§ 40. Отношение к Мичурину его современников

Незадолго до смерти, в 1934 году, Мичурин так охарактеризовал отношение к нему до революции: «…до революции мой слух всегда оскорблялся невежественным суждением о ненужности моих работ§ о том, что все мои работы — это «затеи», «чепуха». Чиновники из департамента кричали на меня: «Не сметь!» Казенные ученые объявляли мои гибриды «незаконнорожденными». Попы грозили: «Не кощунствуй! Не превращай божьего сада в дом терпимости!» (так характеризовалась гибридизация)» (т. I, с. 602—603).

В рукописи 1924 г., подготовленной к печати, но почему-то не опубликованной, Мичурин пишет: «Приезжали также ботаники из Англии, Швейцарии, Франции и др., только от своих русских ученых, за исключением уважаемого профессора Н. И. Кичунова и покойного профессора Рытова, я не видел никакого сочувствия к делу, несмотря на помещенные мной в специальных русских журналах по садоводству до ста статей по этому делу» (т. I, с. 429—430).

Такова легенда, творимая самим Мичуриным об отношении к нему со стороны его современников. Посмотрим, соответствует ли она действительности. Прежде всего удовлетворилось ли первое требование, которое каждый ученый имеет право предъявлять к современности: печатание его трудов? Мы видим, что сам Мичурин пишет, что около сотни его статей было опубликовано. Из предыдущего параграфа видно, что Мичурин не использовал предоставляемых ему возможностей печатания, так как был недоволен гонораром. Иногда он отказывался печатать из ложного самолюбия. Так излагает его биограф, Бахарев, причину его размолвки с А. К. Греллем (т. III, с. XXIII): «Получив от Мичурина статью об этом способе черенкования, Грелль вернул ее Мичурину с резолюцией: «Не пойдет. Мы печатаем только правду». Мичурин, послав в качестве ответа Греллю три черенка с развившимися корнями, отказался от ее опубликования, несмотря на принесенные извинения и просьбы Грелля».

Это было в 1887 году, когда Мичурину было немногим более тридцати лет и недоверие к молодому садоводу было оправдано; оно было выражено в некорректной форме Греллем, но Грелль признал свою ошибку, и отказ от опубликования после извинений Грелля был ничем не оправдан.

Иногда, напротив, он настаивал, чтобы его статья перепечатывалась в ряде журналов. Бахарев отмечает, что в 1905 году Мичурин опубликовал статью «Новое средство против ржавчины роз», где рекомендовал применять сок растения молокан. «В этой статье он описал способ борьбы с ржавчиной и обратился с призывом ко всем редакциям сельскохозяйственных журналов перепечатать эти материалы, а к специалистам — проверить найденный им способ. Увы! Редакции русских журналов ответили молчанием. Как было Мичурину не восставать и не бороться против наших «ученых», высокомерно отворачивающихся от того, что нес в себе русский народный гений» (т. I, с. 71).

В данном случае Мичурин требовал к своему открытию какого-то особого отношения. Научные статьи не перепечатываются, как правило, раз они были напечатаны в распространенном журнале. Но может быть, это открытие Мичурина было действительно выдающимся и заслуживало особого внимания? Но ведь со времени опубликования этого открытия прошло 50 лет, дореволюционные «ученые» сменились учеными без кавычек, но о применении этого метода борьбы с ржавчиной роз ничего не слышно.

Но действительно ли верно, что, кроме Кичунова и Рытова, Мичурин не встречал к себе сочувствия? Из той же биографии, составленной Бахаревым, видим, что это не так. В 1913 г. Общество садоводства избрало Мичурина почетным членом «как скромное свидетельство нашего уважения к Вашей многолетней деятельности» (слова А. А. Ячевского, вице-президента общества) (т. I, с. 48). Ячевский принимал и меры к тому, чтобы Мичурин получил субсидию на свою деятельность.

