Дедушкин внук

Родился Юрий Владимирович 12 января 1910 года. Через восемь лет, как вы теперь уже знаете, его имя как маленького артиста впервые будет упомянуто в прессе. Но это выступление не станет премьерой, потому что премьеры, правда, в кинематографе были и прежде.

Однако, прежде чем рассказывать о них, надо хотя бы кратко поведать о семье самого Владимира Леонидовича Дурова, дедушки Дурова, как его зачастую называют. У него и у его жены Анны Игнатьевны было трое детей: дочь Наталья Владимировна, актриса эстрады и кино, рано ушедшая из жизни, Анна Владимировна Дурова-Садовская, принявшая после смерти своей матери на себя все хлопоты по Уголку зверей, и сын Владимир Владимирович, прямо унаследовавший профессию отца. К сожалению, работать на аренах ему довелось недолго – лишь три года: с 18 до 21 года. Скончался он от туберкулёза.

Юрий Владимирович – сын Натальи Владимировны Дуровой и одного из представителей московской знати. Наталья Дурова была первой в России женщиной-конферансье. Работала она в театре Валиева «Би-ба-бо». Иногда снималась в кино. Вот это-то обстоятельство и определило раннюю актёрскую судьбу сына. Мать прочила ему актёрскую карьеру, мечтала об известности, популярности, славе… Малышом Юра был симпатичным, кудрявым, забавным… Как-то увидел его представитель кинофирмы Ханжонова и предложил матери снять сына в нескольких фильмах, где требовались маленькие артисты.

Первая проба оказалась первой ролью. Юру поставили перед «юпитерами» без рассеивателей и стали втолковывать задачи:

– Улыбнись, детка… Сделай грустное выражение лица… А теперь скажи «мама» и посмотри на яркий свет…

Так продолжалось долго, чуть ли ни весь день. А ночью малыш ревел от нестерпимой боли в глазах. Мать, прикладывая крепкий чай и свинцовые примочки, ругала себя на чём свет стоит и клялась, что никогда больше не позволит издеваться над ребёнком!

Но постепенно Юра привык к съёмочной площадке, научился по мере сил и возможностей остерегаться слишком яркого прямого света и даже полюбил съёмочный процесс.

Первый фильм, в котором он снялся, назывался «Старость Лекока». Заглавную роль исполнял весьма известный в ту пору артист Николай Салтыков. Сюжет фильма был немудрён: бандит Лекок украл ребёнка, сына богатых родителей, чтобы получить выкуп. Убегая от сыщиков, Лекок-Салтыков спускался с малышом с крыши самого высокого в тогдашней Москве дома, который громоздился в Большом Гнездиковском переулке. Малыш болтался на верёвке между небом и землёй, пролетая мимо всех четырнадцати этажей! Вот какая была тогда техника кино! А то и сейчас иногда читаешь и слушаешь киноведо в, историков дореволюционного кинематографа и диву даёшься: всё-то у них в давних лентах статично, всё примитивно, съёмок с движения нет, камеру из комнаты в комнату переносят и т. д. А Юра несмотря на свои шесть, а потом и семь лет помнил потом всю жизнь свои кинопремьеры как бесконечный каскад трюков, изобретений, неожиданных смекалистых решений. Другое дело – во имя чего, для воплощения какого содержания это делалось! Вот тут-то, конечно, похвастаться было нечем.

Следующая кинолента с участием маленького Дурова называлась вычурно и сентиментально: «Будь проклят ты, разбивший мою жизнь!» Одну семью всегда постигало несчастье, когда раздавались звуки скрипки бродячего музыканта. Мальчуган бросал ему милостыню из окна, срывался и… падал вниз. Такие трюки становились «специальностью» юного актёра. Падал он, конечно, на специально приготовленный мягкий матрасик со сравнительно небольшой высоты. Так Юра проходил начала акробатики.

В одном фильме, название которого с годами забылось, помнилось лишь, что в нём снимались такие знаменитости, как Вера Холодная и Иван Мозжухин, маленький мальчик почему-то убегал из дома. Заблудившись, он замерзал в сугробе. Юру и в самом деле добросовестно зарывали в снег, а потом, окоченевшего, растирали спиртом.

