§ 43. Критика взглядов Вильямса

Существует мнение (оно проникло и в доклад Н. С. Хрущева 23 февраля 1954 г.), что Вильямс разработал травопольную систему земледелия, изучая главным образом Среднюю полосу России, и что его последователи, прикрываясь его именем, распространили его систему и на южные районы, где она совершенно непригодна. Что Вильямс работал главным образом в Средней полосе, это, конечно, верно, но он сам своей системе придавал универсальный характер. Мало того, хотя в разных вариантах травопольная система им предлагалась для всех зон, но особенное значение она должна была иметь именно для засушливого Юго-Востока. Главное значение травопольных севооборотов по Вильямсу — сохранение структуры почвы, что, по его мнению, влечет за собой высокие и устойчивые урожаи. Он считал, что бесструктурная почва приводит к стихийной урожайности, целиком зависящей от летних осадков, и в качестве доказательства привел рис. 23 о колебаниях средних урожаев пшениц по Бузулукскому району Чкаловской области за 67 лет (1866—1932 гг., с. 96). Урожай колебался от почти полного отсутствия до 100 пудов на десятину (15 центнеров на гектар), причем высокие урожаи были редки, а двадцать пять раз из шестидесяти семи урожаи были ниже 20 пудов на десятину (т.е. ниже 3 центнеров на гектар).

Структурная же почва, по Вильямсу, всегда обладает и максимальным количеством воды в каждом комке, и максимальным количеством пищи, и на такой почве кривая среднего урожая будет неизменно держаться на большой высоте (Вильямс, с. 108). Но на следующей странице, в доказательство такого полезного значения структурной почвы, Вильямс приводит данные не Юго-Востока, а опытного поля Петровской сельскохозяйственной академии, которым он заведовал 20 лет: «За двадцать лет средний урожай на одном из севооборотов, где в особенно детальной форме были осуществлены все меры поддержания структуры, равнялся 68 центнерам (410 пудам) ржи на гектар. Раз этого можно было достичь на опытном поле Академии, то и в современных условиях не вижу причин, почему нельзя этого же достичь в других местах. Главная наша задачу — поддерживать почву пахотного горизонта неизменно в комковатом состоянии» (с. 103). Поражают приведенные Вильямсом огромные урожаи: к этому нам придется еще вернуться.

Эти опытные данные и теоретические соображения и позволили высказать Вильямсу утверждения о существовании только одной системы земледелия (с. 437) и о том, что на настоящем уровне такой единственной системой является травопольная система земледелия (с. 441,446).

Но не следует думать, что Вильямс привел в пользу значения структуры почвы только данные Петровской сельскохозяйственной академии под Москвой. Он приводит и заимствованные из архивных данных урожаи при распашке целинных и переложных (иначе говоря, залежных) земель. Данные приводятся на с. 124—127, причем они не лишены противоречий, но в общем можно их свести к следующему. По старым данным удельного ведомства встречаются указания на урожаи до 100 центнеров пшеницы с гектара (с. 124). По Вильямсу, первый урожай зерновых хлебов по целине всегда бывает низкий вследствие огромного одностороннего избытка азота: поэтому, по Вильямсу, первый год на целине сеялись большей частью бахчевые растения, требующие большого количества азотной пищи. По перелогу же, где не скопилось еще много азота, можно сеять пшеницу самого высокого качества. Первый урожай достигал 80—90 центнеров, а на второй год урожай был не больше 30—40 центнеров (тоже не так плохо, заметим от себя) (с. 127). С’третьего же года получается стихийная кривая урожаев с большими размахами колебаний, целиком зависящими только от количества выпадающих дождей (с.. 127). Из всех этих слов и из всего сочинения Вильямса ясно видно, что задачей травопольной системы было именно создание устойчивых урожаев в засушливой зоне. Но обращают внимание огромные цифры урожаев: 30—40 центнеров, что, по Вильямсу, уж не очень важный урожай. Устойчивые урожаи при травопольной системе должны колебаться на гораздо более высоком уровне, не ниже 60 центнеров с гектара. Напомню, что на сессии ВАСХНИЛ 1948 года защитник Вильямса Хорошилов говорил об урожаях 30—32 центнера как о «небывалых».

