§ 21. Отношение И. В. Мичурина к менделизму

Лысенковцы (а вслед за ними и философы, -которые, как известно, целиком плетутся в хвосте у лысенковцев) утверждают, что Мичурин резко отрицательно относился к менделизму и с насмешкой называл законы Менделя «гороховыми законами». Даже там, где Мичурин как будто рекомендует делать опыты для иллюстрации законов Менделя, это, по мнению Презента (к этому мы вернемся), следует рассматривать как педагогический прием с целью ясного опровержения этих гороховых законов. Философ Митин на сессии ВАСХНИЛ целиком поддержал лысенковцев. Б. М. Завадовский вполне основательно показал, что противоречивость высказываний Мичурина объясняется эволюцией его взглядов (Стеногр. отчет сессии ВАСХНИЛ, с. 284, 288), показал печальную эволюцию взглядов Митина (там же), приведшую академика-философа к сознательной фальсификации положения вещей. Но Презенту по этому вопросу принадлежало последнее слово (перед заключительным словом Лысенко), и у недостаточно внимательного читателя могло создаться впечатление, что точка зрения Презента восторжествовала. Поэтому это вопрос следует разобрать более тщательно.

Мичурин много раз упоминает имя Менделя: если судить по указателям (как я убедился, далеко недостаточно полным), то он цитирует Менделя во всех четырех томах в 34 местах. Нет надобности, конечно, приводить все эти места, важно иллюстрировать ту эволюцию взглядов, которая уже была отмечена Б. М. Завадовским.

Наиболее резко против законов Менделя Мичурин выразился в статье «Семена, их жизнь и сохранение до посева», впервые опубликованной в 1915 году: «Предполагаю, что указанное мною уклонение гибридов в сторону качеств одного из производителей в зависимости лишь от одной просушки семян, в числе многих других фактов отрицательного свойства по отношению к применимости закона Менделя в деле гибридизации, несколько образумит менделистов. В последнее время наши неофиты дела гибридизации как-то особенно назойливо стараются навязать нам этот гороховый закон— создание австрийского монаха — и что всего обиднее, это то, что они не унимаются в этом и после полного осуждения этого закона нашим достойным уважения и, безусловно, вполне компетентным по личному опыту в деле гибридизации профессором М. В. Рытовым. В № 2 «Прогрессивного садоводства и огородничества» за 1914 г. он прямо назвал менделизм «жалким и убогим созданием». «Неужели, господа, этого не достаточно для Вас, и Вы все-таки будете продолжать пестаться с этими гороховыми законами и при этом ни во что не ставить слова такого русского авторитета, как г. Рытов? Это уже будет из рук вон неразумно. Конечно, такие выступления наших поклонников всякой заграничной глупости для г. Рытова никакого значения иметь не могут, не введут они в обман и других людей личного опыта, но какой колоссальный вред наносится подобными отношениями русским деятелям, только начинающим дело, молодым садоводам, людям еще неопытным, не могущим разбираться в оценке трудов различных авторов в силу совершенного незнания их. Таким людям неизвестно, что профессор Рытов, преподаватель Горецкого земледельческого училища, почти всю жизнь трудился лично в деле садоводства и огородничества и дал нам массу печатных трудов по этим отраслям сельского хозяйства; между тем как опыты Менделя с гибридизацией исключительно только одного гороха представляют из себя лишь записки какого-то давно умершего католического монаха, выкопанные из архива монастыря и пущенные недавно в свет австрийским профессором Чермаком и другими заграничными учеными деятелями… Согласно моих наблюдений, я нахожу выводы Менделя неприменимыми в деле гибридизации плодовых деревьев и ягодных кустарников, в неопровержимое доказательство чего в скором времени постараюсь дать описание опытов скрещивания культурных сортов яблонь с яблоней Недзвецкого, имеющей ту особенность, что ее листья, побеги, кора их, цветы и вся мякоть плодов окрашены в ярко-красный цвет» (Соч., 2-е изд., т. 1, с. 292-293).

Из этой большой цитаты ясно что:

1) даже при столь резком отношении к законам Менделя Мичурин считал его выводы неприменимыми только для плодовых деревьев и ягодных кустарников;

2) то возражение, которое он приводит, никак менделизма не опровергает, так как в любом учебнике генетики указывается, что наследуются не признаки, а нормы реакции и что тот же генотип в равных условиях может дать совершенно различный фенотип;

3) очень странна апелляция к авторитету Рытова, очень мало известного ученого и которого сам Мичурин упоминает всего несколько раз в первом томе и ни разу в остальных без всякого указания на его научные взгляды и с упоминанием лишь, что из русских ученых к нему, Мичурину, относились с сочувствием лишь Кичунов и Рытов (т. 1, с. 430).