Но это было не первое публичное признание заслуг Мичурина. Тот же Бахарев отмечает, что еще в 1908 году редакция журнала «Вестник садоводства» в статье, посвященной тридцатилетней деятельности Мичурина, давая высокую оценку его достижениям, присвоила ему имя первого русского розиста: «И. В. Мичурин ежегодно находит возможным обогащать новыми сортами не только отечественную Помону, но и отечественную Флору, так как честь выведения у нас в России новых роз, — да вдобавок еще в выносливейших грунтовых сортах их, принадлежит опять-таки И. В. Мичурину» (Соч. Мичурина, т. III, с. XXXI).

Опять из статей Бахарева мы видим, что к планам Мичурина поощрительно относился известный ученый-садовод доктор Шетлинг (т. I, с. 27).

Ну а как «казенные ученые», т.е. ботаники, занимавшие официальные посты в Департаменте земледелия? На этот счет пишет Рубашевский: «Несмотря на поддержку Мичурина в департаменте крупными специалистами-профессорами, как В. В. Пашкевич и П. И. Кичунов, департамент никакой поддержки Мичурину не оказал. Отказывая Мичурину в поддержке его любимого дела, директор департамента как бы в насмешку предлагал ему перейти на работу в департамент» (с. 53).

Предложение перейти на службу с окладом в 3000 р. (в 1913 г. это был оклад ординарного профессора) ни в коем случае не может считаться насмешкой. Но еще в 1905 году директор департамента писал Мичурину, что, признавая полезное значение его опытов по садоводству, он мог бы в виде исключения (как частному лицу) оказать пособие, если бы он нашел возможным принять на себя постановку опытов по садоводству по инициативе департамента и вообще исполнял некоторые поручения его в этой области (т. I, с. 43). Мичурин, по словам Бахарева, наотрез отказался исполнять «поручения департамента». Он не захотел превратиться в послушного чиновника. Называть «послушными чиновниками» всех людей, которые занимали тот или иной пост на государственной службе в царской России, значит наносить оскорбление многочисленным дореволюционным ученым, которыми по праву гордится русский народ: Ломоносов, Бэр, Лобачевский, Докучаев, Пирогов, Голицын, Менделеев и другие — были, во всяком случае, менее «послушными чиновниками», чем многие наши современники.

Ну а как с угрозами «попов»? Судя по биографии Мичурина, единственным попом, угрожавшим Мичурину, был козловский Протопоп Потапьев (т. I, с. 45). Но если «попы» против гибридизации, то как быть с Менделем? Он-то ведь тоже «поп». Выходит, за границей защищать гибридизацию это — поповщина, а у нас поповщина — против гибридизации?

В общем, отношение к Мичурину и до революции было вовсе не плохое: он портил дело своим исключительным самолюбием и требованием создания для себя таких условий, которых не требовал ни один даже выдающийся ученый.

Но в отношении старых ученых к Мичурину остается одна загадка. Почему Тимирязев ни словом не упоминает о Мичурине? Попытку ответить на этот вопрос мы имеем в биографическом очерке о Тимирязеве, составленном академиком B. Л. Комаровым (Избр. соч. Тимирязева, т. I, с. 40): «Они не встречались друг с другом, и Тимирязев не знал Мичурина. Даже сейчас об этом вспоминаешь с горечью. Они не могли встретиться в силу дореволюционных условий. А такая встреча, знакомство, сотрудничество подняли бы на более высокую ступень русскую сельскохозяйственную науку».

Удивительно, какие это «дореволюционные условия» могли помешать знакомству Тимирязева с работами Мичурина и самим Мичуриным? Ведь из предыдущего ясно, что ему не было отказа в печатании в русских журналах, что его посещали не только русские, но и иностранные ученые, причем в течение длительного периода. Его знали видные деятели русского плодоводства и, в общем, как мы видели, относились к нему сочувственно. Дело, следовательно, не в условиях дореволюционной России, а в чем-то другом.

Надо отметить, прежде всего, что и в сочинениях Мичурина имя Тимирязева попадается чрезвычайно редко, и притом только после смерти Тимирязева (если только в указателях четырех томов не пропущено какой-либо ссылки).