В следующей киноленте, которая называлась «Юлиан Отступник», малютку убивали кинжалом. Артист, игравший роль жесточайшего убийцы, слишком вошёл в роль и не рассчитал силу удара – настоящий, довольно острый кинжал, проколол войлочную страховочную подкладку под туникой, и Юра получил первую в жизни травму, след от которой остался навсегда. Юрий Владимирович этот след мне демонстрировал. Он был почти невидим, ибо затерялся среди многочисленных ран, полученных преимущественно от животных уже на арене во время представлений и репетиций.

Вы спросите: «А как же мать на всё это смотрела?» В ней постоянно боролись два чувства: чувство материнской заботы и жажда актёрской славы.

Наступил февраль 1917 года. Юре навсегда запомнились первые дни Февральской революции. Именно тогда Владимир Леонидович Дуров вышел на улицы и площади со своим зверинцем. В колесницу был запряжён слон, который держал в хоботе красный флаг с надписью «ВПЕРЁД!» Дедушка Дуров ехал в шутовском наряде и говорил с толпой. Весь свой аттракцион Владимир Леонидович выводил на московские улицы и в день Первого мая 1917 года. В карнавале принимали участие шуты разных времён и народов, а возглавлял шествие на разукрашенном грузовике сам дедушка Дуров, первый шут его величества народа, окружённый своими четвероногими друзьями и помощниками.

Однажды нам с Юрием Владимировичем посчастливилось вместе пережить заново эти дни – мы смотрели старую кинохронику! Юрий Владимирович с большим волнением смотрел на эти кинокадры. Когда зажёгся свет, он торжественно произнёс:

– А знаете, в эти дни я тоже выступал перед народом. Мама повязала мне огромный красный бант, повесила на шею за тесёмочку большую жестяную кружку и повела в артистическое кафе «Бом». Там я читал с эстрады какие-то детские стишки и собирал пожертвования в пользу политических заключённых, выпущенных из царских тюрем.

Октябрьские дни неминуемо пришли на смену дням февральским. Маленький Юра запомнил выстрелы, доносившиеся на Арбат со стороны Никитских ворот. В те дни его на улицу не выпускали. Обстановка на улицах была тревожной, особенно в центре города. А вот дедушка Дуров не послушался запретов своей жены и Анны Владимировны – буквально убежал из дома и целый день не возвращался домой! На все уговоры он неизменно отвечал:

– Я – народный шут. Я всегда должен быть со своим народом!

Эти слова Юра запомнил навсегда.

Началась Гражданская война. К общим для всех тяготам и лишениям присоединилось и семейное горе – ушла из жизни Наталья Владимировна. И тогда Владимир Леонидович официально усыновил Юру. Таким образом, он стал ему одновременно и дедом, и отцом. Это обстоятельство меня как писателя, как драматурга особенно в устных рассказах Юрия Владимировича тронуло и увлекло! Это было необычно и с точки зрения нравственной, и с точки зрения событийной. По сути дела, Юрий Владимирович был единственным из Дуровых, кто с раннего возраста вырастал под наблюдением, опекой, присмотром у Владимира Леонидовича, ставшего уже легендарной личностью. Он был его прямым, непосредственным учеником. Он видел его быт, окружение, был свидетелем незабываемых встреч, сцен. Конечно, ценнейший материал, в том числе и в виде мемуарных записок, оставила Анна Владимировна Дурова-Садовская, но она, во-первых, смотрела на всё происходящее глазами человека другого поколения, во-вторых, далеко не всё, из того, что знал и умел дедушка Дуров, было ей нужно, необходимо для изучения, освоения. Юрий Владимирович вбирал в себя практически всё, что относилось к искусству дрессировки, к школе циркового артистизма. Посему его воспоминания о жизни в доме деда, о беседах с дедом, об уроках деда, для меня как для летописца династии Дуровых стали бесценными.