И Вильямс всерьез думал, что введение травопольной системы действительно поднимет и эту урожайность зерновых хлебов до уровня 60—100 центнеров. 6 ноября 1937 года он писал: «Невиданные урожаи в мире способна собирать Страна Советов, и я верю, что недалек тот час, когда 100 центнеров с гектара будет средним урожаем моей родины» (Вильямс, с. 34). В предисловии к «Основам земледелия» (1939) он приводит обязательство одного звена Алтайского края получать при любых погодных условиях с 10 гектаров по 80 центнеров яровой пшеницы и с 20 — по 40 центнеров, а в среднем по 56 центнеров (с. 37).

В 1935 году он писал (с. 424): «Поэтому, если почва поставлена в условия возможности усвоения всего годового количества осадков в 300 мм, на ней может быть обеспечен урожай в 72 ц пшеницы на гектар. В таких условиях находится почва в течение первых двух лет при системе обработки многолетнего перелога оборотом пласта, и урожай в 60—90 ц зерна пшеницы на гектар, урожай, который мы несколько выше характеризовали как легендарный, очень много теряет в своей легендарности. И не подлежит сомнению, что уже к концу третьей пятилетки легендарными могут стать урожаи зерна пшеницы в 12 ц на гектар, сейчас представляющиеся высшим достижением «науки» защитникам реконструкции сельского производства на основе архаизмов, имеющих давность в десятки тысяч лет». Урожай 18 ц на га давался Саратовской областной опытной станцией, и, к сожалению, и сейчас мы от этого урожая не отошли далеко (если только вообще отошли).

Наконец, на с. 492 (относится к 1937 году) мы читаем: «Какие же урожаи будут завтра, если и сегодня уже стахановцы полей дают с гектара 80—100 центнеров зерна, 1500—2000 центнеров свеклы, 12— 15 центнеров льноволокна, 150—200 центнеров хлопка! Ведь именно эти числа должны стать и вскоре станут средним урожаем всех наших социалистических полей».

Я думаю — достаточно, чтобы показать, что Вильямс легкомысленно недооценивал трудности увеличения урожаев и слишком легко понимал стоящую перед агрономами задачу. Но откуда он брал такую уверенность? Несомненно, из своих теоретических взглядов. Критика их в целом — дело обширной бригады специалистов, я коснусь только некоторых пунктов, мне ближе знакомых.

Образец критики Вильямсом противников (с. 133—135).

По мнению Вильямса, критикуемая им безнавозная паровая система предполагает, что перегной бездеятельный может быть превращен в деятельный при помощи тех самых анаэробных бактерий, которые сами создают перегной. «Но раз деятельный перегной — продукт выделения организмов анаэробных бактерий, так он принадлежит к той группе веществ, которые мы называем экскрементами. Все выделения живых организмов носят общее название экскрементов. Мы знаем общий для всего биологического мира закон: ни для какой группы организмов собственно экскременты не могут служить ни источником энергии, ни источником пищи. Всем известно, что никакое живое существо не может питаться собственными извержениями». «Извержения той или иной группы живых организмов могут быть использованы как источник пищи и энергии только группой организмов качественно совершено иной категории. Например, животные и люди непрерывно выделяют угольную кислоту — это один из продуктов обмена веществ. Использовать угольную кислоту ни животные, ни люди не могут. Расщепить угольную кислоту и употребить ее элементы как пищу могут только зеленые растения, то есть организмы, по своим качествам противоположные группе животных. Это касается решительно всех организмов. Поэтому ясен и понятен следующий вывод: раз деятельный перегной (цемент) есть продукт выделения — экскремент — анаэробных бактерий, он не может быть когда-нибудь вновь переработан теми же анаэробными бактериями. Это совершенно ясно» (Вильямс, с. 133—134). В этом он видит достаточное основание для полного осуждения безнавозной паровой системы.

Трудно поверить, что столь легкомысленное обоснование было выдвинуто Вильямсом в конце своей жизни: книга, из которой взята цитата, «Основы земледелия» опубликована в 1939 году. Разберем это внимательно. Во-первых, совершенно неправильно всякое выделение рассматривать как экскремент: экскрементом обычно называют твердые выделения кишечного канала. Во-вторых, даже по отношению к экскрементам в узком, обычном смысле слова, т.е. твердым выделениям кишечника, высказанное Вильямсом утверждение неверно. Термиты постоянно питаются экскрементами своих товарищей по термитнику, и это питание, по крайней мере изредка, даже является для них обязательным, так как только этим путем они заражаются симбиотическими микроорганизмами, переваривающими им клетчатку: без этих микроорганизмов они питаться своей обычной пищей, древесиной, не могут. В-третьих, Вильямс считает экскрементом и угольную кислоту и, очевидно, предполагает, что только животные и люди выделяют углекислоту. Но из самых обыкновенных учебников биологии можно узнать, что растения тоже дышат, т. е. выделяют углекислоту, но на свету этот процесс перекрывается противоположным процессом усвоения углекислоты. Так что, выражаясь терминологией Вильямса, все зеленые растения питаются собственными экскрементами.

