Картина шестая

Сенной сарай. Устало склонив голову на руки, полулежит Кюхельбекер. У догорающего костра греются Глебов, Палицын и незнакомый флотский офицер с солдатским ружьём в руке.

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Всё тихо, Глебов. Единственное наше спасение – буран. Любую погоню закружат бесы. Это – счастье.

ГЛЕБОВ. Вы ещё верите в счастье, Вильгельм Карлович?

КЮХЕЛЬБЕКЕР. А что же делать? Если не верить во всё лучшее, то очень трудно будет жить в изгнании, в крепости или на каторге.

ПАЛИЦЫН. Тогда уж лучше верить в дьявола! Если не сам сатана, то кто же помог этому тупому царю-солдафону прогнать нас с Сенатской площади?

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Нечистая сила тут не причём. Наше неумение сражаться и наше… одиночество. Абсолютную монархию во Франции свергал весь народ!

ПАЛИЦЫН. По-моему, нас погубила чья-то измена, предательство. Какой-то выродок, гнуснейший проходимец выдал царю тайну заговора.

ГЛЕБОВ. Я знаю – кто. Нас подло предал некий Шервуд. Так можно ли верить в добродетель? Ему доверились как брату.

КЮХЕЛЬБЕКЕР. А кто он – этот Шервуд?

ГЛЕБОВ. Ландскнехт безродный. Этим иноземным бродягам всё равно, кому продавать своё оружие. Негодяи!

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Тише, не кричи, Михаил. Я верю в нашу вольность.

ГЛЕБОВ. Из меня эту веру выбила царская картечь. Все жертвы оказались напрасными.

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Помнится, ты говорил иначе в тот день, когда принимал присягу в кружке Рылеева. Целовал какого-то юношу. Всех поздравлял со светлым праздником вольности.

ГЛЕБОВ. Этого юношу я видел мёртвым у подножья медного царя, когда стемнело.

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Что ж, в его жизни был хоть один день вольности, счастья.

Этот декабрьский день для многих будет счастливым. В жизни моей России был один счастливый день! Не все страны могут этим гордиться.

ГЛЕБОВ. Увы! Это было счастье… с ошибками.

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Разве в памяти народа останутся от этого дня одни лишь наши ошибки?.. Люди будут драться за наши идеалы! Будут сражаться за свет немеркнущей полярной звезды! Я верю – сбудутся наши мечты, хотя бы – через сто лет!..

ГЛЕБОВ. Утешение для потомков. Нам с вами уже не придётся стоять в рядах борцов.

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Человек всегда борется для будущего!

ПАЛИЦЫН. Вы устали, Вильгельм Карлович. Поспите часок. Мы с моряком посторожим ваш сон.

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Спасибо, друзья. Поспи и ты немного, Глебов. Может, утихнет боль твоей раны.

ГЛЕБОВ (зарывается в сено). И то правда. До рассвета далеко. Я сменю вас, приятели.

МОРЯК. Приятных сновидений… Умаялись, бедняги. Мы будем вместе на часах, пехота, или посменно?

ПАЛИЦЫН. Я чуть вздремну. Через час поднимусь…

Тишина. Послышался отдалённый звон бубенцов.

МОРЯК. Кто-то едет… Загашу костёр. (Забрасывает огонь золой). Авось, пронесётся мимо.

ГОЛОС (снаружи). Тпр-ру!

ВТОРОЙ. Что такое? Сбился с пути?

ПЕРВЫЙ. Пристяжная захромала. Видать, расковалась.

ВТОРОЙ. А где мы стоим?

ПЕРВЫЙ. В поле. Где-то в поле…

ТРЕТИЙ. Э, да тут что-то маячит…

Распахнулась дверь сарая. Появился Яков.

Тут рига, барин. Был костёр. Тепло! Кто-то грелся. Заходите. Эй, есть тут люди крещёные?

ГЛИНКА (входит). Заходи и ты, Алексей. Грейся.

АЛЕКСЕЙ. Я повожусь с подковой. Подкормлю коней. Отдыхайте.

ЯКОВ (раздувая огонь). Пойду помогу Алеше. (Ушёл).

ГЛИНКА (прислушиваясь). Конечно же, здесь кто-то есть. Я даже слышу людское дыхание.

МОРЯК (из-за угла). Кто мешает спать честным гуртоправам? Закрой дверь: застудишь сарай!

ГЛИНКА. Скажи спасибо, добрый человек, что я помешал тебе угореть. В сарае полно дыма!

МОРЯК. А если ты такой любитель свежего воздуха, то убирайся отсюда подобру-поздорову.

ГЛИНКА. Э-э, да у тебя, видать, есть крепкие зубы, гуртоправ!

МОРЯК. Не хочешь ли ты, чтобы я испробовал их на твоей шкуре?

ГЛИНКА. Надо бы посмотреть на этого пещерного медведя! Вот только фонарь раздобуду!.. (Уходит).

МОРЯК. Да это петербургская ищейка! Его нужно тут же прикончить! (Вскидывает ружьё). Проснись, пехота!

ПАЛИЦЫН. А я и не сплю. Он не один заявился. Да и выстрел будет нам не кстати. Постой-ка, постой-ка… Голос у него вроде мне знакомый!

МОРЯК. Схвачу его за глотку – и дело с концом!

Сарай освещается. Входит Глинка с фонарём в руках.