4) Вряд ли можно опасаться, чтобы менделизм мог повредить молодым садоводам, так как неопытные садоводы вряд ли станут заниматься сразу выведением новых сортов;

5) указание об «архивах монастыря» ясно показывает, как и опровергающий менделизм «довод», что Мичурин в это время не был знаком ни с самой работой Менделя, ни сколько-нибудь толковым изложением менделизма: тогда бы он знал, что работа Менделя не была выкопана из архива монастыря, а напечатана в 1865 году. Несомненно, что он оставался в неведении вплоть до 1924 года, когда написал такие слова (т. 4, с. 401): «Даже если произвести операцию выключения таких противоречий, то вполне достаточным для крушения менделизма будет опыт самого Менделя с ястребинкой — растением двулетним, что вынудило Менделя разочароваться в своей теории, и лишь потому он при жизни не сдал в печать своих трудов». И совсем удивительно, что в 1948 году эти слова, как и предыдущую цитату, повторяет в своем биографическом очерке А. Н. Бахарев (Мичурин. Соч., 2-е изд., т. 1, с. 54).

Чтобы показать взгляды Мичурина позднего времени (1929), коснусь его статьи: «Критический обзор достижений генетики последнего времени» (т. 1, с. 582—591).

По началу этой статьи видно, что Мичурин совсем не старается отмежевываться от иностранной науки:

«Наконец представилась давно ожидаемая возможность сличить и проверить те и другие выводы результатов моих работ по одному из отделов генетики по 35-летним практическим работам одного из выдающихся деятелей США — профессора Ганзена — в связи с трудами 1-го Генетического конгресса 1902 г в Америке о законах Менделя, в 1905 г. по сообщению де Фриза на Международной выставке о мутациях, в 1906 г. на Международном конгрессе в Лондоне, в 1926 году в Нью-Йорке на Международной конференции о прогрессе генетики, на Конгрессе в Корнельском университете и в 1927 году в Берлине на 5-м Международном конгрессе по генетике и т.д.».

Дальше Мичурин разбирает предложение Ганзена о необходимости введения в работу улучшения диких гомогенных сортов, а не культурных сортов ввиду их гетерогенности, правильнее сказать, гетерозиготности, (с.583): «…все это, если смотреть с научной точки зрения, конечно, верно, и в первые годы моих работ я тоже увлекался желанием получить вполне константные, могущие без изменения размножаться посевом семена сорта плодовых растений, но оказалось, что это настолько труднодостижимо, что по практическим жизненным требованиям и их условиям такое направление работ решительно нельзя было вести уже по одному тому, что потребовался бы уж слишком долгий период времени для получения удовлетворительных результатов. Ведь если для однолетних растений вроде риса или маиса, как говорит Ганзен, потребовалось воспитание от пяти до десяти генераций, т.е. приблизительно 10 лет времени, то для плодовых деревьев с циклом жизни в несколько десятков лет потребуется не менее нескольких столетий, чтобы свести Пирус малус (яблоню) в полное устойчивое гомозиготное состояние… а затем потребуется еще столько же, если не больше, для получения качественно лучших сортов, чем мы имеем в настоящее время… Между тем простым путем соединения имеющихся культурных, хотя бы гетерозиготных сортов, в течение этого времени получатся тысячи новых сортов, из которых можно отобрать как по гомозиготности, так и по высшим вкусовым и видовым качествам, целые сотни сортов».

Несмотря на эти серьезные возражения, Мичурин (там же, с. 584) считает, что, «принимая в расчет значительную ценность указанного Ганзеном пути, для будущего более легкого способа развития дела садоводства необходимо принять его к исполнению». Но Мичурин считает, что так как этот метод требует очень долгого времени, то следует его вести не на опытных станциях, где часто меняется весь кадр деятелей, а исключительно в сельскохозяйственных вузах преподавателями.

Разбирая дальше взгляды Ганзена, Мичурин приводит его мнение, что в работе с гетерозиготными культурными сортами яблони, сложившимися в течение трех-четырех тысячелетий из шести различных чистых видов, невозможно формулировать определенные правила этих работ и все результаты их сводятся к чистой игре случая.