Наконец, в-четвертых, если питание экскрементами того же вида животных — явление редкое, то питание экскрементами животных того же класса совсем не редкость: муравьи питаются экскрементами тлей и червецов, свиньи охотно поедают экскременты человека. А ведь по Вильямсу экскременты анаэробных бактерий не могут служить пищей другим анаэробным бактериям. Но ведь понятие анаэробных бактерий — понятие физиологическое, а не систематическое, и это — не один вид, а огромный комплекс разнообразнейших организмов, биохимически различающихся между собой, вероятно, гораздо сильнее, чем свинья и человек.

В ином смысле сходную мысль Вильямс выражает в другом месте: «Все выделения живых организмов представляют яд по отношению к выделившим их организмам, и если содержание этих выделений в среде, окружающей организмы, достигает известной предельной высоты, жизнь организма в такой среде, отравленной его выделениями, становится невозможной» (Вильямс, с. 261). Это, во всяком случае, характерно не только для выделения. Кислород не является выделением животного организма и необходим для жизни, но чисто кислородная атмосфера отнюдь не полезна для высших животных.

О почвенной фауне. В той же книге «Основы земледелия» (изд. 1939 г.) читаем: «Кроме бактериального и грибного преобладающего полезного населения почва кишит и безусловно вредным зоологическим населением. Инфузории, амебы, коловратки, низшие рачки и так называемые простейшие (протозой) — все питаются бактериями и приносят в почве исключительный вред. Все эти низшие животные могут жить только в кислородной среде. Так как мы ради питания культурных растений должны поддерживать во время развития культур условия жизни кислородных бактерий, то рядом с ними размножается и животное население, оно производит опустошение бактериального населения» (Вильямс, с. 186—187). С этим Вильямс связывает резкое ослабление биохимизма почвы при отсутствии, борьбы с этим злом — вялость биохимических процессов почвы. Борьба с ними ведется на травяном поле и при помощи зяблевой вспашки создающей бескислородные условия. i

Так одним росчерком пера решается сложнейший вопрос о значении отдельных элементов фауны почвы. Сейчас имеется ряд экспериментальных работ, посвященных значению почвенной фауны, и даже в отношении амеб вопрос далеко не решен: являются ли они безусловно вредными или своими выделениями могут стимулировать развитие полезных бактерий. Среди разнообразнейшего животного населения почвы несомненно имеются организмы с совершенно различными пищевыми потребностями, есть, конечно, и хищники, питающиеся другими животными, например, многочисленные клещи, среди которых имеются и растительноядные, и плотоядные формы. Поражает та исключительная небрежность, с которой Вильямс высказывает о животных свои категорические суждения. Просто превосходно это: «Инфузории, амебы и… так называемые «простейшие», как будто инфузории и амебы не относятся к простейшим. Вильямс приводит и рисунок, изображающий «амеб, коловраток и инфузорий, обитающих в почве» (рис. 46, с. 188). Из многих отдельных изображений на рисунке есть относящиеся к амебам и инфузориям, но нет ни одного, относящегося к коловраткам и, кроме того, изображено несколько биченосцев. Характер рисунков таков, что заставляет предполагать, не взяты ли некоторые из них из какого-либо старого сочинения XVIII или начала XIX века. И такая неряшливость пропускается в «Избранные работы», которые после 1948 года считались собранием непререкаемых истин.