– Ну, вот и я. А где же тут храбрые гуртоправы?..

МОРЯК (из засады). А мы зачем тебе?

ГЛИНКА. Хотел послушать ваших песен.

МОРЯК (соседу). Если он и шпион, то хоть весёлый. Эй, довольно смеяться! Говори, что тебе нужно и кто ты такой?

ГЛИНКА. Я музыкант…

МОРЯК. Но-но! Без шуток.

ГЛИНКА. Я говорю правду. Для моих композиций нужно много песен. В каких краях вы только не побывали…

МОРЯК (выходит на свет). Тебе незачем об этом знать. Эй, руки вверх! Стрелять буду.

ГЛИНКА. Так вот они, какие гуртовщики… Беглецы с Сенатской площади.

МОРЯК (поднялружьё). Молчать!

ГЛИНКА. Зачем же мне молчать, когда я сам едва ушёл от голубого жандарма его величества.

ПАЛИЦЫН (выходя). Руки вверх, говорю!.. Обнимай меня, Глинка. (Обхватил его).

ГЛИНКА. Палицын?! (Увидел поднявшегося Кюхлю). И Кюхельбекер! Слава богу, вы живы…

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Вот удивительная встреча! Буквально, по Вальтер-Скотту. Глебов, проснись! Это твой маленький тёзка, наш сердечный друг. Глинка, я спал под вашим тулупом.

ГЛИНКА (смеётся). А я без стука вошёл в вашу спальню.

ПАЛИЦЫН. Долой ружьё, моряк! Перед нами композитор Михаил Иванович Глинка!

КЮХЕЛЬБЕКЕР (заключает Глинку в объятия). Вот не думал, не гадал.

ГЛИНКА. Вильгельм Карлович! Добрая душа… Вы на свободе! И Миша Глебов жив. (Обнимает). Ты ранен, Миша?..

ГЛЕБОВ. Пустяки.

ГЛИНКА. Какой чудесный случай. (Поклонился моряку). Прошу извинить меня, господин офицер, за беспокойство. Я не думал, что у меня шпионская наружность. Теперь я всё знаю про эту вашу дуэль. Вас Лёвушка искал среди убитых у Невы. Что с вами будет?

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Не знаю. Заедем на денёк в смоленскую деревню, к моей сестрице Устинье Карловне. Передохнём немного и…

ГЛИНКА. Вам надобно бежать в чужие страны. И как можно дальше и скорее.

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Я говорил вам: у русского царя – предлинная рука.

ГЛИНКА. Да, вас искал жандарм в моём шкафу. Расспрашивал о сыновьях Устиньи Карловны Глинки.

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Настал мой черёд у вас просить прощения за беспокойство.

ГЛИНКА. Офицер ушёл ни с чем. Правда, обещал ещё наведаться. Я знаю, мне не простят моей привязанности к наставнику Кюхельбекеру, дружбы с соучениками Глебовым и Палицыным, с поэтом-бунтарём Бестужевым. Не простят моей любви к поэзии Пушкина, к музе Рылеева… Вы знаете всё, Вильгельм Карлович. Скажите, что делать?

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Ни в коем случае не возвращаться в Петербург, пока свирепствует тирания. Они не пощадят ни вашей молодости, ни таланта. Не засиживайтесь и в Новоспасском. Волна террора докатится и до деревни…

ГЛИНКА. Я знаю, что мне делать! Я поеду с вами. У меня кибитка, тройка лошадей, преданные слуги. Мы живо перейдём рубеж.

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Чтобы потом… не вернуться? Нет, нет, нет! Вы нужны Родине. Чиновник, музыкант, помещик может выехать за границу открыто. Скажем, для занятий контрапунктом или для лечения невралгии.

ГЛИНКА. А как же – вы?..

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Мы будем пробираться к Польше на попутных, как добрались сюда с обозом гуртовщиков… Вы спросили, что вам надо делать? Где бы вы ни были, помните о нас – скитальцах. Помните о декабрьском славном и печальном деле, о Родине-страдалице…

ГЛИНКА (повторяет, как клятву). Буду помнить!

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Напоминайте всем людям на Земле о нашей любимой Отчизне! Воспойте её величие. Расскажите, какой она была и какой она будет!.. Пойте о России так, чтобы одни, защищая её, хватались за оружие, а другие – трепетали бы от страха!

ГЛИНКА. Но как это сделать? Я ничего не знаю, не умею.

КЮХЕЛЬБЕКЕР. Вам только двадцать один год. Станет сил на всё… Снаружи раздался явственный конский топот.

МОРЯК (у входа). Вот теперь – наверняка жандармы!

ЯКОВ (вбегает). Барин! Михаил Иванович, солдаты скачут.

АЛЕКСЕЙ (прибежал). Уходите, господа, в поле. Там позади есть лаз. Я сено брал…

ГЛИНКА. А я затею долгий разговор с погоней. Проезжий барин с притороченной к саням виолончелью – благонадёжный собеседник. Прощайте и уходите скорей!

ПАЛИЦЫН. Прощай, Глинка, не забывай. (Исчез за стогом).

ГЛЕБОВ. Прощай, тёзка, и помни, что и ты был на Сенатской площади!

ГЛИНКА (обнял Кюхлю). Буду помнить. Всю жизнь буду вас помнить.

Занавес