«…В этом пока приходится согласиться с ним. И мне лично, в первые годы моих работ по скрещиванию культурных сортов плодовых растений, пришлось столкнуться с полным отсутствием закономерности в явлениях результатов гибридизации. От одних и тех же комбинаций подбора пар в скрещивании не только в разные годы, но и в одно и то же лето получаются не только разные результаты. Из семян одного и того же плода получаются сеянцы разного вида и различных между собой сортов, вследствие чего в работе скрещивания гетерозиготных культурных сортов плодовых растений закон Менделя неприменим и вообще ведение дела с предварительным, строго плановым порядком почти недостижимо» (т. 1, с. 587).

Достаточно сопоставить приведенные мной цитаты 1915 и 1929 гг., чтобы убедиться в том, что у старого Мичурина шла деятельная работа мысли (в 1915 году ему было шестьдесят лет, а в 1929 — семьдесят четыре) и что за этот период он решительно изменил свое отношение к менделизму. Отметим это различие:

Уже нет совершенно презрения к «заграничной глупости» и предложения подчиниться авторитету Рытова, имя которого уже в последних работах Мичурина совершенно не фигурирует; заграничные же и притом чисто менделистские авторы тщательно изучаются; применяется, и притом совершенно правильно, менделистская терминология (гомозиготный, гетерозиготный) и именно гетерозиготностью большинства наших культурных сортов объясняется хаотический результат скрещивания и пестрота потомства у семян одного плода: В объяснении этого Мичурин полностью согласен с менделистами и не говорит ни о «расшатывании наследственности» от гибридизации, ни о влиянии внешних условий, так как какое же может быть существенное различие условий, где семена одного плода в тот же год дают сеянцы различных сортов: ясно, что тут законы Менделя требуют соблюдения одного из условий: или гомозиготности исходных форм, или знания их генотипа. Ни того ни другого мы большей частью в отношении плодовых деревьев не знаем. Неудачи своих прежних опытов Мичурин сейчас объясняет чисто по-менделистски.

Мичурин правильно говорит, что предложение Ганнзена следует отвергнуть не из теоретических, а исключительно из практических соображений (чрезмерная длительность), но тем не менее он все-таки считает, что необходимо эти длительные опыты поставить.

Все это совершенно верно, и лишь с одним пунктом Мичурина нельзя согласиться, а именно, что такие долголетние опыты надо поручать сельскохозяйственным институтам. Там текучесть не меньшая, и исследовательская работа там не может отличаться преемственностью, на которую способны солидные опытные институты и станции.

Протестуя против абсолютизации законов Менделя, Мичурин в 1932 году писал в статье «Товарищи комсомольцы, юные пролетарии и колхозники» (т. 4, с. 244): «…генетики признавали так называемый закон Менделя незыблемым. Я отрицал многие положения менделизма еще тридцать лет назад, считая его неприемлемым в плодоводстве. На Всесоюзной генетической конференции, происходившей в Ленинграде с 25 по 30 июня 1931 г. крупнейшие наши ученые заявили, что закон Менделя в наши дни — наивное занятие».

Какие «крупнейшие ученые» сделали такое заявление в 1931 году, мне неизвестно, так как в это время Лысенко только начинал свою деятельность и подавляющее большинство генетиков тогда были менделистами; здесь, видимо, сказалось огорчение Мичурина от того, что ученые не признавали его межвидовых гибридов, а гибрид Карпеченко сразу признали (на той же странице). К этому вопросу мне придется еще вернуться в главе, посвященной самому Мичурину. Но повсюду Мичурин критикует возможность использования законов Менделя для плодовых растений, но отнюдь не для однолетних растений — горох, овес, рожь, пшеница, просо и пр. (см. т. 1, с. 447, 498, 510, 516). Не привожу цитат, так как они приведены уже в выступлении Б. М.Завадовского (см. Стеногр. отчет сессии ВАСХНИЛ, с. 286—287), их в свое время приводил и философ Митин, когда он занимал вполне объективную позицию в этом вопросе (там же, с. 288); изменил же он эту позицию, конечно, не в силу научных соображений.

Справедливая сторона критики Мичурина сводилась к следующему: ввиду долгого периода созревания плодовых деревьев использование законов Менделя требует столь больших сроков, что практически их использовать нельзя, хотя отказываться от них в работе «дальнего прицела» тоже нецелесообразно;

гетерозиготность исходного материала и незнание генотипа приводят к чрезвычайному разнообразию первого поколения и частому возвращению к дикому типу, отчего нельзя предвидеть часто результатов скрещивания;

относительная дороговизна каждого экземпляра плодовых деревьев по сравнению, например, с однолетними растениями, естественно, налагала ограничение на объем работы.