Борьба с вредителями. Столь же легкомысленны обоснования Вильямса по отношению к борьбе с вредителями сельского хозяйства. Он считает (с. 178), что третьей задачей лущения стерни является борьба с насекомыми-вредителями, зимующие стадии развития которых помещаются на стерне-падалице или в поверхностных слоях почвы. «Достаточно назвать гессенского комарика, шведскую муху, зеленоглазку, несколько видов пилильщиков, кузьку, озимую совку, свекловичного долгоносика, клеверного и люцернового долгоносиков, лугового мотылька, капустную муху, луковую муху. Их можно уничтожить, только создав в среде, в которой они сосредоточены, анаэробные, то есть бескислородные условия, так как все они требуют кислорода для дыхания». По этому поводу можно сделать следующие замечания. Стерней, насколько мне известно, обозначают пожнивные остатки злаков и многолетних трав. Поэтому нет стерни на полях после уборки свеклы, капусты и лука, и лущение стерни никак не может быть методом борьбы со свекловичным долгоносиком, луговым мотыльком, капустной и луковой мухой. Озимая совка, как известно, повреждает в числе многого другого всходы озимых: на этих полях тоже стерни нет. Но даже если мы пойдем на жертву и перепашем всходы озимых, пораженные озимым червем, то большого результата иметь не будем, так как озимый червь прекрасно движется в почве и, за исключением немногих погибших от механических повреждений, сумеет найти выход. Многие насекомые зимуют глубоко в почве, до одного метра глубиной, в частности клеверный семяед, и, видимо, довольствуются тем кислородом, который проникает по щелям в почву. Наконец, лущение стерни и борьба с падалицей являются, действительно, прекрасным средством борьбы с гессенским комариком (иначе называемым гессенской мушкой), но дело не в создании анаэробных условий, а в уничтожении растений, на которые может отложить личинки гессенская мушка, живущая всего несколько дней.

Пожалуй, не лучше рассуждения Вильямса о свекловичных нематодах. Вильямс решительно протестует против участия овса в свекловичном севообороте, так как овес является вторым «хозяином» свекловичной нематоды (с. 165). «Трехлетнее пребывание многолетних трав служит достаточной гарантией обеззараживания почвы от нематод, которые легко заносятся в почву при культуре овса и служат одной из причин «свеклоутомления» почвы» (с. 318). На корнях овса развиваются паразитные черви-нематоды, те же, которые представляют причину свеклоутомления почвы, развиваясь на корнях свеклы» (с. 311). Видимо, Вильямс пользовался каким-то чрезвычайно старым справочником, так как его сведения совершенно не соответствуют современным нашим знаниям. В самом деле: 1) свекловичная нематода поражает маревые и крестоцветные, но не злаки (хотя некоторые злаки способствуют очищению поля от нематоды), а на злаках имеются другие виды нематод; 2) но и на злаках имеется несколько видов нематод, и тот вид, который распространяется через зерна (пшеничная нематода), поражает пшеницу и рожь, но не овес и, конечно, не свеклу, поэтому культура овса никак не может способствовать заражению почвы свекловичными нематодами; 3) хотя свекловичная нематода и имеет довольно широкое распространение, но очаги ее значительной вредности связаны с низкими местами с повышенной влажностью, а отнюдь не характеризуют все площади свеклосеяния; 4) там же, где нематода вредит сильно, даже трехлетнее пребывание многолетних трав не служит еще достаточной гарантией для полного очищения почвы от ее цист. Эти сведения можно почерпнуть в любом современном руководстве по борьбе с вредителями. …

О питании животных, с. 45—46: «Масса безазотных веществ может быть обращена в белковый продукт только такими животными, в пищеварении которых принимают участие низшие организмы, иначе говоря, необходимы животные с так называемым сложным пищеварением. К таким животным принадлежат исключительно жвачные. У них пищеварение происходит так, что пищу переваривают, строго говоря, не животные, а те грибы, бактерии, актиномицеты и инфузории, которые живут в желудках этих животных. Все животные, обладающие простым желудком (птицы, лошади, свиньи), переделать безазотные вещества в другую форму не могут. Поэтому для свиней, лошадей и птиц нужно производить такие корма, которые? додержат азот, белки. Но этого мало. Раньше мелкие крестьянские хозяйства поневоле считали, что жвачных животных можно кормить только безазотными кормами (соломой, мякиной) и заставлять их перерабатывать безазотные вещества в азотные». Дальше Вильямс говорит, что сейчас мы так кормить скот не можем, и что необходимы концентрированные корма и зеленый корм во избежание авитаминоза. Однако, вопреки Вильямсу, общеизвестно, что: 1) никакие животные перерабатывать безазотные корма в белок не могут; 2) отличие жвачных животных от нежвачных может быть лишь в том, что они лучше усваивают клетчатку (отнюдь не перерабатывая ее в азотные вещества) весьма возможно при помощи инфузорий рубца, хотя сходные инфузории встречаются и у непарнокопытных в слепой и толстой кишках, описаны они и у шимпанзе.