Правда, в доме на старой Божедомке, в знаменитом уже тогда Уголке зверей в те давние годы было скучновато. Все животные попали в плен к белым. Их отрезала от Москвы Гражданская война и заперла в Крыму. В Уголке оставался тощий верблюд по имени Чижик (Дуровы, как я потом узнал, не любили слова «кличка» и применительно к животным всегда произносили слово «имя») и разные мелкие зверюшки: попугай-певец, заяц-барабанщик, собака-математик, морские свинки-плясуньи и кошки, жившие вместе с крысами в добром согласии.

Весь «скарб» и «номер» укладывался на одном извозчике, когда Владимир Леонидович, Анна Владимировна и маленький Юра выезжали на гастроли в клубы. На кондитерской фабрике «Эйнем» они выступали за шоколадки. На мельничном комбинате – за мешочек муки. Так перебивался дедушка Дуров в годы разрухи, стараясь накормить членов семьи и своих дрессированных животных.

А положение в стране становилось всё тяжелее. Москва голодала. Одинокий верблюд Чижик обгладывал кору с деревьев в саду Уголка зверей. Этот худой верблюд был единственным транспортным средством дуровского аттракциона. Москвичи с удивлением разглядывали необыкновенный выезд – двухгорбую клячу, запряжённую в дровни. Один подвыпивший гражданин, завидев Чижика сквозь снегопад, в ужасе бежал, закрыв лицо руками: верно, подумал, что допился до чёртиков!

Кучером был маленький внук, седоком – дед. Внук часто отвозил дедушку к наркому Луначарскому. Пока дедушка справлял свои дела, внук с Чижиком мёрзли и мечтали о пропитании. Наркомовские совещания тянулись долго, и верблюд за это время невозмутимо обгладывал все афиши на театральном столбе: всё-таки они были питательнее – на клею!

Изобретательность двухгорбого друга навела малыша-кучера на мысль о приработке. Как-то он выпряг Чижика, оставил сани у подъезда Наркомпроса и отправился на Манежную площадь «пленять своим искусством свет». Верблюд опускался на колени, ложился на снег, вставал и кланялся уважаемой публике. Такое зрелище не могло не заинтересовать прохожих, и они бросали свои монетки в шапку Дурова-внука. Можно смело сказать, что это и была его подлинная премьера как циркача, дрессировщика.

А внук между делом спрашивал у своих невольных зрителей, который час, выслушивал ответы и ужасался: пора было возвращаться к подъезду Наркомпроса! Он быстренько сворачивал свой «цирк» и устремлялся к парадному подъезду, там запрягал Чижика, дожидался дедушки и как ни в чём ни бывало спокойно отвозил его домой.

Несколько раз ему это всё легко сходило с рук, но однажды он, слишком увлечённый своими представлениями, задержался на площади, а дед, пораньше освободившись, увидел пустые сани и, вероятно, всё понял. По следам, оставленным Чижиком, он довольно легко нашёл «циркачей» и, наградив внука подзатыльником, прекратил навсегда эти представления. Чижик был водворён на конюшню Уголка зверей, а внука было решено срочно отдать учиться в какую-нибудь школу. В какую школу он попал и к кому он попал, мы расскажем несколько позже, а теперь самое время сказать хотя бы несколько слов о том фильме, который демонстрировал перед началом своих выступлений Владимир Леонидович.

В те далёкие годы начала века лично мне не удалось его посмотреть, и познакомился я с ним зимой 1960 года лишь благодаря Анне Владимировне Дуровой-

Садовской и тогда же по горячим следам написал об этом фильме рецензию для журнала «Советский цирк», который напечатал её в седьмом номере за тот же год и щедро проиллюстрировал кадрами из дуровской киноленты.