Эти возражения совершенно справедливы, и потому законно искать иных методов работы. В какой мере это удалось Мичурину, разберем в специальной главе, а сейчас укажу, что некоторые возражения Мичурина были просто основаны на недоразумении:

1) смешение гена с признаком; Мичурин полагает, что менделизм связан с наследованием неизменных признаков, что, конечно, совершенно неверно.

Мичурин часто прямо пишет ген (признак), например, т. 1, с. 408— 409, т.е. считает ген и признак почти синонимами. Так действительно было в самый ранний период развития менделизма, но от этого генетики давно отказались. Наследуется не признак, а «норма реакции», и в зависимости от условий при том же генотипе получается иной фенотип. Но курьезно, что, критикуя менделистов за то, в чем они не виноваты, сам Мичурин впадает в гораздо больший грех — стопроцентного вейсманизма, так как то или иное проявление тождественного генотипа он объясняет не иным результатом пары генотип — условия, а возрождением старой отвергнутой идеи Вейсмана о «зародышевом отборе» (т. 1, с. 409): «…такая постепенная формировка структуры организма в сортах плодовых деревьев продолжается иногда целые десятки лет, в течение которых можно проследить безостановочную борьбу каждого гена за свое существование, причем выигрывают победу лишь те из них, которые найдут благоприятные условия для своего развития. Гены, унаследованные в более слабой степени или же не нашедшие удобной почвы для своего развития, частью совершенно исчезают, а частью остаются в латентном состоянии и иногда впоследствии могут передаваться потомству в других позднейших генерациях».

На с. 411 для конкретного случая Мичурин пишет: «…здесь, очевидно, гены материнского производителя — яблони Недзвецкого преодолели и совершенно вытеснили из участия в строении гибрида гены Антоновки». Эта статья была опубликована в 1923 году. Совершенно тождественные мысли повторяются и в работе «Итоги 47-летней работы по гибридизации», вышедшей в 1925 году (т. 1, с. 449). По этому пункту Мичурин более вейсманист, чем все современные менделисты, совершенно отрицающие борьбу генов (повторение «борьбы детерминантов» Вейсмана).

2) появление новых небывалых свойств и качеств. Здесь мы тоже имеем смешение понятия гена с понятием признака, но с другой точки зрения. Мичурину, как и многим другим критикам менделизма, кажется, что законы Менделя требуют или поглощения одного свойства другим, или промежуточного признака, но новообразования не допускают. Уже в предыдущем параграфе показано, что это совершенно неверно, и что самому Менделю были известны новообразования, сейчас они приводятся в каждом учебнике генетики. Законы Менделя и относятся исключительно к генотипу, проблеме наследственной традиции, и требовать, чтобы законы Менделя позволили предвидеть фенотип, столь же неразумно, как требовать, чтобы хороший портной сумел построить хороший самолет. Примеры Мичурина интереснейшие (особые свойства плодов Бере зимняя Мичурина — т. 1, с. 410, четыре совершенно новых признака у фиалковой лилии — т. 1, с. 302—303), они заслуживают самого внимательного изучения, но к данному вопросу решительно никакого отношения не имеют. Но любопытно отметить, кик Мичурин в 1915 году (когда он, как было указано, только понаслышке был знаком с менделизмом) объяснял появление одного из совершенно новых признаков фиалковой лилии: появление защитного от вредных насекомых зонтика из корней. Если это — действительное приспособление, то, так как оно возникло без всякого влияния естественного отбора, его можно считать хорошим примером предварительного приспособления, т.е. того довольно распространенного явлении, что то, что нам кажется приспособлением, может возникнуть вовсе не как приспособление, а лишь потом быть использовано организмом. Но Мичурин рассуждает иначе (т. 1, с. 303): «Тут причиной появлении такой мутации, скорее, можно считать простую случайность ими, что вернее всего, разумную силу приспособляемости каждого живого организма к борьбе за существование». Само собой разумеется, что такие новообразования вовсе не являются мутациями, отнюдь не появляются случайно, а само объяснение Мичурин приписывает психическим качествам растения. Можно привести много мест, ясно показывающих, что Мичурин наталкивается на факты, приведшие современных генетиков к ясному различию понятий фенотипа и генотипа. Например, на с. 352 первого тома (написано в 1917 г.) он говорит: «Ввиду замеченной мною при моих многочисленных опытах гибридизации растений наклонности наследственной передачи гибридами плодовых растений свойств и качеств не от ближайших растений-производителей, а через посредство их от их родительских растений своим внукам, следовало бы при выборе сортов скрещиваемых растений знать свойства и качества родителей их, что могло бы иметь большое значение хотя бы в приблизительном подборе желаемых качеств будущих новых гибридных сортов». Иначе говоря, Мичурин рекомендует не ограничиваться при подборе родительских форм качествами родителей (фенотипа), а обращать внимание и на генотип, который выясняется лишь по свойствам более отдаленных предков. Эта рекомендация совпадает с шутливой поговоркой менделистов: «Зрячая Гена поведет слепую Феню», которую совершенно напрасно осмеивает Гребень (Стеногр. отчет сессии ВАСХНИЛ, с. 254).