Очевидно, что Тимирязев и Мичурин работали в несоприкасающихся областях биологии. Свои теоретические взгляды Мичурин высказывал очень кратко, и после Октябрьской революции, когда ему были предоставлены все возможности, он не сумел в ясной форме их изложить. Поэтому, видимо, Тимирязев и имел полное основание считать его практиком-практиком-садоводома не теоретиком. Мы видели, что Мичурин не называл себя никогда дарвинистом, а все время ориентировался на имена, работавшие в более узкой области садоводства. Тимирязев же болезненно воспринимал всякое умаление роли Дарвина: поэтому Тимирязев с таким сочувствием отзывался о Бербанке, так как последний работал главным образом дарвиновскими методами селекции, хотя применял и гибридизацию. Между Бербанком и Мичуриным с точки зрения методов — большая разница, отлично сознаваемая самим Мичуриным, и которая, по-видимому, плохо осознается нашим философом Г В. Платоновым (Развитие дарвинизма в научном творчестве К. А. Тимирязева. Философские вопросы современной биологии, 1951, с. 120), тоже пытающимся объяснить незнание Тимирязевым Мичурина странным деспотизмом помещичье-буржуазного строя царской России.

Как же относились к Мичурину те, кто теперь рассматриваются, как представители враждебного лагеря, так называемые менделисты-морганисты во главе с Н. И. Вавиловым? Для того чтобы познакомиться с этим, достаточно просмотреть первый том издания «Теоретические основы селекции растений», выпущенного в 1935 году Всесоюзной академией сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина, под общей редакцией Н. И. Вавилова. 1935 год во многих отношениях был знаменательным годом. В этом году умерли И. В. Мичурин и М. Ф. Иванов, в этом же году Лысенко впервые отмежевался от формальной генетики и провозгласил необходимость с ней бороться.

Интересующий нас том — коллективный труд более двух десятков авторов. Уже в предисловии академик Н. И. Вавилов (с. XVI) указывая на работы в области отдаленной гибридизации, отмечает практические достижения И. В. Мичурина в этой области; он же (с. 19) говорит, что «успех выдающихся селекционеров-плодоводов И. В. Мичурина, Бербанка и Ганзена основывается в значительной мере на широком привлечении для гибридизации исходного сортового материала из разных стран».

Карпеченко в главе «Теория отдаленной гибридизации» ссылается на Мичурина (с. 297, 342) и указывает даже на метод вегетативного сближения.

На получение Мичуриным отдаленных гибридов ссылается и Не-грудь (с. 678, три ссылки).

А. И. Лycc в статье «Вегетативные мутации» два раза ссылается на Мичурина: по поводу Антоновки шестисотграммовой (с. 245), указывая, что этот сорт выявлен раньше остальных мутаций этого типа, и что в настоящее время он пущен в массовую культуру, и по поводу секторной мутации (с. 248).

Тот же Лycc в статье «Взаимоотношение подвоя и привоя» тщательно разбирает этот вопрос с учетом всей литературы. Он посвящает достаточно места вопросу о межсемейственных прививках и в качестве более или менее успешных и достоверных межсемейственных прививок древесных пород приводит (с. 696) известные случаи прививки лимона на грушу и айвы или груши на лимон (Яковлев, 1929 и Мичурин, 1929, 1933). Правда, Лycc указывает, что, видимо, сосудистая связь между компонентами была очень-слабой.

Интересно было бы знать о судьбе этих прививок: на них Мичурин возлагал большие надежды (т. I, с. 533) в смысле даже приобретения лимоном большей выносливости к низким температурам; однако прошло более 20 лет, мне не попалось нигде о них упоминания, и в дискуссии о пресловутой «дилижанской граболещине» лысенковцы утверждали невозможность отдаленных прививок.

Лусс вполне сочувственно относился к разработке методов Мичурина (с. 690), правильно излагает мнение самого Мичурина (с. 745), но приводит и серьезные аргументы против этого мнения. В заключение Лycc вполне резонно (с. 748) указывает, что в настоящее время нет никаких оснований в процессе селекционной работы брать лишь корнесобственные растения, «не случайно, конечно, селекционная станция им. Мичурина в своей практической работе большую часть скрещивания проводит на привитых деревьях». Таково же цитированное на с. 727 мнение Н. И. Вавилова.