В области зоологии и физиологии животных мы находим у Вильямса, таким образом, совершенно невероятные ляпсусы. Но не надо быть растениеводом, чтобы обнаруживать у него ляпсусы и в области растениеводства.

Обсуждение широкорядной культуры многолетних трав.

Вопрос о том, следует ли семенные участки красного клевера проводить обычным сплошным или широкорядным способом дискутируется в литературе и приводятся цифры высоких урожаев, полученные тем и другим способом. У Вильямса имеется принципиальное осуждение широкорядного посева семенных участков многолетних трав, который он считает вредным (с. 159—160). Он допускает широкорядный посев только при селекции ради сортовой полки. Для репродукции же он считает необходимым перейти в условия, в которых данный сорт будет использован в производстве.

«В противном случае мы вступим в непримиримое противоречие с одним из основных положений дарвиновской теории. Осуществляя ради «ускорения» получения семян условия широкорядной культуры семенников (условия, диаметрально противоположные тем, в которых будет культивироваться клевер или люцерна или тимофеевка в производстве), мы, в силу выживания наиболее приспособленного, определяем искусственный отбор семенного клевера для культуры его на семена. Наша цель — трава и связанный признак, мочковатая корневая система в пахотном слое. А при широкорядной культуре мы бессознательно подбираем растения по признаку количества даваемых ими семян. При этом мы забываем, что свойство растения давать много семян связано с подавленным развитием вегетативных органов (ботвы — травы — зеленой массы)».

Позволительно заметить, что, во-первых, естественный отбор обладает малой скоростью действия и, во-вторых, что отрицательная корреляция между развитием семян и травяной массы в общем виде вообще не доказана, а тем более как наследственное свойство. Любопытно, что Вильямс приводит некоторые цифровые данные об урожайности: «При широкорядной культуре средний урожай семян красного клевера считается обыкновенно в 10 центнеров с 1 га. Мне удавалось получить в бывшей Рязанской губернии в б. Пронском уезде 40 пудов семян красного клевера с казенной (2400 кв. сажень) десятины. Это составит 6 ц с 1 га. Разница не настолько велика, чтобы из-за нее рисковать привить нашим, славящимся на весь мир, пермским, уфимским и орловским кряжам красных клеверов отрицательные свойства, неизбежные при широкорядной пропашной культуре клевера» (с. 164). Каждая фраза вызывает недоумение. Откуда Вильямс взял, что 10 ц с га есть средний урожай при широкорядной культуре? Такие цифры относятся к редчайшим случаям рекордных урожаев и очень часто вызывают сомнение в своей точности. 6 центнеров с га это уже чрезвычайно высокий, редкий урожай клевера. Во втором издании БСЭ читаем (т. 21, с. 396), что, применяя мичуринскую агробиологическую науку, колхозы и совхозы собирают семян 4—6 ц с га и выше (конечно, и до Мичурина такие результаты получали как редкость, обычно же 2 центнера уже считаются хорошим урожаем). Но, оказывается, по Вильямсу, огромная разница в 4 центнера вовсе не настолько велика, чтобы отдавать предпочтение широкорядной культуре.

О видах культурной люцерны. По мнению Вильямса: «Из огромного разнообразия многолетних злаков и бобовых только четыре растения пользуются широким распространением в полевом травосеянии, это — тимофеевка, житняк, красный клевер и желтая люцерна» (с. 256).

Смесь тимофеевки с красным клевером рекомендуется для северных районов, житняка и желтой люцерны — для южных (с. 253). Наконец, чтобы не оставалось никакого сомнения в том, что его мнение о желтой люцерне относится не к какой-либо узкой зоне СССР, укажем, что на с. 335 он пишет, что желтая люцерна, введенная в культуру B. С. Богданом, пользуется широчайшим распространением по всей территории Союза — от Полярного круга до границ Персии, Афганистана и Китая и от Балтийского моря до Великого океана. Из остальных видов люцерны упоминается только средняя люцерна — гибрид желтой и голубой (обыкновенной) люцерны. О том же, что именно голубая или синяя люцерна занимает основные площади люцерны на Украине и в Поволжье и в особенности в Средней Азии, где она возделывается издавна (см. БСЭ, второе изд., т. 25, с. 572) об,этом у Вильямса ни слова. Позволительно спросить, видел ли люцерновые поля Вильямс в России: ведь при поездках всюду бросается в глаза именно синяя люцерна, а не желтая.