Почему я пишу что рецензия запоздалая? Да потому что Владимир Леонидович создал свой фильм в 1912 году! Сохранились заглавные титры киноленты:

И МЫ КАК ЛЮДИ

(«Как хороши, как свежи были розы…»)

Сатирическая мелодрама

Сценарий и постановка В. Л. Дурова

Оператор А. Ханжонков

Да, да, тот самый знаменитый, без которого невозможно себе представить историю русского дореволюционного кинематографа «фабрикант русских кинематографических картин, состоящий в запасе по войску Донскому есаул», как он значится в одном правительственном документе, первый в истории России организатор научного отдела при кинофабрике, знаток кинорынка и кинопроката, весьма состоятельный и очень занятой человек, соглашается на роль оператора в дуровском фильме, в котором все роли играют только звери! Прямо скажем, хлопотливо и тревожно было в такой кинокартине работать оператору, да и попал этот оператор в довольно щекотливое положение – ведь снималась фактически пародия на игровые фильмы его кинофабрики, фабрики Александра Алексеевича Ханжонкова. И тем не менее один из самых удивительных в истории кино фильмов был создан в результате творческого содружества выдающегося артиста цирка и кинопромышленника.

Сколько времени продолжалась работа над фильмом, пока уточнить не удалось. Судя по всему, он был полностью готов осенью – основная натура летняя, один эпизод зимний. Но, думается, работа над фильмом началась значительно раньше – ведь четвероногим артистам нужен был большой репетиционный период, хотя многим фокусам, приёмам и трюкам они были обучены прежде. Владимир Леонидович постарался свести воедино всё, что умели его четвероногие друзья, но так, чтобы они всё делали строго по ходу сюжета, претворяя сценарий в жизнь.

Итак, представим себе, что мы с вами попали в просмотровый зал!

…Мими, маленькая симпатичная болонка, и простецкий фокстерьер Пик живут по соседству. На подоконнике томно лежит на шёлковой подушечке изящная Мими. Мимо пробегает Пик и застывает, поражённый её красотой! Собачки полюбили друг друга с первого взгляда. Пик приглашает возлюбленную на тайное свидание к себе в гости, послав ей записочку следующего содержания: «ДОРОГАЯ МИМИ! ПРИХОДИ КО МНЕ ЧАСОВ В ДВЕНАДЦАТЬ. У МЕНЯ ЕСТЬ ПРЕКРАСНАЯ СВИНАЯ КОТЛЕТА. ПОЕДИМ И ПОВЕСЕЛИМСЯ. ЛЮБЯЩИЙ ТЕБЯ ВСЕМ СЕРДЦЕМ ПИК».

И вот заветное свидание состоялось. Оно сопровождается чаепитием, музыцированием и танцами. Мы видим сад, цветущие розы. Сценка в саду завершается словами: «КАК ХОРОШИ, КАК СВЕЖИ БЫЛИ РОЗЫ…» Пик угощает Мими котлеткой с чайком. Сидя на стульчике, за столом, пёсик открывает лапкой кран самовара. После чего следует титр: «А ТЕПЕРЬ НЕМНОГО МУЗЫКИ И ТАНЦЕВ».

Гостеприимный хозяин вскакивает на пианино и бренчит по клавишам. Мими на задних лапках танцует перед ним вальс. Но идиллия нарушена громким лаем сенбернара Лорда, дядюшки, опекуна Мими. Он хватает зубами за шиворот свою беспутную племянницу и утаскивает подальше от горемычного Пика.

Сердитый дядюшка сидит в своём кабинете за письменным столом. В зубах у пса дымящаяся сигара. Он обдумывает создавшееся пикантное положение. Титр поясняет, к какому выводу приходит Лорд, – надо немедленно увезти легкомысленную девицу Мими на курорт, чтобы пресечь предосудительную связь болонки-аристократки с плебеем-фокстерьером. Лорд входит в будуар Мими. Она лежит на белоснежной постельке. Дядя лаем объявляет ей о своём решении.

Начинаются сборы в дорогу. Собаки-слуги приносят господские чемоданы, укладывают вещички. Но Мими успевает переслать с левреткой-горничной письмо Пику.

Звериный вокзал. Впервые на экране показана знаменитая дуровская железная дорога. Кассир-обезьяна продаёт билеты. Начальник станции гусь звонит в колокол. Собираются многочисленные пассажиры, которых изображают куры, утки, собачки различных пород и размеров, поросята. Носильщики-хорьки тащат багаж пассажиров первого класса. Лорд и Мими получают билеты.