Правда, на с. 720 Лусс цитирует более решительное мнение Т. И. Вавилова,, согласно которому вопрос о передаче признаков от подвоя к привою может считаться решенным окончательно в отрицательном смысле. Это мнение, конечно, слишком категорично, но оно относится к 1916 году. Во всяком случае, Н. И. Вавилов всегда относился терпимо к мнениям своих противников и никогда не пытался зажимать им рот.

Наконец, в статье Л. И. Говорова «Селекция на зимостойкость» (с. 852) достижения шестидесятилетней работы Мичурина считаются выдающимися: выведение свыше 100 сортов плодовых и ягодных культур, проявивших свою морозостойкость, использование географически отдаленных форм, широкое применение скрещиваний межвидовых и межродовых, преодоление трудностей гибридизации методом «посредника» и другие приемы.

Работы Мичурина приводятся в списке литературы в четырех местах (с. 287, 350, 687, 747).

Не умалчивается в книге и о работах И. В. Рытова (с. 714, 716, 749).

Мы видим, таким образом, что никакого замалчивания или огульного отрицания работы Мичурина у школы Н. И. Вавилова не было. Точно так же прекрасно изложены мичуринские методы преодоления бесплодия гибридов в известном курсе генетики Н. П. Гришко и Л. Н. Делоне. В книгах, изданных задолго до 1948 года, работам Мичурина отводилось должное место, заслуги его отнюдь не умалялись, но, конечно, подвергались критике, большей частью вполне заслуженной. Мнение защитников Лысенко, например П. П. Лобанова (см. Стенографический отчет сессии ВАСХНИЛ 1948 года, с. 465), о том, что «не случайно защитники менделевско-моргановского направления замалчивают работы Мичурина», совершенно не соответствуют истине. Впрочем, из стенографического отчета ясно, что П. П. Лобанов считает возможным упрекать в замалчивании и Шмальгаузена, хотя тот на с. 417 того же отчета (т. е. раньше выступления П. П. Лобанова) дал вполне удовлетворительное объяснение того, почему он в одном сочинении цитирует Мичурина, Лысенко, Тимирязева, а в другом этого не делал.

Пользуюсь случаем, чтобы внести поправку в текст первой главы настоящей работы. Я без проверки поверил утверждениям лысенковцев, и потому в первом параграфе статьи (с. 3) при изложении причин победы Лысенко упомянул в отношении наших менделистов, что допущенные ими ошибки «привели к длительному замалчиванию и недооценке работ Мичурина». Более подробное ознакомление как с работами Мичурина, так и с указанной книгой «Теоретические основы селекции» заставляет меня признать, что ни о какой недооценке и замалчивании работ Мичурина со стороны Н. И. Вавилова и его школы не может быть и речи.

Ну а как относились друг к другу Мичурин и Лысенко? Мичурин со вниманием относился к работам Лысенко (см. в его биографии, т. I, с. 100—102), но единственное место в его сочинениях, где упоминается имя Лысенко — в главе «фотопериодизм» (1934 года): «Только в 1930 г. после появления в печати работы Гарнера и Алларда о значении продолжительности освещения солнечными лучами растений началось экспериментальное изучение этого чрезвычайно важного фактора, влияющего на жизнь растений, что резко выразилось в последнее время и в работах по культуре полевых хлебных злаков тов. Лысенко» (т. I, с. 642 — 643, а также с. 102). Мы видим, таким образом, что Мичурин в работах Лысенко не видел чего-либо принципиально нового.

Лысенко посылал свои работы Мичурину (см. т. I, с. 101), но почему-то не нашел времени, чтобы посетить того, кого он после смерти провозгласил основоположником своего направления в биологии. Мы знаем, что Мичурин до самой смерти охотно принимал интересующихся его работами людей и ученых; действительно интересовавшиеся И. В. Мичуриным ученые, как, например Н. В. Цицин, находили время его посетить и побеседовать. Живой Мичурин был Лысенко не нужен. Ему нужен был мертвый Мичурин, как и мертвые М. Ф. Иванов и К. А. Тимирязев, чтобы ими, мертвыми, загораживать дорогу живому.