И вот на основании таких представлений Вильямс настаивал на создании племхозов семян луговых злаков и бобовых; эта затея, как известно, была претворена в жизнь и оказалась несостоятельной.

Методическая примитивность, с. 31: «Например, применение в условиях СССР результатов работы опытных учреждений, полученных на мелких делянках, недопустимо перенесение к нам результатов заграничных деляночных опытов по вопросам вспашки, подвопросам удобрения и т.д., потому что метод мелких делянок рассчитан исключительно на хозяйства кулацкого типа, а не на крупное социалистическое сельскохозяйственное производство. Изменилась ос!нова сельскохозяйственного производства — должна измениться, соответственно, и разработка научных агрономических вопросов» (с. 327).

Здесь полная путаница понятий. Конечно, простой перенос результатов мелких делянок на большие площади недопустим, так как во всяком (не только социалистическом) производстве на больших площадях вступают в действие факторы, отсутствующие на малых делянках. Но из этого вовсе не следует, что мы должны полностью забраковать данные мелкоделяночных опытов или сами вовсе отказаться от испытаний в малых масштабах. На урожай действует очень много различных факторов в самых разнообразных модификациях и комбинациях. Задача опытного учреждения заключается.в том, чтобы из очень большого числа возможных комбинаций подобрать наивыгоднейшую. Работать сразу в большом масштабе невозможно, это потребует совершенно исключительной по размерам площади для опытов. Лишь после того, как мелкоделяночные испытания позволили сделать отбор немногих, наиболее перспективных комбинаций, эти немногие варианты должны испытываться на больших площадях. Таков нормальный путь всякого научного исследования. Вильямс же предложил новый путь: отбросить все наследство опытных учреждений как мелкоделяночное, «кулацкое» и на основе довольно примитивных теорий и испытаний в ограниченном территориальном масштабе дать рекомендации во всесоюзном масштабе, модифицируя их в известной степени, но отнюдь не обосновывая опытными данными свои рекомендации (например с. 360—361).

Но ведь у Вильямса по ряду вопросов имелись в распоряжении многочисленные опытные данные, которые он частично и приводит, но по отношению к одному вопросу, о потребности растений в воде, у него сорвалась характерная фраза (с. 76): «Была получена огромная масса чисел, совершенно/не поддающихся не только диалектической, но часто даже и простой арифметической обработке». Иначе говоря, Вильямс признается, что обрабатывать цифровой материал как следует он не умеет. И настоящую обработку, невозможную без знакомства с современными методами математической статистики, Вильямс и его последователи заменяют сопоставлением наудачу выхваченных данных, априорными, иногда весьма на первый взгляд привлекательными соображениями, а иногда, как было показано выше, совершенно невежественными, и недостаток аргументации дополняют политическими обвинениями своих противников.

Политические обвинения противников. Выше было показано, как слаба была подчас аргументация Вильямса. Естественно, что она вызывала сопротивление ученых, требующих более солидного обоснования. Хорошо помню отголоски этой дискуссии в конце 20-х годов. Как отнесся к этому Вильямс?: «Становится понятным и то бешеное сопротивление, которое встречает введение такой системы мероприятий у врагов социализма, и большевистская настойчивость сознательных защитников этой системы» (с. 429).

Возьмем критику безнавозной паровой системы; весьма возможно, что эта система повсюду должна быть заменена другой, а возможно, что в определенных условиях она имеет известные обоснования. Но вместо анализа урожайных данных Вильямс дает двоякую критику этой системы: 1) «теоретическую», основанную на открытом Вильямсом «основном биологическом законе», что ни один организм собственными экскрементами питаться не может, о чем уже говорилось выше; 2) политическую: «История социалистического строительства говорит о том, что в наше время защитники этой системы оказались врагами народа, пытавшимися всеми средствами помешать росту и укреплению колхозов» с. 183.

На с. 387—388 Вильямс огульно осуждает всякую попытку использовать опыт капиталистических стран: «В период решающих классовых боев нельзя терпеть вылазок врагов социалистического строя, как бы тщательно они ни старались прикрыться флагом «аполитической» или «объективной» науки. Нельзя терпеть, чтобы под прикрытием этого на первый взгляд невинного лозунга враги пытались протаскивать в социалистическую хозяйственно-экономическую организацию производства агротехнические мероприятия, которые носят в себе задатки отрицательного влияния — агротехнику, выработанную в условиях капиталистического строя или других социально-экономических общественных отношений».

Аналогичные высказывания имеются на с. 181, 241, 432, 440, 441.