Автор – Д. Кальм. Название – «Переводчик Интернационала», газета – «Известия». Числа и месяца нет, но, судя по контексту, это 1937 год. Жанр?.. Есть и элементы репортажа, и обличье расширенной информации, а завершает текст весьма гневная реплика в адрес штатных сотрудников новорожденного Союза советских писателей (так именовался наш Союз в те годы): почему-де они, «деятели из канцелярий», «служат причиной долголетнего полного отрыва А. Я. Коца от творческой среды, от нашей литературной жизни». А ведь «в двух кварталах от Союза советских писателей живёт скромный старик, имеющий основание в этом году праздновать значительный и почётный литературный юбилей».

Признаться, я оторопел, прочитав этот текст. Новорождённому творческому Союзу лишь три года, штат сотрудников минимален, идёт огромная работа по созданию первичных организаций на местах (область, край, республика, где нет областного деления, и это и есть организация первичная). В уставе чётко и ясно сказано, что приём осуществляется только по личному заявлению автора.

Как многолетний штатный сотрудник могу сказать, что теоретически могла

быть инициатива первичной организации, могли активно творчески работающему литератору старшие товарищи сказать: «Подумайте, Икс Игрекович, не пора ли вам подавать заявление о вступлении в кандидаты члена Союза писателей? Подготовьте все нужные документы, а мы предварительно их посмотрим!» Однако НИ ОДИН такой случай не припоминается! К тому же, до Второго съезда Союза писателей СССР в 1954 году был институт КАНДИДАТОВ. Второй съезд это понятие отменил, о чём потом многие профессионалы сокрушались, ибо наплыв серых имён произошёл именно с середины 50-х годов. Можно было пойти другим путём и вступить, предъявив финансовые документы о доходах за год и помесячно, в профсоюзную группу при Литературном фонде. Коцу это было не надо, ибо он уже был пенсионером. Пенсионеров вообще принимали крайне неохотно и сперва в кандидаты, а затем и в члены Союза писателей. На моей «канцелярской» памяти один случай в Москве и один в Ленинграде. Общественный резонанс был крайне негативным. Как я слышал, пошли даже обращения по этим двум поводам в Ревизионную комиссию СП СССР. Это и понятно: членство в творческом Союзе – это есть признание профессионализма и как бы законное оформление «брака с музами»… ЛЮБИТЕЛЬСТВО в профессиональной среде никогда не поощрялось. Ярым противником такого любительства был добрейший и тишайший человек Михаил Исаковский.

К чести Коца, он и не собирался считать себя профессиональным литератором, вёл себя достойно и скромно. Да, именно в 1937 году в журнале «Звезда» были опубликованы в его переводе ранее не переводившиеся строфы «Интернационала», но всё равно, сколько бы ни было значимым одно произведение, оно одним и остается. В Уставе Союза писателей не оговаривались число и объём произведений соискателя, но существовала практика, были местные инструкции. Во всяком случае, для поэта почти всегда обязательными были ДВЕ книги: одну могли даже не принять к рассмотрению. В послевоенные годы были сделаны исключения для авторов, павших на войне. Их приняли посмертно. Надо ли было это делать, вопрос спорный. Было исключение из исключений: по рекомендации Леонида Мартынова, казахский поэт, пишущий на русском языке, Олжас Сулейменов был принят по московским газетным подборкам, правда, большим, но у него был ряд публикаций в Алма-Ате.

Это – первое, о чём нельзя не сказать. Второе – тон обращения к сотрудникам аппарата Правления СП СССР, которые и знать не знали, по какому адресу проживает автор русского текста «Интернационала». Вменять им это в вину, по меньшей мере, нетактично.

Третье – это цитата из беседы Кальма с Коцем: «Эсеровского толка[123] русская “Марсельеза” на слова Лаврова (“Отречёмся от старого мира…”) не удовлетворяла меня и, я думаю, многих». А ведь со словами Лаврова на устах шли рабочие и на забастовки, и на бой, и на гибель! Первый куплет в поэтическом отношении просто превосходен! Его строки стали крылатыми. «Ненавистен нам царский чертог» – это ведь лозунг Февральской революции!

Кроме того, тогда, во время написания Лавровым «Русской “Марсельезы”», вообще не было понятия ЭСЕР. Кальм не потрудился доказать «эсеровское начало» в песне Лаврова.

Вообще-то странным выглядит и время публикации текста Кальма: на обратной стороне газетной полосы идёт текст полного разгрома Бухарина, который, между прочим, три года назад на Первом съезде Союза писателей, учредительном, делал доклад о поэзии, что впоследствии послужило (наряду с другими причинами) изъятию из библиотечных фондов текста стенограммы писательского съезда. Не мешает напомнить, что Бухарин совсем ещё недавно возглавлял газету «Известия», где, несомненно, ещё продолжали работать его союзники и единомышленники.

А ведь в тексте «Интернационала», который стал именоваться «русским текстом» немало и политических, и чисто поэтических просчетов. К примеру, «весь мир голодных и рабов». И раб может быть сытым, и богач в какой-то период времени при каких-то обстоятельствах может быть голодным! Не могут не смутить и слова такие образы, как «умелая рука», такая «рифма», как «добро» и «горячо», наконец, такой ключевой образ, как мир трудящихся, «проклятьем заклеймённый». Буржуи и их лакеи, конечно, трудовой народ клеймят в прямом и переносном смысле слова, но ведь, по Коцу, получается, что трудящиеся изначально заклеймены проклятьем!

Вообще, никак не могу понять, почему, как утверждает С. Дрейден, никем и никогда не утверждённый русский текст «Интернационала» таким образом не анализировался, не пересматривался, не улучшался. Может быть, и следовало оставить лишь одну потрясающую музыку, а на новые переводы объявить длительный и очень строгий конкурс?..

Сам С. Дреден склонен навсегда канонизировать русский текст Коца. Недаром он обрушивается на любые попытки его критиковать!

В нынешней исторической обстановке, вероятнее всего, надо искать принципиально новый гимн с новой музыкой и новым текстом, оставив гимну нынешнему достойное и почётное место в истории.