Удручённый и подавленный Пик сидит дома в одиночестве – Мими не пришла на свидание. О, эти женщины!.. Но вот в кадр вбегает левретка и подбрасывает в окошко тайное послание. Пик нервно разрывает конверт и читает: «ПРОЩАЙ, МОЙ ЛЮБИМЫЙ ПИК. НАШЕМУ СЧАСТЬЮ НЕ БЫВАТЬ. ДЯДЮШКА УВОЗИТ МЕНЯ НА “СОБАЧЬЮ РИВЬЕРУ”. ЦЕЛУЮ. МИМИ». Пик опрометью мчится на вокзал. Увы! Виден хвост уходящего поезда. Пёсик грызётся с кассиром-обезьяной, с начальником станции – гусём, требуя отправки любым проходящим поездом. Пику отказывают. Тогда он вспрыгивает на площадку товарного вагона и отправляется вдогонку за любимой.

Морской берег. У пристани – дымящий пароход. Крысы-матросы готовят корабль к отплытию. Пассажиры-курортники атакуют пароход. Это те же куры, утки, собачки. Появляются Лорд и Мими. Они занимают места на палубе. Судно благополучно отчаливает.

К опустевшей пристани подбегает бедняжка Пик. Крупным планом – тоскующее завывание пса, проливающего подлинные слёзы. В ярости он грызёт скалу! И тут влюблённый решается переплыть море! Мы видим, как Пик прыгает в воду и плывёт в затемнение.

А на пляже курорта богачей «Гав-гав» идёт своим чередом роскошная жизнь! Под зонтиком в шезлонге Мими принимает солнечную ванну. Дядюшка Лорд лечит в воде тёплого моря свою старческую подагру.

Вечером дядюшка развлекает тоскующую по Пику Мими в кабаре «Человеческий нос». Видна надпись: «ВХОД В ПРАВУЮ НОЗДРЮ, ВЫХОД В ЛЕВУЮ». К огромному человеческому носу козлы и ослы подвозят в колясочках публику. Последним из гостей прибывает дядюшка Лорд с племянницей в фаэтоне, запряжённой парой пони.

Зал кабаре. За столиками сидят разные зверюшки, пьют и закусывают: что-то лакают из чашечек. Виден занавес эстрады. Показывается голова знаменитого дуровского слона Бэби, которого ещё малышом Владимир Леонидович купил в Гамбурге у крупнейшего звероторговца Европы Карла Гагенбека. Бэби выступает в роли конферансье. Это явный намёк на популярного в ту пору конферансье Валиева, отличавшегося весьма плотной комплекцией. Бэби приветливо машет хвостом и раздвигает занавес. Начинается представление!

На сцене кот-канатоходец. Канат густо усеян крысами. Осторожно перешагивая через препятствия и не реагируя на живую пищу, перед нами торжественно шествует акробат-балансёр пушистый ангорский кот Васька.

Следующий номер программы – морской лев-жонглёр. Он подбрасывает зубами горящие факелы, балансирует мечами. В довершение всего просит публику поаплодировать ему, усердно хлопая самого себя ластами.

Последним выступает сам Бэби, рекордсмен по поднятию тяжестей. Слон – «голый». На нём только трусы. Подняв штангу, силач раскланивается. При повторном поднятии штанги у силача от натуги лопается резинка на трусах, гигантские трусы сползают, и Бэби сконфуженно покидает сцену.

На среднем плане у самой эстрады стоит столик для самых почётных гостей. На сей раз за ним Лорд с Мими и их камердинер бульдог. Для них выступает пеликан Босоножка, подражающий несравнимой Айседоре Дункан. Номер балетный сменяется номером вокальным: осёл исполняет арию «О не тяни меня за хвост!..» Он стоит на каком-то деревянном подмоете и тычется мордой в ноты. Между нотными страницами дедушка Дуров, наверное, положил какое-то угощение.