Совершенно аналогичные рассуждения мы видим и на с. 466 первою тома: странным только является то, что Мичурин приписывает «теоретикам» мнение, что наследственно передаются гены одних растении производителей, т.е. отца и матери. Тут явное непонимание у Мичурина: менделизм и заключается в том, что в рецессивном состоянии гены могут сохраняться без изменения неограниченное число поколений. Постоянно смешивая понятия гена и признака, Мичурин на той же странице пишет, что гены под взаимным друг на друга влиянием и под воздействием влияния посторонних факторов .постепенно исчезают, изменяются или остаются в скрытом состоянии. Он указывает на вегетативные уклонения, когда одна какая-либо почка дает начало основанию совершенно отдельного сорта (т. 1, с. 466): «Исключением от таких спортивных явлений являются все злаковые и вообще однолетние растения, а также и различные виды пальм, и подобные им, не имеющие почковатости растения. Вот почему к многолетним растениям довольно трудно подходят законы Менделя». Но опять-таки образование вегетативных. мутаций или соматических расщеплений (насколько мне известно, решительно никем не отрицаемое) относится к категории явлений, совершенно не подлежащих законам Менделя.

Таким образом, если взять всего Мичурина, а не отдельные выхваченные его высказывания, то не остается сомнения в том, что Мичурин совершенно не был знаком со старой литературой по наследственности и в своей первоначальной деятельности исходил из довольно примитивных воззрений Грелля. Отказавшись от них, он пришел совершенно самостоятельно ко многим положениям современной менделистской генетики, но, не поняв ее сразу, занял сначала резко враждебную позицию. Делает честь Мичурину, что он, будучи стариком, сумел воспринять очень многое от менделизма. Полностью он генетику не освоил, и потому в его сочинениях попадаются, конечно, и противоречия. В ряде важных пунктов он пошел своим путем, о чем придется говорить в специальной главе, но никакого принципиального отрицания Менделя у Мичурина нет.

Как же быть с противоположным мнением, наиболее полно развитым Презентом (см. Стенограмму сессии ВАСХНИЛ, с. 490—493)? Но мнению Презента, слова Мичурина о том, что «здесь большая возможность приложения всей схемы менделевского подсчета» просто обозначают, что на этом примере легко опровергнуть Менделя.

На самом деле вся кажущаяся убедительность слов Презента основана на двух «методических приемах», широко применяемых лысенковцами: умолчании и передержке. Презент игнорирует ясно выраженные слова Мичурина о полной применимости законов Менделя к однолетним растениям, игнорирует также и эволюцию взглядов самого Мичурина, ясно отмеченную Б. М. Завадовским. Чтобы было убедительно, сошлюсь на сопоставление цитированных Презентом мест. Так как Презент пользовался первым изданием сочинений Мичурина, а я вторым, то привожу страницы и того и другого издания. На с. 491 Презент исходит из слов Мичурина о возможности применения схем Менделя, напечатанных в работе 1929 года (т. 1, с. 343—344 первого изд., с. 517 второго) и толкование этих слов (как будто написанных для опровержения) подкрепляет на с. 492 словами Мичурина значительно более ранней даты, именно из письма к Пашкевичу (т. 4, с. 237 первого издания, с. 493 второго), датированного 1914 годом и из статьи, датированной 1917 годом (т. 1, с. 261—262 первого издания и с. 355—356 второго); в статьях же 1929 года, как уже было указано, отрицательное отношение к Менделю сменилось положительным. Эта эволюция была честной эволюцией старого селекционера, на склоне лет в значительной степени пополнившего свое образование. Презент же представляет пример эволюции противоположного характера. Когда он стал лысенковцем, мне точно неизвестно, но хорошо известно, что на съезде зоологов в Киеве в 1930 году он был лидером группы зоологов — стопроцентных менделистов, решительно отрицавших всякую возможность наследования приобретенных свойств: своих противников они клеймили ламаркистами, антимарксистами, метафизиками, идеалистами, антидарвинистами, виталистами и прочими словами, произносимыми в подобных случаях. Но эволюция Презента, как и философа Митина, не была честной эволюцией, так как при честной эволюции к замалчиванию и подтасовке не прибегают.