… И снова – пляж. Мими резвится на песочке. Дядюшка Лорд греет больную лапу. Вдруг Лорд тревожно залаял. Волны прибивают к берегу бездыханное тело утонувшего в пучине морской Пика. Горе Мими неописуемое! Истинным любителям животных скажем сразу, что актёр Пик Пикович Фокс-Терьеров, как его любовно называл дедушка Дуров, остался живым и невредимым и потом ещё не раз выступал перед зрителями.

На экране надгробный памятник с надписью: «ЗДЕСЬ ЗАРЫТА СОБАКА». Мими прибегает на могилку Пика, вспрыгивает на пьедестал и жалобно воет…

Перебивка – кадры с подушечкой, цветами. Мими вспоминает счастливые мгновения, в титре: «КАК ХОРОШИ, КАК СВЕЖИ БЫЛИ РОЗЫ…» Последний кадр – зима. Падает снег на несчастную Мими, замерзающую и гибнущую на могилке незабываемого милого друга…

Прошло почти четверть века с того дня, когда художественный руководитель Уголка зверей Анна Владимировна Дурова-Садовская устроила для меня просмотр дуровской фильмотеки, а я всё помню так ясно и отчётливо, как будто это было вчера. Сама Анна Владимировна принимала участие в съёмках этого фильма в качестве ассистента своего отца. На мой вопрос, какая сцена была самой сложной в постановочном отношении, она не задумываясь ответила: «Сцена в кабаре! Одержать зверей на месте, за столиками, не дать им разбежаться, проявлять интерес к постороннему, а сосредоточиться на угощениях и на эстрадной программе нам помогла… еда, смена еды! При этом каждому давались не обычные продукты, которые он получал изо дня в день, а что-то его природе свойственное, но непременно деликатесное, праздничное!»

– Учёные звери могут творить чудеса! – доказывал Владимир Леонидович Анатолию Васильевичу Луначарскому и в качестве примера демонстрировал ему свой фильм. Как вспоминала Анна Владимировна, Луначарский хохотал до слёз. Этот фильм помог Дурову добиться от наркома просвещения заграничной поездки за редкими животными в Гамбург к наследникам Карла Гагенбека и покупки киноаппаратуры для специальных съёмок животных.

Луначарский, по достоинству оценив дуровский фильм, как пародию на салонные жеманные киноленты и злую сатиру на буржуазное общество, особенно заинтересовался постановочной стороной дела. Владимир Леонидович заверил Луначарского, что каких-то особых феноменальных секретов в работе не было. В художественную ткань фильма включались такие эпизоды, с такими номерами, примерами дрессировки, которые были уже опробованы, обкатаны на публике, которые были для животных привычны, более того – для них интересны в игровом отношении. Скажем, в сцене сбора гостей в кабаре обращает на себя внимание лихой наездник дог – он так лихо скачет на ослике, что можно подумать, будто весь век свой провёл на скачках! Оказывается, Владимир Леонидович увидел подобное озорство дога на репетициях и постарался закрепить этот навык, сделать его ещё правдоподобнее, ещё комичнее. Ведь в данном фильме ситуация такова: чем животные серьёзнее что-то делают перед экраном, тем забавнее будут в итоге их действия для зрителей.

Как кинематографист я в разговоре с Анной Владимировной обратил внимание на то, что все сцены сняты на среднем плане (ну, почти все, во всяком случае!). Анна Владимировна сказала так: «Во-первых, это дань тем фильмам, которые мы пародировали, во-вторых, – веление времени и техники съёмок, а в-третьих, – на общем плане зверюшки смотрелись бы мелковато. Что же касается крупного плана, то и звери испугались бы киноаппарата, и экран увеличил бы какие-то черты и подробности, которые от такого увеличения бы пострадали. Каждая маленькая сцена снималась отдельно. Получилось, удалось – надо было срочно фиксировать полученный результат! Если представление «И мы как люди» было бы спектаклем, то от многих эпизодов пришлось бы отказаться, а другие пришлось бы сократить или упростить. Сам процесс фильмопроизводства пошёл нам как дрессировщикам на пользу. Отец потом не раз говорил, что работа над фильмом многому его научила, показала какие-то новые, совершенно неожиданные, неведомые грани дрессировки!»

Я подхватил эту мысль и напомнил Анне Владимировне, что несколькими годами ранее Лев Толстой, посмотрев всего лишь несколько кинолент, пришёл в восторг и заявил, что киноаппарат произведёт переворот в художественном сознании и мышлении, совершит революцию в мире литературы и искусства. На это мне Анна Владимировна ответила, что и отец её к киноискусству относился очень серьёзно, внимательно следил за текущим репертуаром, знал режиссёрские и актёрские имена, интересовался проблемой экранизации произведений литературы.

На мой вопрос, почему же Владимир Леонидович не повторил опыт ленты «И мы как люди», Анна Владимировна сказала, что тут несколько причин: и отсутствие продюссера, и дороговизна, и занятость другими делами, и увлечение уже чисто научными съёмками, которые впоследствии Владимиру Леонидовичу казались более интересными, чем игровое кино.

А потом мы в нашей беседе вернулись к фильму «И мы как люди». Я неожиданно даже для себя спросил: «А почему у Пика такая странная кличка?» Оказывается, пёсик был совершенно белый, но на спине его чернело пятно в форме пикового туза. Вот и назвали его так в шутку! С этим именем он и прославился как киноартист русского дореволюционного кино!

Кинолента «И мы как люди» была замечена. Портреты сенбернара Лорда в роли дядюшки-опекуна Мими облетели многие газеты и журналы мира. Он, действительно, был самым колоритным и комичным изо всех других героев фильма. Мне довелось видеть экземпляр фильма с титрами на немецком языке. Анна Владимировна говорила мне, что фильм шёл и в других странах, не только тех, где в ходу немецкий язык. Появились в прессе и отзывы. Вероятно, это первый и, скорее всего, последний пример из истории кинокритики, когда рецензент анализировал «на полном серьёзе» «работу» четвероногого артиста: «Пёс Пик, исполняющий главную роль, передавал очень естественно то, что требовалось по смыслу постановки… Пик натурально волновался, отыскивая свою возлюбленную. У него даже появлялись слёзы на глазах, когда это было нужно режиссёру-постановщику…»

Конечно же, собака сценарий не читала и даже не знала, кого она изображает, однако, всё делала точно по велению режиссёра. «Я играл, – вспоминал Владимир Леонидович, – её чувствами, меняя по желанию настроение собаки: радость сменялась тоской и отчаянием и обратно…»

Впоследствии Владимир Леонидович в своей книге «Дрессировка животных» вспоминал о своей работе над фильмом «И мы как люди» и иронически отмечал особенности этой работы: «Четвероногие артисты гораздо лучше и надёжнее двуногих: не капризничают, не требуют авансов. К своему делу относятся честно и старательно…»

Работа над фильмом оставила добрый след в памяти дедушки Дурова. Он с удовольствием и весёлостью вспоминал о ней. Ведь он не только развил и вознёс на небывалую высоту искусство дрессировки, не только испытал себя в новой творческой профессии – в качестве сценариста и кинорежиссёра, но и показал себя прекрасным знатоком современного ему кинематографа, все штампы и безвкусные приёмы которого высмеял зло и беспощадно. Одновременно он высмеивали современное ему высшее общество.

Кинолента сыграла и ещё одну роль – роль историка циркового искусства и дуровской династии, ибо история Дуровых – это одновременно и история особенно ярких выдающихся их питомцев. Мы можем читать о собаках Бишке, Запятайке, легендарной Каштанке, имя которой увековечил Антон Павлович Чехов, о верблюде Чижике, но всё равно нам не представить себе, как они двигались, какими были артистами на арене. Но вот перед нами фильм – живая летопись мастерства дуровских питомцев!

Связь с киноискусством Владимир Леонидович работой над фильмом «И мы как люди» не ограничил. Но об этом – позже. А пока обратимся к школьному детству Юрия Владимировича Дурова, дедушкиного внука и сына.